По работе приходится читать Вернадского:
"Великим счастьем русского народа было то, что в эпоху перестройки своей культуры на европейский лад он не только имел государственного человека типа Петра, но и научного гения в лице Ломоносова".

Господи, почему мы вечно перестраиваемся? Почему мы не развиваемся? хотя бы для разнообразия...

@темы: Краткость - сестра бессмыслицы, Работа

---

Ваша кукла

Ваше имя Ваша кукла Jace от Unidoll.com

все гадания на aeterna.ru

а что, симпатишно...

@темы: - 5 минут

---

Значки, кругленькие такие ^.^

Ваше имя Итак, значок...

все гадания на aeterna.ru

Почему-то во многих тестах с моим ником идут кошачьи ассоциации... страно.

@темы: - 5 минут

---

Очень интересное эссе о Снейпе (4 части).
Меня особенно заинтересовала третья часть:
Не только Снейп, но и весь Слизеринский факультет связан с женственностью. Типичные черты слизеринца – хитрость, честолюбие, вкрадчивость – в женоненавистнической традиции обычно приписывают женскому складу ума в противоположность более экстравертированным мужским качествам: логичному, последовательному мышлению, искренней натуре и смелости. Всем качествам, характерным для гриффиндорского отношения к жизни. Мужские качества представляются коннотацией Гриффиндора, женские – Слизерина.

@темы: ГП, Ссылки, Статьи

---

Снова Пулмановское

В кои-то веки купила книги - трилогию Пулмана - в бумажном варианте, решив, что все равно буду перечитывать - хватит глаза ломать электронным вариантом.
И посетила меня такая свежая мысль: на самом деле Пулман сделал один хитрый финт. Главная героиня у него девочка Лира из другого мира. Вторая книга начинается с расказа о мальчике из нашего мира, который случайно попадает в параллельную вселенную, где и встречается с Лирой. Ну и понеслось...
Это как если бы Роулинг в первой книги рассказала о приключениях Хагрида, а вторую начала с момента знакомства Гарри с полувеликаном и сместила бы акценты уже на мальчика.
Такой, в общем, перевертыш... но зато как из-за этого финта книги Пулмана заиграли! Интересный прием.

@темы: Книги

---

Какой спутник-зверь тебе подойдет?

... Лиса.

Хитрая, ловкая и изящная. Умна и сильна. Только в определенный момент верность может изменить ей.

Пройти тест

@темы: 5 минут

---

Абсолютно пустой день. И зачем, спрашвается, нужно было на работу выходить... А с другой стороны, сейчас хотя бы неделя короткая, а если сразу на полную выходить...

@темы: Работа

---

О мире ином

Просто суммирую для себя.
Каждый писатель-фантаст сталкивается с проблемой представления своего мира, в котором и происходит все действие. На вскидку вижу несколько способов сделать это.
1. Видимый переход главного героя из "обычного" мира в фантастический. Как самые яркие примеры, - падение Алисы в кроличью нору, путешествие Гарри с платформы 9 и 3/4, перелет Элли в падающем домике из Каназса в Волшебную страну, игра в прятки в плотяном шкафу, ведущем в Нарнию.



2. Герой принадлежит "фантастическому" миру, этот мир и является единственной реальностью. Например, далекая-предалекая галактика из ЗВ, Дюна, Средиземье. Близкий к этому вариант с описанием далекого будущего, когда реалии более менее остаются знакомыми читателю, но появляется и что-то резко отличающее мир от современного состояния.



3. Герой в какой-то мере является создателем иного мира, как Кристофер Робин в "Винни Пухе" и Волшебник в "Обыкновенным чуде", сказка-в-сказке, иначе говоря.



Как мне кажется, первый способ является самым трудоемким, поскольку приходится прописывать, и что самое сложное - правдоподобно - отношения между обычным и фантастическим мирами, то есть перед автором стоит двойная задача: и свой мир обустроить, и про настоящий рассказать.
Здесь очень интересна аналогия с переходом из нашего мира в загробный (эпос о Гильгамеше, Орфей и Эвредика). По сути герой, появляясь в одном мире, умирает для другого, и каждый раз, когда ему приходится возвращаться (а в большинстве книг он возвращается, исполнив свое предназначение), автору приходится придумывать различные ухищрения вроде временных петель и т.п., чтобы объяснить отсутствие персонажа. Но самое интересное, на мой взгляд, здесь то, что фактически автор с героем обходится очень жестоко, разрывая его на два мир. Мне сразу вспоминается толкиеновский Сэм, который разрывался между Фродо, уплывающим на Запад, и Хоббитанией. В общем, жаль его, потому что ни здесь, ни там герой не будет чувствать себя цельным.

Второй вариант легче уже тем, что описывать приходится один мир. Но при этом мир а) должен серьезно отличаться от нашего; б) быть логичным и в) обладать индивидуальностью.
Задача тоже непростая. Справиться с ней помогает подробно прописанное устройство общества и создание оригинальных артефактов, которые существуют только в этом мире.

Третий вариант, по-моему, самый простой в смысле сопоставления миров. Не нужно сложнять себе жизнь, придумывая как связаны оба мира. Все объясняется фантазией героя.

Если бы книгу писала я, то я бы воспользовалась вторым вариантом, но читать мне больше нравится те, которые написаны первым способом.

@темы: Размышлизм

---

Поскольку на Новый год я уезжаю, поздравления оставлю сегодня.

Всех с наступающими праздниками!

И несколько картинок для создания зимнего настроения:

---

1814

Фильм стоит того, чтобы на него сходить. Особенно если хочется просто расслабиться и получить удовольствие. Картинка хорошая, исторические реалии на уровне, актеры - молодцы.
Детективная интрига, в принципе, незатейливая. Это скорее фильм-идеализированная реконструкция "а как бы все могло быть", чем дективная история. (Несчастного следователя жальче больше всего, тяжела была доля дознавателя в начале XIX века... Да и имя у него "кучерявое", как выразился Бондарчук в роли графа Толстого, - Ананий Борзюк. Авторы поиздевались как могли).
Есть несколько очень интересных моментов, когда преподаватель обращается к питялетней дочери начальника лицея по имени-отчеству, когда пятнадцатилетние мальчишки абсолютно на равных общаются с преподавателями. Очевидно, что это все от свободы и осознания себя как личности, чем от барской спеси.
Вообще мальчики очень занятные, каждый со своим характером и проблемами, и в конце их стало очень жаль, потому что почти у всех (кроме Горчакова, наверное) жизнь сложилась не лучшим образом. Больше всего внимания уделено Пушкину, но это и понятно.
В копилку непонятностей можно отложить линию с графом Толстым - такое ощущение, что просто нужно было Бондарчка куда-то приткнуть; легкомысленных сестричек Ольгу и Мари, которые слабо отвечают моим представлениям о целомудренных девушках позапрошлого века, княгиню Воронцову с собачкой - вообще непонятно, зачем она там. Похоже, там вырезали предостаточно материала.

@темы: Кино, Фото

---

а ля годовой отчет

Коротенько о вселенной
Сайт года: дайри
Блюдо года: паста карбонарра
Группа года: Мельница
Альбом года: Ни одного не послушала
Событие года: Экспедиция на Укок
Мечта года: собаку хочу
Запах года: Nina Ricci New
Экстрим года: командировка на Укок опять же))
Город года: Барнаул мне понравился
Интерес года: ГП, оно родимое))
Друг года: друг - это не на год. Это вообще понятие вневременное
Книга года: Трилогия "Темные начала" Пулмана
Фильм года: Звездная пыль
Навык года: вовремя заткнуться

@темы: 5 минут

---

Пулмановское

"- Мистер Скорсби, этот мир таков. А если вы хотите положить конец жестокости и несправедливости, вам придётся отвезти меня дальше. У меня есть дело.
– Сдаётся мне, – сказал Ли, пытаясь найти слова, – сдаётся мне, что с жестокостью и несправедливостью надо бороться там, где ты их видишь".

@темы: Краткость - сестра бессмыслицы, Кино, Книги, Фото

---

Название: Три смерти Владимира Корфа и Михаила Репнина
Автор: я
Пейринг: нет, просто герои БН, Владимир Корф и Михаил Репнин
Рейтинг: джен, всем можно
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: несколько случаев из жизни Корфа и Репнина
Дисклеймер: все принадлежит тому, кому принадлежит
Размещение: с разрешения автора

Три смерти Владимира Корфа и Михаила Репнина< /b>

Первая смерть Владимира Корфа
— Сходитесь, господа! — прозвучал строгий голос Репнина, и Корф сделал шаг к барьеру.
Он скинул мундир, оставшись в белой рубашке, и стал прямо. В такую мишень сложно промахнуться даже после скачки, когда руки чуть подрагивают.
Цесаревич неторопливо прицелился и выстрелил. Пуля обожгла плечо, и Владимир непроизвольно схватился за раненое место, зажимая кровь.
Жаль. Он ведь сделал все, чтобы избежать ответного выстрела в этой дуэли. Рукоять пистолета привычно лежала в ладони, гладкая, теплая, тяжелая. Корф вскинул руку, скорее из упрямства, чем по необходимости поймал цесаревича на мушку, а потом быстро приставил пистолет к виску.
И нажал на курок.


«Согласен», — усмехнувшись, ответил Корф.
А дело было так.
Зима 1830 года выдалась студеной. В общей спальне наледь зачастую покрывала окна изнутри, Барсуков, чья постель стояла у окна, даже пытался убедить преподавателя словесности, что не помнил урока потому, что за ночь застудил голову. Молодой Войновский, сам еще не забывший времена учебы, конечно же, Барсукову не поверил, оставил его после занятий, но холода, и правда, стояли знатные.
Владимир приложил ладонь к стеклу, глядя, как расползается от тепла ледяной узор.
— Скучно, — сказал он, ни к кому не обращаясь.
Его товарищи сидели на кроватях, готовясь к отбою.
— Ложитесь-ка спать, Корф, — посоветовал ему Корзунов. — Ваш сплин заразен, а мне еще географию переделывать.
Владимир мотнул головой и ничего не ответил.
— Брось хандрить, брат, не сбивай товарищей со стези мудрости, — Вересков откровенно смеялся. — Или… неугодно партию, господа?
Корф резко повернулся к другу, как, впрочем, и большинство находившихся в спальне кадет.
— С ума сошли, Вересков? Погоны срежут, вы и слова сказать не успеете.
— Бросьте, Репнин, ваша осторожность уже стала притчей во языцех.
Репнин лишь махнул рукой и отвернулся, углубившись в тяжелейший том, лежащий у него на коленях.
Корф присел на кровать к Верескову.
— Откуда у тебя карты, Николя? — весело спросил он.
Две темноволосые головы заговорчески склонились друг к другу.
— Боюсь, Лейцер не досчитается пары листов для рисования, — признался Вересков, показывая небольшие плотные бумажные квадраты с нацарапанными цифрами и буквами. — Снимешь?
Играли в тринадцать. Банкомет должен был снять тринадцать карт, называя их по порядку от двойки до туза и хоть раз угадать, чтобы номер карты совпал с ее достоинством.
Верескову повезло. Двенадцатой картой он открыл короля пик, который на самодельных листочках был обозначен как КП.
Пришла очередь Владимира. Вокруг игроков уже собралось большинство кадет, ждущих следующего кона, чтобы присоединиться. В спальне царило редкое оживление. Корф снимал с колоды карту за картой, отсчитывая свои тринадцать, но пока долгожданного совпадения все не было.
— Заканчивайте, господа, — с нескрываемым раздражением попытался образумить соучеников Репнин. — Сейчас Пуп придет.
— Искажение званий, употребление кличек, прозвищ, грубость и фамильярное обращение несовместимы с понятием чести и достоинством кадета, — наставительно, не отрывая взгляда от карт, сообщил Корф. — Седьмая!
— Подите к чорту, — ответил Репнин и снова отвернулся.
— Вот зануда, — пробормотал Владимир и, свернув в трубочку какую-то карту из тех, что уже выбыли из игры, бросил ею в Репнина.
Бумажка не долетела и мягко приземлилась на покрывало рядом с рассерженным кадетом.
— Прекрати, Володя! Сам потом будешь дорисовывать, — остановил его Вересков.
Корф хмуро посмотрел на него и открыл следующую карту.
— Господа, господа! Пуп идет! — от дверей спальни к своей кровати бросился наблюдавший за коридором Саша Аверин.
Еще не отзвучали последние слова, а грубо нарушавшие устав кадеты уже спрятали запрещенные карты под подушку Верескова.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел офицер-воспитатель, которого все за глаза называли Пупом из-за круглого брюшка, выпирающего даже из-под форменной одежды. Он привычно обошел спальню перед отбоем, оглядел застывших по стойке «смирно» кадет и собирался уже уходить, как вдруг в глаза ему бросился какой-то непорядок.
Подойдя к кровати Репнина, он поднял белеющую на темном одеяле бумажку. В тишине все следили за ним настороженными взглядами.
— Кадет Репнин.
— Я.
— С кем это вы переписываетесь? — Пуп поднес бумажку к самому носу и вдруг начал резко заливаться краской. — Это что? — тихо произнес он.
Репнин молчал.
— Не знаете? А я вам скажу — это карты! — повысил голос воспитатель. — С кем играли, кадет? Ну?
Репнин смотрел прямо перед собой.
— С кем?! Или вы мне скажете, что пасьянс тут раскладывали?
Владимир набрал в легкие воздуха.


Раздался сухой щелчок.
Корф не сразу понял, что произошло. Осечка. А второй попытки ему не дали. Репнин бросился к нему и схватил изо всех сил, сдавливая больное плечо наравне со здоровым.
— Не смей! — тихо и хрипло, — чувствовалось, что если он заговорит чуть громче, то сорвется на крик, — сказал он. — Не смей. Довольно!
Владимир его почти не слышал, он пристально глядел через Мишино плечо, где виднелась чья-то темная фигура.
Когда Репнин перестал его трясти, Корф различил, что это был спешащий к ним цесаревич.

Первая смерть Михаила Репнина
Веревку, связывающую руки, наконец, распустили, и Михаил машинально тут же принялся растирать затекшие запястья.
— Это конец, — без выражения произнес он.
Владимир, стоящий рядом с ним, прищурился и с трудом повернулся к нему.


— Со мной, — негромко, но четко произнес он, и Пуп, поморщившись, посмотрел на него.
— Ну, хороши, голубчики, — проговорил он, переводя взгляд с одного мальчишеского лица на другое. — Вы двое, за мной. Остальным — была команда — отбой!
Михаил шел за Пупом по плохо освещенному коридору, и в голове билась одна мысль: «Выгонят, выгонят, выгонят…» За ним мрачно шагал Корф. Репнину очень хотелось остановиться и ударить его изо всех сил, но в нынешних обстоятельствах драка стала бы последней каплей. «Если выгонят — убью», — подумал он и немного успокоился.
Пуп оставил обоих кадет перед дверью начальника роты, а сам вошел внутрь.
— Послушайте, Репнин… — начал было Корф, но Михаил повернулся к нему спиной, всем своим видом показывая нежелание обсуждать случившееся.
Корф пожал плечами, засунул руки в карманы и прислонился к стене.
Время шло, за дверью было тихо, кадеты ждали.
Корф зевнул, как будто ему было все равно.
— Вот бы сейчас в кровать… — протянул он.
Репнин круто обернулся к нему.
— Дома отлежитесь. На пуху, — отрезал он.
— Благодарю за поддержку, — усмехнулся тот. — Вы чрезвычайно любезны.
— Да что с вами разговаривать…
Михаила оборвал знакомый тихий скрип. На пол коридора легла узкая полоска света, которая вскоре исчезла.
— Володя! — громким шепотом позвал Вересков, покинувший спальню после отбоя и пробравшийся в преподавательское крыло.
— Николя! — радостно откликнулся Корф.
Михаил увидел, как оба кадета отошли к противоположной стене и начали что-то обсуждать. Он нарочно стал смотреть в другую сторону, пересчитывая количество досок в полу по ширине коридора. Если считать только целые, то их было двадцать, а если вместе с распиленными — то двадцать две.
— Шел бы ты спать, Николя, — услышал он произнесенные чуть громче слова Корфа.
Вересков пожал плечами и бесшумно ушел.
— Сейчас кого-нибудь встретит, и будет нас трое, — угрюмо предсказал Репнин.
— Не встретит, — странным тоном отозвался Корф. — С ним все будет в порядке.
Они снова замолчали и не проронили ни слова до тех пор, пока дверь кабинета не открылась.
— Зайдите ко мне, — отрывисто приказал подполковник Колесников.
Его голос звучал устало и как-то безнадежно, Михаил почувствовал, как к горлу подкатил комок. Стоя перед ним навытяжку, он краем глаз увидел, что Пуп вытирает лоб платком.
— Ну, рассказывайте, бойцы.
— Это моя бумажка, — тут же вступил Корф.
— Так, — с некоторым интересом произнес старший офицер. — Очень любопытно. И что же она делала на кровати Репнина?
— Я ее туда бросил.
— Замечательно, — язвительно добавил Колесников. — А вы что скажете? — обратился он к Михаилу.
— Ваше высокоблагородие, все так и было.
— Удивительное единодушие… А скажите мне, господа кадеты, известно ли вам, что в корпусе запрещены азартные игры? — не предвещающим ничего хорошего тоном осведомился подполковник.
— Так точно, — в унисон ответили Репнин и Корф.
— Так что же вы, Корф, разбрасываетесь этими бумажками? Или, может, вы считаете, что воспитатель не в силах разобрать сокращение 7Ч? Чтоб вы знали, вы не первые и не последние, кто пытается обойти устав! — Колесников резко себя оборвал, встал из кресла и отвернулся от кадет. — Выйдете из кабинета и ждите, — глухо приказал он.
Вдвоем они вышли в пустой коридор. Корф отошел немного в сторону и вдруг со всей силы ударил кулаком в стену.
— Вот же чорт! — зло прошептал он.
Странно, но Михаилу стало немного легче, когда он увидел, что Корф тоже волнуется.
— Может, Пуп еще вступится, — без всякой, впрочем, надежды, предположил он.
Корф долго не отвечал, а затем пристально посмотрел на Михаила.
— Почему вы не сказали, что вы не при чем? — как-то надменно спросил он.
Михаил помолчал, но потом все же ответил:
— Они бы все равно не поверили.
Корф кивнул.
Он, видно, еще что-то хотел добавить, но не успел. Пуп вышел из кабинета и кивком приказал кадетам следовать за ним.
— Неделя карцера, никаких увольнений, забудьте о Рождестве, если срежетесь на экзамене, ничто вас не спасет, — скороговоркой сообщил он идущим за ним подопечным.
Репнин перевел дыхание и увидел, что лицо Корфа посветлело.
— Так точно, ваше благородие, — снова в один голос радостно ответили они.
Пуп наверняка расслышал в их словах облегчение и только махнул рукой. Он отвел кадет в их спальню, чтобы они могли собрать личные вещи, и направился к лестнице.
— Дневальный, — позвал он стоящего в наряде кадета. — Проводи этих двоих вниз, к карцеру. Я схожу за ключами и вернусь.
Его шаги постепенно стихли в глубине коридора, и трое полуночников стали спускаться.
— А вы надежный товарищ, Репнин, — неожиданно проговорил Корф, когда они остановились у двери камеры.
— Вы мне льстите, — сухо отозвался Михаил.
В это мгновенье их нагнал Пуп, и разговор прервался.
Репнин скорее почувствовал, чем услышал, что Корф пробормотал что-то про себя, и ему вдруг стало жаль, что он не расслышал.


— Что? — не расслышал он Володиных слов.
— Коньячку бы, — ответил тот.
Михаил улыбнулся и посмотрел вверх, подставляя лицо осенним солнечным лучам. Тревожная барабанная дробь зазвучала где-то на окраине сознания, в душе стало тихо и покойно. Он словно нырнул, ушел под воду, откуда все звуки кажутся не такими, как на суше.
«Скорей бы», — подумал он, зажмуриваясь.
Ему показалось, что все вокруг стихло, но эта тишина была страшнее дроби. Михаил не выдержал и открыл глаза. Вместо направленных на него дул ружей, он увидел чью-то спину, загородившую их с Владимиром и ошеломленное лицо командующего расстрелом полковника. Еще ничего не зная, он вдруг понял, что сегодня — не умрет.

Вторая смерть Владимира Корфа
Мерзко. Если называть все своими именами, — то Корф чувствовал себя мерзко. Голова болела, как если бы он перебрал накануне, его всего знобило, и страшно болела раненная рука.
Ему тяжело было стоять, но разум подсказывал, что стоять, в общем-то, оставалось недолго. Главное выстоять.
С противоположного конца двора прозвучала команда, и вслед за ней дружно щелкнули взводимые затворы.
— Последнее желание? — прокричал им полковник.
И Владимир не смог удержаться.
— Коньячку бы, — негромко проговорил он.


Темный коридор, и он вдвоем с Репниным у дверей Колесникова, — ну не смешно ли? Надо бы придумать, что отвечать старшему офицеру, но Репнин разговаривать с ним отказался. Тихоня тихоней, а не отступится, определил Владимир.
Пока все это отвлекало от мыслей, что же он натворил, так по-глупому признавшись Пупу. Корф потряс головой, от всей души желая оказаться где-нибудь подальше от этого сердитого молчания.
— Вот бы сейчас в кровать… — протянул он.
— Дома отлежитесь. На пуху, — срезал его Репнин, и Владимир негромко хмыкнул. Вот язва.
К счастью, до драки не дошло, наметилось кое-что поинтереснее.
— Володя! — негромко позвал его сорвиголова Вересков, и Корф чуть не рассмеялся, глядя на удивленное лицо Репнина.
— Николя, — ответил он, — что ты здесь делаешь? Сейчас Пуп вернется.
— А что, он еще не выходил?
Владимир покачал головой.
— Скажу, что ходил во сне, — беззаботно отозвался Вересков. — Ответь мне лучше, во что это ты ввязался? Зря, брат, ей-богу.
Корф удивленно взглянул на него.
— А разве ты не за этим же пришел?
— Ну, не за нашего рыцаря без страха и упрека вступаться, это уж точно, — Николай улыбнулся. — Что, — продолжил он, оглядываясь на отошедшего от них Репнина, — молчит?
Владимир проследил за его взглядом.
— Молчит, — хмуро признал он, а потом отстранился от Верескова. — Шел бы ты спать, Николя, — произнес он.
Вересков ничего не возразил, — ушел, и, надо сказать, вовремя, потому что вскоре Колесников пригласил их к себе.
В отличие от Репнина Владимир в этом кабинете бывал не раз, поэтому, встретив усталый взгляд подполковника, он совершенно уверился, что их ждут очень неприятные минуты.
И был прав. Единственное, чего он не мог предположить, так это то, что Колесников заставит их ждать решения за дверью и еще больше растянет это мучение. Его переполняли злость и тоска. Страшно было даже подумать, что скажет отец, если его выгонят из корпуса…
Наконец, к ним вышел Пуп, вымотанный, выдохшийся. Его монотонный голос был сейчас для Корфа милее любого сладкозвучного сопрано. А карцер — что карцер? Не в первый раз…
— Вы здесь бывали? — шепотом спросил Репнин, пока они дожидались отставшего Пупа.
Корф посмотрел на него и собрался подтвердить известные страшные рассказы, ходившие меж кадет, но передумал.
— Приходилось, — сдержанно ответил он.
Видно было, что Репнин хочет еще что-то узнать, но не желает выдавать охватившей его тревоги.
— Репнин, — позвал Владимир.
Тот наклонился к нему.
— Насчет приведения фельдфебеля, — тихо проговорил Корф, — не волнуйтесь. Сколько раз здесь бывал, никогда его не видел.
Репнин отрешенно кивнул, словно не решил еще, сделать ли вид, что ему все равно, или поблагодарить.
— А вы надежный товарищ, Репнин, — немного снисходительно произнес Корф, улыбнувшись.
— Вы мне льстите, — холодно и одновременно словно смущенно ответил тот.
— Не думаю, — про себя проговорил Владимир, наблюдая за тем, как Пуп отпер одну из темниц и захлопнул дверь за спиной вошедшего внутрь Репнина.
Спустя минуту он услышал, как позади него так же лязгнула решетка.
Неделя карцера… Теперь, сидя в темной маленькой комнатушке, он по-другому прочувствовал слова Пупа. Целая неделя, а до экзаменов — всего ничего, и Рождество он, скорее всего, будет коротать здесь вдвоем с Репниным; вряд ли кого-нибудь еще лишат праздника...
Что ж, главное перетерпеть сиденье взаперти. А там видно будет.


— Кажется обошлось, — негромко проговорил Репнин, осторожно и ненавязчиво поддерживая Владимира.
— Да ладно, Миш, — бледный, осунувшийся, Корф улыбался своей кривой улыбкой. — Двум смертям не бывать…

Вторая смерть Михаила Репнина
Это был кошмарный сон. Хуже. Бред воспаленного сознания. Этого не могло быть, но Михаил стоял в сюртуке посреди заснеженной поляны и в него целился из пистолета Корф.
Смешно и плакать хочется. Потому что где-то в глубине души Репнин не мог с уверенностью сказать, выстрелит ли в него Владимир или нет. Предсказывать Корфа все равно что предсказывать погоду. Можно угадать, а можно… Это просто какой-то глупый, глупый фарс.
Хотелось подойти и сказать: «Володя, остановись. Что мы делаем?» А еще больше хотелось подойти и окунуть Корфа в сугроб, остудить его буйную голову.


— День добрый, Репнин, — поприветствовал его Корф в седьмом часу утра, когда Пуп выпустил их обоих из карцера.
— Отставить разговоры. У вас полчаса, чтобы привести себя в порядок и явиться в столовую, — оборвал его Пуп.
Кадеты приняли серьезный вид, но Михаилу казалось, что Корф едва себя сдерживает.
Они почти бегом добрались до спальни и ворвались внутрь. Их товарищи уже проснулись и одевались к завтраку.
— Ба!.. Володя! — воскликнул Вересков, привстав и бросив застегивать пуговицы на кителе.
— Здорово, Николя, — небрежно ответил ему Корф и также поздоровался с остальным кадетами.
Михаил тоже отвечал на приветствия приятелей. Ему радостно было наконец-то перемолвиться словом с живым человеком, а не с серой стеной, с которой, он, по правде говоря, к последнему дню заключения, успел многим поделиться.
Первый же день занятий дал ему понять, как много он пропустил и насколько сложно будет ему подготовиться к экзаменам. Голова после математики, истории и французского языка была как в тумане.
Вечером, по окончании уроков, его в библиотеке вдруг разыскал Корф и непринужденно сел напротив, словно делал так уже не раз.
— Послушайте, Репнин, — сказал он. — Что вы скажете насчет небольшого приключения?
Михаил хотел ответить «увольте», но почему-то промолчал и только пристально взглянул Корфу в глаза…
Наутро они проснулись за четверть часа до подъема. Молча, без лишних слов, Корф стащил со своей кровати простыню. Репнин подошел к нему.
— Уже подъем?.. — сонно пробормотал Барсуков и принялся тереть глаза. — А что это вы делае…
Михаил аккуратно зажал ему рот.
— Тихо, Кирилл, — зашептал он. — Давайте-ка, поднимите всех, кроме Верескова. Только, очень прошу, тихо.
Барсуков понятливо кивнул головой и начал осторожно будить спящих кадет. Постепенно все собрались рядом с Корфом.
— Господа, — улыбаясь, негромко проговорил тот. — Будьте любезны, как только я крикну, изобразите панику, как будто к нам сюда ворвался полк янычар.
— А что будет? — подозрительно спросил Аверин.
— Сейчас все увидите, — успокоил его Корф и бросил конец простыни Михаилу.
Вдвоем они встали над кроватью, в которой мирно посапывал Вересков, и натянули над ним белую ткань.
Они переглянулись и невольно улыбнулись друг другу.
— Подъем! Землетрясение! — вдруг закричал Корф, и натянутый над головой Верескова «потолок» изо всех сил закачался.
— Караул! — подхватил Барсуков и для достоверности скинул на пол пару книг с тумбочки.
Кадеты с удовольствием поддержали товарищей. В спальне в мгновенье установилась полнейшая неразбериха.
Разбуженный Николай подскочил на кровати, вскинул руки, отталкивая летящие ему на встречу перекрытия, но только запутался в простыне и стал похож на привидение.
Корф пронзительно свистнул, и в эту минуту в спальную вбежал Пуп.
— Что здесь происходит! — прикрикнул он.


Затянувшийся фарс закончился так, как ему и полагалось — глупо и безобидно, но он словно сделал их понятнее друг другу. По крайней мере, Михаил теперь твердо знал, что Владимир никогда бы не сумел в него выстрелить. За это он мог поручиться головой.

Их третья смерть
Неподалеку от Аджан-кале, небольшого поселка к северу от Карса, находится старое русское кладбище, где похоронены осаждавшие в 1855 году турецкую крепость российские офицеры и солдаты.
Кладбище тихое, почти заброшенное. Там больше никого не предают земле. Только мальчишки из ближайших селений иногда по ночам приходят сюда, чтобы испытать свою храбрость и доказать товарищам силу воли.
И, наверное, это правильно.

— Подъем, — быстро ответил ему Владимир.
— Отставить! Барсуков, что это у вас все на полу? Вересков, вы уже не маленький — под простыню прятаться. Я вам устрою подъем! Всю неделю на полчаса раньше вставать будете, — пообещал Пуп, пока кадеты успокаивались.— Всем одеваться и на построение, — приказал он, оглядывая спальню.
Он смотрел, как Корф и Репнин последними выходят из комнаты, и тяжело вздохнул.
— Спелись, голубчики… — безнадежно проговорил он.
Владимир и Михаил слышали его последние слова и посмотрели друг на друга.
— Действительно, спелись, — улыбаясь, подтвердил Репнин. — А вы что скажете, Корф?


Понемногу старое кладбище зарастает травой.

~ конец ~

@темы: БН, Фанфики

---

Месяц сидения у телевизора спустя я вдруг подняла, что подсела на сериал. Доходило это до меня как до жирафа, но тут уж ничего не поделаешь. Каким-то чудом я посмотрела заключительные серии Кадетов, а потом без перерыва стали вновь показывать сначала, и я обнаружила, что смотрю сериал)).
Во всем есть свои плюсы. Во-первых, сериал не детективно-стрелятельский, во-вторых, мальчики стараются и в большинстве моментов хорошо играют, в-третьих, чувствуется ностальгия по БН (из-за формы, наверное), ну и в-четвертых, мальчишеская дружба - редкая тема для нашего эфира сегодня.
В общем, смотрю.

@темы: Сериалы

---

Акунин выдохся?..

В процессе сегодняшнего отюленивания на работе прочитала "Кладбищенские истории" Акунина. Что я хочу сказать - не тянет никак на уровень Фандорина. Акунин, конечно, любит экспериментировать с формой, и это хорошо. Но обычно у него и содержание подстать. А тут очевидно превосходство формы над содержанием.
Книга лучше, чем "Нефритовые четки", но сильно не дотягивает до фандоринского цикла и Пелагии.

В связи с этим у меня возник вопрос: сейчас во всех книжных продается новая книга Акунина: фильма I и фильма II. Кто-нибудь читал/смотрел/пролистывал? Я пролистала, но так и не решила, покупать или не стоит. Может, кто-то уже имел счастье ознакомиться?

@темы: Оговорки по Фрейду, Книги

---

Очень милый Гарри. Гарри Малфой.

---

Все еще под впечатлением от Темных начал.

У Пулмана вышел очень притягательный мир. И дело даже не в дейманах, ямтарической энергии, параллельных мирах, необычных артефактах и расах, а в сбалансированном сочетании оригинальных идей и логического обоснования. В его мир верится безоговорочно. И огромным плюсом лично для меня стала романтика Севера. Сразу вспоминаются и "Приключения капитана Гаттераса" Жюля Верна, и "Два капитана" Каверина, и рассказы об освоении Арктики и поисках пропавших капитанов. В общем, есть для меня в этой теме что-то очень привлекательное.
Наконец-то мне встретилась книга, где главным героем - Избранным - является девочка, причем хорошо выписанная и не поражающая с первых слов всеми своими совершенствами. Она может подраться, соврать, нагрубить, но при этом всегда поддержит, выручит из беды, не побоится пожертвовать чем-то важным ради близкого человека.
Со своим деймоном - в меру осторожным, заботливым, шаловливым, - Лира составляет замечательный тандем. Вообще сама идея деймона - животного, неразрывно связанного с человеком и воплощающем его душу - очень яркая. Не могу сказать, что новая, потому что анимизм имеет древние исторические корни, но красиво воплощенная. У Роулинг есть нечто похожее - патронусы - но деймоны, честно говоря, поинтереснее.
Вообще интересно, что в ГП нет примеров изменения формы патронуса, хотя его можно вызвать разными воспоминаниями, главное чтобы они были радостными. У Пулмана деймон ребенка меняет форму до тех пор, пока ребенок не вырастает, что больше отражает психологическое взросление и становление личности.
Родители Лиры наделены очень противоречивыми характерами. Как ни странно, у меня лорд Азраэль вызывает больше отрицательных эмоций, чем миссис Коултер. Та воплощает в себе представление о женщине, которое бытовало в Средние века - сосуд диавола, коварство, жестокость, совратительница мужчины с пути истинного. Неудивительно, что у Пулмана, который приписывает все самые худшие черты Церкви Магестериума, миссис Коултер является деятельным агентом этого самого Магестериума. По замыслу, злом зло искореняя, наверное...
Пусть мисс Коултер жестокая и коварная, обманщица, убийца и т.п. и т.д., но она этого и не скрывает в принципе. Борется тем оружием, которое у нее есть.
А вот отец - лорд Азраэль - хоть и восстает на Властителя, как-то менее симпатичен. Начать с того, что имя вызывается прямые ассоциации с ангелом Азраилом, который в иудейской мифологии/религии принимает души мертвых. Не слишком приятное занятие. Он к тому же жесток и беспринципен ничуть не меньше чем миссис Коултер, просто мужчине это не так предосудительно, как женщине. Ради своей цели он готов погубить детей, также как Магестериум – ради своих. Не вижу я его в роли освободителя масс от ига Властителя. Скорее как нового претендента на трон.

Не знаю, остановлюсь на этом или буду писать дальше, книга в процессе переваривания

@темы: Книги

---

Прочитала трилогию Пулмана "Темные начала".
Как-то ни на что особенное не рассчитывала, ознакомившись с рецензиями предыдущих читателей, но книги захватывают, причем нет такого - галопом по европам - прочитать в один заход, я смогла остановиться, отложить книгу, вернуться к ней позже, но сама все время была под впечатлением, не отпускает. Даже сны снились - и то по книгам.
Богоборческая идея по началу шокирует, но есть несколько средств прийти в себя. Во-первых, нужно, наверное, просто разделить Церковь как властную контролирующую структуру и бога как такового. Магестериум у Пулмана - воплощение самых ужасных подразделений Церкви, и бог Магистериума не является богом в христианском понимании слова.
Во-вторых, все-таки стоит воспринимать трилогию как фэнтази, а не как антирелигиозную литературу. Почему-то античные произведения, где герои ходят и борятся и берут верх над богами воспринимаются гораздо легче.
Намного сильнее меня в книге смутила идея "небесной республики". С одной стороны, утопизм чистой воды, с другой, - дань политкорректности. Честно, мне жаль, что Лира находит утешение и смысл жизни в том, чтобы "строить небесную республику". Я не говорю, что она должна сидеть и лить слезы по Уиллу, но все-таки...
Когда-то давно в школе мы проходили Горького, уже не помню какой рассказ, что-то про любовь. И наша учительница сказала, что видит ошибку Горького в том, что у него свобода ценится выше любви. Я тогда с ней поспорила, а сейчас, наоборот, согласилась бы.
У Пулмана Лира и Уилл расстаются, и с этим ничего не поделаешь, есть все-таки обстоятельства, которые сильнее людей. Но вот их намерения строит свободные от ига Властителя республики кажутся мне либо чересчур наивными, либо слишком пафосными. Чем-то еще напоминает "Как закалялась сталь" Островского.
Мне кажется, стоило бы им оставить немного надежды.

@темы: Книги

---

Наша демократия отжигает...

... Превед, Медвед!

Смешно и грустно, на самом деле. И даже немного страшно.

@темы: Оговорки по Фрейду

---

Никогда не увлекалась Беллой, но здесь она мне очень нравится.

@темы: ГП, Арт