[so clumsy]

Название: Три смерти Владимира Корфа и Михаила Репнина
Автор: я
Пейринг: нет, просто герои БН, Владимир Корф и Михаил Репнин
Рейтинг: джен, всем можно
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: несколько случаев из жизни Корфа и Репнина
Дисклеймер: все принадлежит тому, кому принадлежит
Размещение: с разрешения автора

Три смерти Владимира Корфа и Михаила Репнина< /b>

Первая смерть Владимира Корфа
— Сходитесь, господа! — прозвучал строгий голос Репнина, и Корф сделал шаг к барьеру.
Он скинул мундир, оставшись в белой рубашке, и стал прямо. В такую мишень сложно промахнуться даже после скачки, когда руки чуть подрагивают.
Цесаревич неторопливо прицелился и выстрелил. Пуля обожгла плечо, и Владимир непроизвольно схватился за раненое место, зажимая кровь.
Жаль. Он ведь сделал все, чтобы избежать ответного выстрела в этой дуэли. Рукоять пистолета привычно лежала в ладони, гладкая, теплая, тяжелая. Корф вскинул руку, скорее из упрямства, чем по необходимости поймал цесаревича на мушку, а потом быстро приставил пистолет к виску.
И нажал на курок.


«Согласен», — усмехнувшись, ответил Корф.
А дело было так.
Зима 1830 года выдалась студеной. В общей спальне наледь зачастую покрывала окна изнутри, Барсуков, чья постель стояла у окна, даже пытался убедить преподавателя словесности, что не помнил урока потому, что за ночь застудил голову. Молодой Войновский, сам еще не забывший времена учебы, конечно же, Барсукову не поверил, оставил его после занятий, но холода, и правда, стояли знатные.
Владимир приложил ладонь к стеклу, глядя, как расползается от тепла ледяной узор.
— Скучно, — сказал он, ни к кому не обращаясь.
Его товарищи сидели на кроватях, готовясь к отбою.
— Ложитесь-ка спать, Корф, — посоветовал ему Корзунов. — Ваш сплин заразен, а мне еще географию переделывать.
Владимир мотнул головой и ничего не ответил.
— Брось хандрить, брат, не сбивай товарищей со стези мудрости, — Вересков откровенно смеялся. — Или… неугодно партию, господа?
Корф резко повернулся к другу, как, впрочем, и большинство находившихся в спальне кадет.
— С ума сошли, Вересков? Погоны срежут, вы и слова сказать не успеете.
— Бросьте, Репнин, ваша осторожность уже стала притчей во языцех.
Репнин лишь махнул рукой и отвернулся, углубившись в тяжелейший том, лежащий у него на коленях.
Корф присел на кровать к Верескову.
— Откуда у тебя карты, Николя? — весело спросил он.
Две темноволосые головы заговорчески склонились друг к другу.
— Боюсь, Лейцер не досчитается пары листов для рисования, — признался Вересков, показывая небольшие плотные бумажные квадраты с нацарапанными цифрами и буквами. — Снимешь?
Играли в тринадцать. Банкомет должен был снять тринадцать карт, называя их по порядку от двойки до туза и хоть раз угадать, чтобы номер карты совпал с ее достоинством.
Верескову повезло. Двенадцатой картой он открыл короля пик, который на самодельных листочках был обозначен как КП.
Пришла очередь Владимира. Вокруг игроков уже собралось большинство кадет, ждущих следующего кона, чтобы присоединиться. В спальне царило редкое оживление. Корф снимал с колоды карту за картой, отсчитывая свои тринадцать, но пока долгожданного совпадения все не было.
— Заканчивайте, господа, — с нескрываемым раздражением попытался образумить соучеников Репнин. — Сейчас Пуп придет.
— Искажение званий, употребление кличек, прозвищ, грубость и фамильярное обращение несовместимы с понятием чести и достоинством кадета, — наставительно, не отрывая взгляда от карт, сообщил Корф. — Седьмая!
— Подите к чорту, — ответил Репнин и снова отвернулся.
— Вот зануда, — пробормотал Владимир и, свернув в трубочку какую-то карту из тех, что уже выбыли из игры, бросил ею в Репнина.
Бумажка не долетела и мягко приземлилась на покрывало рядом с рассерженным кадетом.
— Прекрати, Володя! Сам потом будешь дорисовывать, — остановил его Вересков.
Корф хмуро посмотрел на него и открыл следующую карту.
— Господа, господа! Пуп идет! — от дверей спальни к своей кровати бросился наблюдавший за коридором Саша Аверин.
Еще не отзвучали последние слова, а грубо нарушавшие устав кадеты уже спрятали запрещенные карты под подушку Верескова.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел офицер-воспитатель, которого все за глаза называли Пупом из-за круглого брюшка, выпирающего даже из-под форменной одежды. Он привычно обошел спальню перед отбоем, оглядел застывших по стойке «смирно» кадет и собирался уже уходить, как вдруг в глаза ему бросился какой-то непорядок.
Подойдя к кровати Репнина, он поднял белеющую на темном одеяле бумажку. В тишине все следили за ним настороженными взглядами.
— Кадет Репнин.
— Я.
— С кем это вы переписываетесь? — Пуп поднес бумажку к самому носу и вдруг начал резко заливаться краской. — Это что? — тихо произнес он.
Репнин молчал.
— Не знаете? А я вам скажу — это карты! — повысил голос воспитатель. — С кем играли, кадет? Ну?
Репнин смотрел прямо перед собой.
— С кем?! Или вы мне скажете, что пасьянс тут раскладывали?
Владимир набрал в легкие воздуха.


Раздался сухой щелчок.
Корф не сразу понял, что произошло. Осечка. А второй попытки ему не дали. Репнин бросился к нему и схватил изо всех сил, сдавливая больное плечо наравне со здоровым.
— Не смей! — тихо и хрипло, — чувствовалось, что если он заговорит чуть громче, то сорвется на крик, — сказал он. — Не смей. Довольно!
Владимир его почти не слышал, он пристально глядел через Мишино плечо, где виднелась чья-то темная фигура.
Когда Репнин перестал его трясти, Корф различил, что это был спешащий к ним цесаревич.

Первая смерть Михаила Репнина
Веревку, связывающую руки, наконец, распустили, и Михаил машинально тут же принялся растирать затекшие запястья.
— Это конец, — без выражения произнес он.
Владимир, стоящий рядом с ним, прищурился и с трудом повернулся к нему.


— Со мной, — негромко, но четко произнес он, и Пуп, поморщившись, посмотрел на него.
— Ну, хороши, голубчики, — проговорил он, переводя взгляд с одного мальчишеского лица на другое. — Вы двое, за мной. Остальным — была команда — отбой!
Михаил шел за Пупом по плохо освещенному коридору, и в голове билась одна мысль: «Выгонят, выгонят, выгонят…» За ним мрачно шагал Корф. Репнину очень хотелось остановиться и ударить его изо всех сил, но в нынешних обстоятельствах драка стала бы последней каплей. «Если выгонят — убью», — подумал он и немного успокоился.
Пуп оставил обоих кадет перед дверью начальника роты, а сам вошел внутрь.
— Послушайте, Репнин… — начал было Корф, но Михаил повернулся к нему спиной, всем своим видом показывая нежелание обсуждать случившееся.
Корф пожал плечами, засунул руки в карманы и прислонился к стене.
Время шло, за дверью было тихо, кадеты ждали.
Корф зевнул, как будто ему было все равно.
— Вот бы сейчас в кровать… — протянул он.
Репнин круто обернулся к нему.
— Дома отлежитесь. На пуху, — отрезал он.
— Благодарю за поддержку, — усмехнулся тот. — Вы чрезвычайно любезны.
— Да что с вами разговаривать…
Михаила оборвал знакомый тихий скрип. На пол коридора легла узкая полоска света, которая вскоре исчезла.
— Володя! — громким шепотом позвал Вересков, покинувший спальню после отбоя и пробравшийся в преподавательское крыло.
— Николя! — радостно откликнулся Корф.
Михаил увидел, как оба кадета отошли к противоположной стене и начали что-то обсуждать. Он нарочно стал смотреть в другую сторону, пересчитывая количество досок в полу по ширине коридора. Если считать только целые, то их было двадцать, а если вместе с распиленными — то двадцать две.
— Шел бы ты спать, Николя, — услышал он произнесенные чуть громче слова Корфа.
Вересков пожал плечами и бесшумно ушел.
— Сейчас кого-нибудь встретит, и будет нас трое, — угрюмо предсказал Репнин.
— Не встретит, — странным тоном отозвался Корф. — С ним все будет в порядке.
Они снова замолчали и не проронили ни слова до тех пор, пока дверь кабинета не открылась.
— Зайдите ко мне, — отрывисто приказал подполковник Колесников.
Его голос звучал устало и как-то безнадежно, Михаил почувствовал, как к горлу подкатил комок. Стоя перед ним навытяжку, он краем глаз увидел, что Пуп вытирает лоб платком.
— Ну, рассказывайте, бойцы.
— Это моя бумажка, — тут же вступил Корф.
— Так, — с некоторым интересом произнес старший офицер. — Очень любопытно. И что же она делала на кровати Репнина?
— Я ее туда бросил.
— Замечательно, — язвительно добавил Колесников. — А вы что скажете? — обратился он к Михаилу.
— Ваше высокоблагородие, все так и было.
— Удивительное единодушие… А скажите мне, господа кадеты, известно ли вам, что в корпусе запрещены азартные игры? — не предвещающим ничего хорошего тоном осведомился подполковник.
— Так точно, — в унисон ответили Репнин и Корф.
— Так что же вы, Корф, разбрасываетесь этими бумажками? Или, может, вы считаете, что воспитатель не в силах разобрать сокращение 7Ч? Чтоб вы знали, вы не первые и не последние, кто пытается обойти устав! — Колесников резко себя оборвал, встал из кресла и отвернулся от кадет. — Выйдете из кабинета и ждите, — глухо приказал он.
Вдвоем они вышли в пустой коридор. Корф отошел немного в сторону и вдруг со всей силы ударил кулаком в стену.
— Вот же чорт! — зло прошептал он.
Странно, но Михаилу стало немного легче, когда он увидел, что Корф тоже волнуется.
— Может, Пуп еще вступится, — без всякой, впрочем, надежды, предположил он.
Корф долго не отвечал, а затем пристально посмотрел на Михаила.
— Почему вы не сказали, что вы не при чем? — как-то надменно спросил он.
Михаил помолчал, но потом все же ответил:
— Они бы все равно не поверили.
Корф кивнул.
Он, видно, еще что-то хотел добавить, но не успел. Пуп вышел из кабинета и кивком приказал кадетам следовать за ним.
— Неделя карцера, никаких увольнений, забудьте о Рождестве, если срежетесь на экзамене, ничто вас не спасет, — скороговоркой сообщил он идущим за ним подопечным.
Репнин перевел дыхание и увидел, что лицо Корфа посветлело.
— Так точно, ваше благородие, — снова в один голос радостно ответили они.
Пуп наверняка расслышал в их словах облегчение и только махнул рукой. Он отвел кадет в их спальню, чтобы они могли собрать личные вещи, и направился к лестнице.
— Дневальный, — позвал он стоящего в наряде кадета. — Проводи этих двоих вниз, к карцеру. Я схожу за ключами и вернусь.
Его шаги постепенно стихли в глубине коридора, и трое полуночников стали спускаться.
— А вы надежный товарищ, Репнин, — неожиданно проговорил Корф, когда они остановились у двери камеры.
— Вы мне льстите, — сухо отозвался Михаил.
В это мгновенье их нагнал Пуп, и разговор прервался.
Репнин скорее почувствовал, чем услышал, что Корф пробормотал что-то про себя, и ему вдруг стало жаль, что он не расслышал.


— Что? — не расслышал он Володиных слов.
— Коньячку бы, — ответил тот.
Михаил улыбнулся и посмотрел вверх, подставляя лицо осенним солнечным лучам. Тревожная барабанная дробь зазвучала где-то на окраине сознания, в душе стало тихо и покойно. Он словно нырнул, ушел под воду, откуда все звуки кажутся не такими, как на суше.
«Скорей бы», — подумал он, зажмуриваясь.
Ему показалось, что все вокруг стихло, но эта тишина была страшнее дроби. Михаил не выдержал и открыл глаза. Вместо направленных на него дул ружей, он увидел чью-то спину, загородившую их с Владимиром и ошеломленное лицо командующего расстрелом полковника. Еще ничего не зная, он вдруг понял, что сегодня — не умрет.

Вторая смерть Владимира Корфа
Мерзко. Если называть все своими именами, — то Корф чувствовал себя мерзко. Голова болела, как если бы он перебрал накануне, его всего знобило, и страшно болела раненная рука.
Ему тяжело было стоять, но разум подсказывал, что стоять, в общем-то, оставалось недолго. Главное выстоять.
С противоположного конца двора прозвучала команда, и вслед за ней дружно щелкнули взводимые затворы.
— Последнее желание? — прокричал им полковник.
И Владимир не смог удержаться.
— Коньячку бы, — негромко проговорил он.


Темный коридор, и он вдвоем с Репниным у дверей Колесникова, — ну не смешно ли? Надо бы придумать, что отвечать старшему офицеру, но Репнин разговаривать с ним отказался. Тихоня тихоней, а не отступится, определил Владимир.
Пока все это отвлекало от мыслей, что же он натворил, так по-глупому признавшись Пупу. Корф потряс головой, от всей души желая оказаться где-нибудь подальше от этого сердитого молчания.
— Вот бы сейчас в кровать… — протянул он.
— Дома отлежитесь. На пуху, — срезал его Репнин, и Владимир негромко хмыкнул. Вот язва.
К счастью, до драки не дошло, наметилось кое-что поинтереснее.
— Володя! — негромко позвал его сорвиголова Вересков, и Корф чуть не рассмеялся, глядя на удивленное лицо Репнина.
— Николя, — ответил он, — что ты здесь делаешь? Сейчас Пуп вернется.
— А что, он еще не выходил?
Владимир покачал головой.
— Скажу, что ходил во сне, — беззаботно отозвался Вересков. — Ответь мне лучше, во что это ты ввязался? Зря, брат, ей-богу.
Корф удивленно взглянул на него.
— А разве ты не за этим же пришел?
— Ну, не за нашего рыцаря без страха и упрека вступаться, это уж точно, — Николай улыбнулся. — Что, — продолжил он, оглядываясь на отошедшего от них Репнина, — молчит?
Владимир проследил за его взглядом.
— Молчит, — хмуро признал он, а потом отстранился от Верескова. — Шел бы ты спать, Николя, — произнес он.
Вересков ничего не возразил, — ушел, и, надо сказать, вовремя, потому что вскоре Колесников пригласил их к себе.
В отличие от Репнина Владимир в этом кабинете бывал не раз, поэтому, встретив усталый взгляд подполковника, он совершенно уверился, что их ждут очень неприятные минуты.
И был прав. Единственное, чего он не мог предположить, так это то, что Колесников заставит их ждать решения за дверью и еще больше растянет это мучение. Его переполняли злость и тоска. Страшно было даже подумать, что скажет отец, если его выгонят из корпуса…
Наконец, к ним вышел Пуп, вымотанный, выдохшийся. Его монотонный голос был сейчас для Корфа милее любого сладкозвучного сопрано. А карцер — что карцер? Не в первый раз…
— Вы здесь бывали? — шепотом спросил Репнин, пока они дожидались отставшего Пупа.
Корф посмотрел на него и собрался подтвердить известные страшные рассказы, ходившие меж кадет, но передумал.
— Приходилось, — сдержанно ответил он.
Видно было, что Репнин хочет еще что-то узнать, но не желает выдавать охватившей его тревоги.
— Репнин, — позвал Владимир.
Тот наклонился к нему.
— Насчет приведения фельдфебеля, — тихо проговорил Корф, — не волнуйтесь. Сколько раз здесь бывал, никогда его не видел.
Репнин отрешенно кивнул, словно не решил еще, сделать ли вид, что ему все равно, или поблагодарить.
— А вы надежный товарищ, Репнин, — немного снисходительно произнес Корф, улыбнувшись.
— Вы мне льстите, — холодно и одновременно словно смущенно ответил тот.
— Не думаю, — про себя проговорил Владимир, наблюдая за тем, как Пуп отпер одну из темниц и захлопнул дверь за спиной вошедшего внутрь Репнина.
Спустя минуту он услышал, как позади него так же лязгнула решетка.
Неделя карцера… Теперь, сидя в темной маленькой комнатушке, он по-другому прочувствовал слова Пупа. Целая неделя, а до экзаменов — всего ничего, и Рождество он, скорее всего, будет коротать здесь вдвоем с Репниным; вряд ли кого-нибудь еще лишат праздника...
Что ж, главное перетерпеть сиденье взаперти. А там видно будет.


— Кажется обошлось, — негромко проговорил Репнин, осторожно и ненавязчиво поддерживая Владимира.
— Да ладно, Миш, — бледный, осунувшийся, Корф улыбался своей кривой улыбкой. — Двум смертям не бывать…

Вторая смерть Михаила Репнина
Это был кошмарный сон. Хуже. Бред воспаленного сознания. Этого не могло быть, но Михаил стоял в сюртуке посреди заснеженной поляны и в него целился из пистолета Корф.
Смешно и плакать хочется. Потому что где-то в глубине души Репнин не мог с уверенностью сказать, выстрелит ли в него Владимир или нет. Предсказывать Корфа все равно что предсказывать погоду. Можно угадать, а можно… Это просто какой-то глупый, глупый фарс.
Хотелось подойти и сказать: «Володя, остановись. Что мы делаем?» А еще больше хотелось подойти и окунуть Корфа в сугроб, остудить его буйную голову.


— День добрый, Репнин, — поприветствовал его Корф в седьмом часу утра, когда Пуп выпустил их обоих из карцера.
— Отставить разговоры. У вас полчаса, чтобы привести себя в порядок и явиться в столовую, — оборвал его Пуп.
Кадеты приняли серьезный вид, но Михаилу казалось, что Корф едва себя сдерживает.
Они почти бегом добрались до спальни и ворвались внутрь. Их товарищи уже проснулись и одевались к завтраку.
— Ба!.. Володя! — воскликнул Вересков, привстав и бросив застегивать пуговицы на кителе.
— Здорово, Николя, — небрежно ответил ему Корф и также поздоровался с остальным кадетами.
Михаил тоже отвечал на приветствия приятелей. Ему радостно было наконец-то перемолвиться словом с живым человеком, а не с серой стеной, с которой, он, по правде говоря, к последнему дню заключения, успел многим поделиться.
Первый же день занятий дал ему понять, как много он пропустил и насколько сложно будет ему подготовиться к экзаменам. Голова после математики, истории и французского языка была как в тумане.
Вечером, по окончании уроков, его в библиотеке вдруг разыскал Корф и непринужденно сел напротив, словно делал так уже не раз.
— Послушайте, Репнин, — сказал он. — Что вы скажете насчет небольшого приключения?
Михаил хотел ответить «увольте», но почему-то промолчал и только пристально взглянул Корфу в глаза…
Наутро они проснулись за четверть часа до подъема. Молча, без лишних слов, Корф стащил со своей кровати простыню. Репнин подошел к нему.
— Уже подъем?.. — сонно пробормотал Барсуков и принялся тереть глаза. — А что это вы делае…
Михаил аккуратно зажал ему рот.
— Тихо, Кирилл, — зашептал он. — Давайте-ка, поднимите всех, кроме Верескова. Только, очень прошу, тихо.
Барсуков понятливо кивнул головой и начал осторожно будить спящих кадет. Постепенно все собрались рядом с Корфом.
— Господа, — улыбаясь, негромко проговорил тот. — Будьте любезны, как только я крикну, изобразите панику, как будто к нам сюда ворвался полк янычар.
— А что будет? — подозрительно спросил Аверин.
— Сейчас все увидите, — успокоил его Корф и бросил конец простыни Михаилу.
Вдвоем они встали над кроватью, в которой мирно посапывал Вересков, и натянули над ним белую ткань.
Они переглянулись и невольно улыбнулись друг другу.
— Подъем! Землетрясение! — вдруг закричал Корф, и натянутый над головой Верескова «потолок» изо всех сил закачался.
— Караул! — подхватил Барсуков и для достоверности скинул на пол пару книг с тумбочки.
Кадеты с удовольствием поддержали товарищей. В спальне в мгновенье установилась полнейшая неразбериха.
Разбуженный Николай подскочил на кровати, вскинул руки, отталкивая летящие ему на встречу перекрытия, но только запутался в простыне и стал похож на привидение.
Корф пронзительно свистнул, и в эту минуту в спальную вбежал Пуп.
— Что здесь происходит! — прикрикнул он.


Затянувшийся фарс закончился так, как ему и полагалось — глупо и безобидно, но он словно сделал их понятнее друг другу. По крайней мере, Михаил теперь твердо знал, что Владимир никогда бы не сумел в него выстрелить. За это он мог поручиться головой.

Их третья смерть
Неподалеку от Аджан-кале, небольшого поселка к северу от Карса, находится старое русское кладбище, где похоронены осаждавшие в 1855 году турецкую крепость российские офицеры и солдаты.
Кладбище тихое, почти заброшенное. Там больше никого не предают земле. Только мальчишки из ближайших селений иногда по ночам приходят сюда, чтобы испытать свою храбрость и доказать товарищам силу воли.
И, наверное, это правильно.

— Подъем, — быстро ответил ему Владимир.
— Отставить! Барсуков, что это у вас все на полу? Вересков, вы уже не маленький — под простыню прятаться. Я вам устрою подъем! Всю неделю на полчаса раньше вставать будете, — пообещал Пуп, пока кадеты успокаивались.— Всем одеваться и на построение, — приказал он, оглядывая спальню.
Он смотрел, как Корф и Репнин последними выходят из комнаты, и тяжело вздохнул.
— Спелись, голубчики… — безнадежно проговорил он.
Владимир и Михаил слышали его последние слова и посмотрели друг на друга.
— Действительно, спелись, — улыбаясь, подтвердил Репнин. — А вы что скажете, Корф?


Понемногу старое кладбище зарастает травой.

~ конец ~

@темы: БН, Фанфики