Змей в Эссексе, Сара Перри

Все началось с трейлера, который случайно попался мне на ютюбе - это был сериал «Змей в Эссексе». Привлек меня рыжий Том Хиддлстон с необычно добрыми глазами в роли пастора и общая атмосфера деревушки на побережье Англии, где происходят разные загадочные события.

Сериал пока не смотрела, решила сначала прочитать книгу, автор Сара Перри.

Книга – увы – разочаровала. В аннотации к ней были сплошные дифирамбы детективной и мистической составляющим, и я уже ожидала что-то наподобие «Собаки Баскервилей» в условиях викторианской Англии, а на деле оказалась добротная новелла про отношения, любовь и тому подобное. Причем атмосферы викторианской Англии не хватило, хотя автор в конце приводит штук 5-6 книг по этому периоду истории, которые использовала при работе, да и в самом тексте много всяких отсылок к реальным людям того времени. Но вот мысли и взаимоотношения героев вполне современные. Нет, вполне возможно, даже, скорее, наверняка, и в ту эпоху люди так думали и действовали, но просто конкретно заявленной привязки к викторианской Англии я не прочувствовала. Да и развязка тайны показалась какой-то неубедительной, словно все нагнеталось, нагнеталось, а в итоге – пшик. Скучно. Так что либо сериал окажется гораздо интереснее, чем книга, либо просто в трейлер собрали все самое лучшее, а сам сериал недалеко ушел от первоисточника…

Видно, что автора глубоко интересует тема нравственности и греха. Может ли высоконравственный человек совершить неодобряемый общественной и личной моралью поступок и при этом остаться хорошим? Герой, которого и играет Том Хиддлстон, говорит так: «…есть то, что всем нужно делать, и то, чего всем делать не следует. Но бывают случаи, когда нам самим приходится решать, как поступить». На мой взгляд, для главной темы ответ вышел каким-то невнятным.

Вторая линия книги – социальные проблемы: расслоение на бедных и богатых, невозможность для бедных выбраться из порочного круга, одни обречены всегда быть нищими и жить в трущобах, пока другие не знают, куда девать деньги, права женщин (в викторианской Англии их просто не было) и жестокое обращение в семье, и т.п. По-моему, это больше дань актуальной повестке, чем желание исследовать историческую эпоху, потому что все эти вопросы, хоть и озвучиваются, но не получают никакого решения.

Зато понравилось то, как автор раскрывает образы героев: не за счет описаний характеров, а за счет поступков и за счет взгляда со стороны. Главную героиню играет свита, и ее необычность возникает именно из того, как к ней относятся ее друзья. Мне это чем-то напомнило «Завтрак у Тиффани» Капоте (в фильме Одри Хепберн играет совсем другую роль, а в повести Холли Голайтли очень необычная героиня, ее тоже словно подсвечивают взгляды со стороны).

Еще один плюс – в «Змее в Эссексе» автор ссылалась на «Опыты» Монтеня и «Золотую ветвь» Фрейзера. Давно хотела почитать что-нибудь серьезное, скачала обе книги, так что решился вопрос, что читать дальше.

---

Конспект лекций по писательскому мастерству

Случайно прочитала на дзене конспект лекций Брэндона Сандерсона о том, как работать над книгой, и многое показалось полезным.

Не знаю его как писателя, но как преподаватель - определенно знающий и интересный. Ну, или тот, кто делал конспект, обладает талантом брать все самое основное 🙂

zen.yandex.ru/media/id/5a213ad48139ba37393a455e...

---

Забытые тропы

Название: Забытые тропы
Фандом: Отблески Этерны
Герои: Ричард Окделл, Рокэ Алва и многие другие, в том числе ОМП, ОЖП
Джен, элементы гета и слэша, рейтинг R
Фантазия на тему, что было бы, если бы...

Глава I. Когда молчат камни
Глава II. Вороново гнездо
Глава III. Багряный круг
Глава IV. Память и Честь
Глава V. Восьмой орден
Глава VI. Костры Этерны

Если интересно, то вот песня, которая ассоциировалась с Диком



А эта с Рокэ

@темы: ОЭ

---

Глава VI. Костры Этерны

Рокэ ехал по дорогам Талига со знакомым, будоражащим кровь чувством, словно его пригласили прогуляться по доске с завязанными глазами: одно неверное движение – и впереди лишь полет в пропасть. Вопрос был лишь в том, удастся ли на этот раз отрастить крылья или удача и вдохновение покинут его.
Лента тракта тянулась вдаль, за горизонт, где уже виднелись лиловые контуры предгорий Мон-Нуар. После того, как отряд переправился через Данар, по обе стороны от большака раскинулись цветущие поля. Высокая трава мягко стелилась вдоль обочины, волнами пригибаясь под теплым ветром. Сложно было представить, что в западных и юго-восточных провинциях вторую весну Круга Ветра прозвали Закатной или Проклятой. Здесь, в Эпинэ, Весенние Молнии были благосклонны к людям. Даже вечно хмурый Робер, сопровождавший Рокэ в его поездке по стране, при взгляде на прозрачные просторы края светлел лицом.
К вечеру они остановились на постоялом дворе в деревушке, находившейся меньше чем в паре хорн от древней столицы. Хозяин скромной гостиницы, мэтр Жолимон, живо разогнал зевак, предоставив общий зал в распоряжение гвардии регента, а жилые комнаты второго этажа – самому регенту и знатным господам из его окружения.
Пока слуга зажигал свечи и расстилал постель, Рокэ открыл скрипучее окно и присел на подоконник. Вечер был тихий, безветренный, небо на западе еще хранило багровые отблески заката, на востоке едва показался тонкий серп луны, в вышине ярко сияла Вилья в созвездии Оруженосца. Будь здесь мэтр Теренций, он бы сказал, что именно поздней весной солнце входит в Дом этого знака Кайедонова круга, даря людям, рожденным под ним, настойчивость и упорство, которые, однако, могут переродиться в упрямство и безрассудство, если прохождение светила через созвездие случится при попятном движении золотой Литто. Еще бы астролог графа Валмона добавил, что с небосклона совсем исчезла меньшая из аксенаев – Дейне, – а это знаменовало наступление Излома, возможно последнего Великого Излома в жизни Кэртианы.
От созерцания неба Рокэ оторвал прозаичный разговор двух мужчин, вышедших на крыльцо.
– Хозяин головой ручается, что и здесь нам проводников не найти, – негромко произнес Рамон Оливейра. – Ни за кошель талов, ни даже за офицерский патент.
– Я предупреждал: пещеры под Мон-Нуар – заповедное место, – отозвался Эпинэ. – Дед рассказывал, что в молодости по приказу королевы Алисы побывал в Гальтаре. Люди покинули ее более тысячи лет назад, она обветшала, но выстояла в тени Черной горы… Как там было у Аникана, «…престол анаксов, где башни, как мечи, пронзают небо, где те, что всех людей превыше были, свой долг отринули и мир тем погубили. Покинута Гальтара во мраке, в темноте, в безвременьи…»
– Мрачновато писал дор поэт, – кэналлиец не оценил звучных строк.
В окутавшей постоялый двор тишине было хорошо слышно, как что-то капнуло на деревянные ступени. И опять.
– Не похоже на дождь, – удивленно проговорил Оливейра.
Эпинэ наклонился, поднеся к полу свечу и с сомнением прикоснулся к лужице.
– Оно красное, как кровь… – пробормотал он.
– Черная кровь, если быть точным, – донесся до них сверху голос Рокэ.
– Соберано!
– Как и покойный герцог Эпинэ, я тоже бывал в Гальтаре. Там не осталось башен, господин столичный комендант. Это просто руины, как шрам на месте старой раны… И думается мне, местные не дают проводников, чтобы не выдавать тайных путей, которыми пользуются браконьеры и разбойники, сбежавшие от сборщиков налогов. Так что придется нам самим идти забытыми тропами. Мой вам совет, господа, воспользуйтесь теми часами отдыха, которые остались. Выступаем на заре.

* * *
Удобное место для лагеря нашли в трех часах езды от деревушки, на высоком берегу Пенной, истоки которой таились в предгорьях Мон-Нуар. Река, запруженная где-то выше по течению, сильно обмелела, однако питьевой воды давала в достатке.
Пока солдаты ставили палатки и рыли канавы, Рокэ подозвал к себе теньента, переведенного под его начало из Северной армии.
– Господин Давенпорт, вы проводите меня к Мон-Нуар. Надеюсь, ваше чутье в горах нам пригодится.
– Как прикажете, господин регент.
На лице северянина Рокэ прочел неодобрение, и ему немедленно захотелось усилить произведенное впечатление, но он удержался. Едва заметный надорский акцент терзал слух, но это была не вина Давенпорта.
Отказавшись от сопровождения гвардейцев, на котором усердно настаивал Рамон Оливейра, двое всадников направились вверх вдоль берега Пенной. От старой проезжей дороги не осталось и следа, им даже ни разу не встретились ни людские, ни звериные тропки. Поднявшись на пригорок, с которого сбегало несколько бурных ручьев, Рокэ недовольно огляделся: последнее землетрясение перегородило устье большими валунами, и река у истоков разлилась, заболотилась.
– Разрешите мне, господин регент, – Давенпорт спешился, зацепил поводья за ветку ближайшего дерева и осторожно двинулся по кромке воды.
Вскоре он скрылся из виду, только громкие хлопки и ругательства доносились из кустов.
– Чтоб вас кошки задрали! Комарье!
Рокэ и сам безуспешно сражался с мошкарой. Солнце пригревало совсем по-летнему, от реки парило, кровососы радовались неожиданной добыче. Он уже начал терять терпение, когда его офицер вернулся, вымазанный в грязи и с опухшим от укусов лицом.
– Пройти можно, господин регент, – доложил он. – Только лошадей придется оставить здесь.
Рокэ привязал Дора рядом с тихим мерином Давенпорта. Он похлопал коня по шее, словно желал успокоить его и убедить ждать смирно. Дор капризно всхрапнул в ответ.
– Идемте, – раздраженно, будто это Давенпорт задерживал его, велел Рокэ.
Он шагнул вперед, предоставляя теньенту следовать за собой, и тот промолчал, не упоминая, что, раз уж его взяли проводником, ему стоило бы идти впереди.
– Там сильно подмыт берег,господин регент. Скользко. Будьте осторожны, – все же сказал он, пока они пробирались сквозь заросли.
– Вы заблуждаетесь, полагая, что это первое болото, в котором я оказался.
Меньше чем в полубье от опасного места, Рокэ сделал очень широкий шаг, почти прыгнул, сапоги заскользили по влажной траве, но он удержался на ногах. Сопение за спиной подсказало, что надежды теньента не оправдались.
Прошло около четверти часа, прежде чем они оказались на твердой земле. Прямо перед ними поднимались отроги Мон-Нуар, справа виднелись серые, как одеяния эсператистских монахов, развалины. Здесь, если верить поэтам и некоторым сьентификам, совершилось преступление и прозвучало роковое проклятие, изменившие ход истории. Хотя, что такое для людей еще одно предательство и еще одна анафема? Под звездами все это повторялось несчетное количество раз. Однако допустили их те, на кого была возложена ответственность за судьбу мира, и коль скоро они забыли об этом, мир больше им не подчинялся... Рокэ оказался в Гальтаре уже в третий раз, но, как и в первый, его охватило ощущение неотвратимого несчастья, опустившегося на древний город и до сих пор притаившегося в пыльных руинах. В бытность Первым маршалом, да и позже, ему приписывали множество пороков и недостатков, но ни разу не упоминали суеверность… Может быть, напрасно?
– Как вам столица Анаксии, Давенпорт? Дивное зрелище, не так ли?
Тот отвел взгляд от гор и посмотрел на забытый город.
– Печальное место, – наконец, проговорил он. – Словно бы всё уснуло… или притворилось, что уснуло. А горы здесь крепкие… тут и дышится легче, чем на болоте. Хотя до наших в Горике им, конечно, далеко.
– Кто о чем, а надорец о скалах, – с усмешкой произнес Рокэ. – Что ж, пойдемте, попробуем покорить ту красотку.
Они без труда начали подниматься по отлогому склону к большой пещере, и Рокэ решил, что настал подходящий момент.
– Скажите, Давенпорт, что вам говорят скалы?
– Они не очень-то разговорчивы, господин регент, – с легкой отдышкой ответил теньент. – И это хорошо, потому что когда скалы говорят, все живое умолкает.
– Так уж и все? – Рокэ на ходу подобрал небольшой камешек и швырнул его вниз.
Шорох потревоженного щебня оказался неожиданно громким в окружавшей их тишине.
– Мне кажется, вы бы предпочли вернуться в Северную армию, не так ли?– непринужденно продолжил Рокэ.
Давенпорт заметно смутился.
– Большая честь сопровождать вас, господин регент, но в армии от меня было бы больше толку.
– Вы правы, что предпочитаете армию дворцу.
– Там мне были понятны мои обязанности, господин регент.
– Я объясню вам ваши новые обязанности. Когда прибудет кагетский казар, он, герцог Эпинэ, вы и я отыщем в пещерах… скажем, древний алтарь… и прольем на него немного своей крови. Старинный изломный обычай, но прошу вас не считать это моей блажью.
Рокэ почти успел добраться до пещеры, когда Давенпорт прервал молчание.
– Плохи же наши дела, – невыразительно произнес он. – Вы Повелитель Ветра, герцог Эпинэ – Повелитель Молний, казарон может оказаться кем угодно, но я не Повелитель Скал. Он… вам хорошо известно, кто он… кто им был.
– Увидим, – сквозь зубы проговорил Рокэ, приглядываясь к мрачному гроту, который вел глубоко внутрь горы.
Исчерченные трещинами пол и стены, освещенные у входа солнечными лучами, терялись в темноте.
– Ждите меня здесь, – велел Рокэ. – Я только взгляну.
– Я пойду с вами, господин регент, – мрачно возразил Давенпорт.
Рокэ изумленно взглянул на него.
– Я отдал вам приказ, теньент.
Тот упрямо покачал головой.
– В горах одиночка погибнет. Вернемся в лагерь, – можете меня расстрелять, но одному спускаться в незнакомую пещеру нельзя.
Сам не понимая, злит его это упорство или забавляет, Рокэ впервые внимательно рассмотрел своего спутника. Неулыбчивый, немногословный, неприметный, – с таким и за бутылкой вина будет скучно, зато под пулями – надежно, как за каменной стеной.
– А ведь это не первый приказ, который вы нарушаете…
– Верно, господин регент, – Давенпорт вздохнул и осторожно, чуть ни след в след, пошел за Рокэ.

* * *
Рокэ и не ждал, что первый спуск окажется удачным. Он мог вдруг на мгновенье почувствовать себя суеверным, но наивным не был даже в детстве. Каридад, королева Ночи костров в его четырнадцатое лето, утверждала, что он и невинным-то никогда не был.
Пролазив по пещерам с Давенпортом, Рокэ вернулся в лагерь ровно в тот момент, когда начальник его гвардии дал приказ отряду выступать на поиски соберано. С тех пор, в ожидании прибытия виконта Валме и казара Бааты, гвардейцы составляли план Гальтары, а также обследовали ближайшие к городу пещеры.
Когда долгожданные гости, наконец, прибыли, карта города была почти готова, да и лабиринт пещер намечен на скорую руку.
– Насколько я понял из объяснений уважаемого виконта Валме, в нужную нам пещеру не попасть, следуя карте, – на чистом талиг проговорил казар. – Но если вы, многоуважаемый господин регент, уже побывали там, не могли бы мы воспользоваться известным вам путем?
– Сожалею, ваше величество, но это неудачная мысль, если только вы не желаете дождаться землетрясения и прыгнуть в бездонный разлом, – любезно отозвался Валме.
– Землетрясения? – уточнил Эпинэ.
– Да, тогда так трясло Надор, что даже сюда докатились отголоски. А господин регент всегда любил риск.
– Если это необходимо… – равнодушно предложил герцог.
По лицу Иноходца читалось, что шаг в бездну не видится ему чем-то ужасным. Давенпорт молчал, но Рокэ легко мог представить, как с тем же упорством в глазах, с каким он поднимался в горы и спускался в подземелье, теньент выполняет долг ценой своей жизни.
– Для меня большая честь оказаться в кругу столь мужественных людей, господа, – восхищенно заявил Баата. – В вашем письме, господин регент, сказано, что без нашего участия суровые стихийные бедствия продолжат сокрушать Золотые Земли. И это подтверждается донесениями наших послов в сопредельных государствах и жалобами наших верных поданных. Я всем сердцем поддерживаю ваше намерение спасти Золотые Земли, однако нельзя забывать об ответственности, лежащей на нас. Что это будет за спасение, если, избавив наши державы от тяжелейших ударов природы, мы навлечем на них династический кризис и войны?
Ответом на речь казар стало неловкое молчание.
– Вы очень мудры, ваше величество, – поспешил заполнить возникшую паузу Валме. – Уверен, мы непременно найдем выход, но полагаю, за бокалом доброго вина дело пойдет быстрее.
В тот вечер они договорились вместе выехать на следующий день в Гальтару и исследовать площадь, где в давние времена собирались анакс и эории. Общий разговор быстро иссяк, и, отдав дань вежливости, казар вскоре попрощался с талигойцами. Его ждал шатер, над которым развевался штандарт с белым лисом в золотой короне, окруженный палатками, где разместился его эскорт. Вслед за ним ушли Эпинэ и Давенпорт. Рокэ задержал Валме.
– Как вы убедили Молодого лиса высунуть нос из норы?
Виконт допил вино и отставил бокал в сторону.
– Его величество был очень великодушен. Ему польстил титул Повелителя Ветра. И его убедило ваше письмо.
– И?
– И он несколько раз говорил о том, что желал бы восстановить дружбу между нашими державами «в прежних границах».
– Великая Бакрия…
– Она ему как соринка в глазу, господин регент. Он надеется заручиться вашей поддержкой на случай… на некий непредвиденный случай.
Рокэ прикрыл глаза.
– Хорошо. Идите.
Валме этого не ожидал, но учтиво поклонился и оставил регента наедине с собой.

* * *
Несколько дней подряд они выезжали в Гальтару большим отрядом. Затем Рокэ потребовал, чтобы в городе остались лишь они вчетвером, но результат от этого не изменился. В серых развалинах эхом разносились мужские голоса, солнце припекало, мир не стремился помочь им спасти себя.
Несмотря на неудачу, Рокэ возвращался к месту, где их ожидал эскорт, в приподнятом настроении. В Кэналлоа такое состояние духа называли дездичча и верили, что оно предшествует беде. Сона, словно понимая чувства седока, то и дело порывалась перейти в галоп.
На поляне их встретили гвардейцы и виконт Валме. Восполняя недостаток сна, накопившийся за время путешествия в Кагету, офицер для особых поручений растянулся на весенней мягкой траве, закрыл лицо шляпой с пышным красным пером и мирно почивал, пока Рокэ кончиком шпаги не сдвинул изысканный головной убор.
– Просыпайтесь, виконт. Нам пора.
Валме со вздохом сел, а затем поднялся на ноги, разглаживая руками помятый щегольский камзол.
– В вас нет ни капли сочувствия, господин регент.
– Сочувствие – удел беспомощных, а про вас этого никто сказать не посмеет, не так ли?
Бросив на мучителя весьма выразительный взгляд, Валме промолчал.
– И чтобы искоренить любой намек на нечто подобное, – насмешливо продолжил Рокэ, – полагаю, мне придется оказать вам услугу и проверить, не заржавела ли ваша шпага. Что вы скажете о небольшой тренировке?
– Вы очень добры, господин регент, – кисло согласился Валме.
Немного не доехав до лагеря, отряд остановился и спешился. Видно, за время пути виконт нашел некоторые выгоды в предстоящем уроке фехтования, потому что держался он со свойственным ему апломбом. На лицах гвардейцев читалось предвкушение, Рокэ давно не показывал свои умения. Эпине отнесся к предстоящему безучастно, Давенпорт – с любопытством, казар, казалось бы, с восторгом, его свита – с недоумением.
Рокэ сбросил камзол и остался в простой белой рубашке. Виконт аккуратно снял камзол и жилет.
– В позицию, доры, – объявил Оливейра.
Короткая передышка в череде непростых дел немного разрядила обстановку. Когда на солнце блеснули клинки, Рокэ заметил, что из лагеря к месту поединка поспешил один из гвардейцев. Должно быть, вскоре здесь соберутся все, кроме часовых.
Гвардеец что-то докладывал своему командиру, лицо Оливейры выразило крайнее удивление, но следить за ними дальше стало затруднительно. Виконт держался довольно неплохо, и Рокэ начал находить удовольствие в знакомых с юности движениях. Что-то происходящее в лагере отвлекло его на мгновенье, и он едва не пропустил удар. Окружающие загудели, Валме приосанился, удивительно напоминая гордого собой петуха.
– Рад, что вы вспомнили, каким концом шпаги наносят укол, Марсель, – усмехнулся Рокэ.
– Вы очень добры, – звучно переводя дыхание, ответил тот.
Фехтовать было все равно, что танцевать – с удовольствием, с легкостью, с пылом. Рокэ немного погонял противника по площадке, когда снова краем глаза уловил что-то необычное в лагере. Он невольно посмотрел туда и лишь в последний миг отвел шпагу виконта.
– Теперь держитесь, Валме, – проговорил кто-то из наблюдавших.
Рокэ вдруг побледнел и почувствовал, как пальцы, сжимающие эфес, стали ледяными. Он понял, что так поразило Оливейру. Одним движением он выбил оружие из рук виконта и, не оборачиваясь, зашагал к ближайшей палатке, до боли в ладони сжимая шпагу. Двое солдат торопливо убрались с его пути.
– Вы.
В одном слове бушевала вся ярость мира. Все, что Рокэ скопил, сберег для этого мгновенья.
– Вы живы, – тоном, не предвещающим ничего хорошего, продолжил он, обращаясь к пленнику со связанными за спиной руками.
Это его мелькающая из-за спины часового русая макушка несколько раз ставила Рокэ в уязвимое положение во время тренировки. Шпага по-прежнему привычно лежала в руке, острие указывало на слывшего покойным оруженосца.
Тот медленно поднялся с земли и встал прямо. Острие поползло за ним вверх, как стрела компаса на север.
– Пока да, – мрачно отозвался он.
На мгновение их взгляды встретились.
– Зачем вы здесь?
Окделл пожал плечами.
– Затем же, зачем и вы.
– Поразительная наглость.
В это время переполох там, где только что состоялся поединок, стал слишком громким, чтобы и дальше его не замечать, но Рокэ не мог упустить Окделла из вида. А тот повернулся на шум, выражение его лица стало удивленным, как у ребенка. Верная Сона, предательница Сона, устроила настоящий бунт, вырвалась из рук державшего ее гвардейца и подбежала к своему старому хозяину. Губами она мягко прихватила его за плечо, и тот неловко покачнулся.
Рокэ опустил шпагу.
– Развяжите его, – велел он.
Его приказание было немедленно исполнено. Окделл, поморщившись, растер запястья и ласково похлопал Сону по шее. Повинуясь кивку Рокэ, один из конюхов увел ее.
– Соберано, – донесся голос Оливейры, – Санчо говорит, наш пленник прибыл в сопровождении небольшого отряда почти сразу после того, как мы уехали. Это полковник Цеситас, он настаивает на том, чтобы вручить вам верительные письма.
Рокэ мельком взглянул на стоящего рядом с командиром его гвардии чужого офицера, а потом перевел взгляд на простой гайифского покроя кожаный колет Окделла и неприятно улыбнулся.
– У вас мало людей, полковник.
– Мы полагали, что едем в дружественную нам державу, ваше высочество, – холодно ответил тот.
– Одних людей хочется встречать, как друзей, других – нет.
Неторопливо распечатав письмо, Рокэ приступил к чтению.
– Ваши новые хозяева оказались так же небрежны, как и прежние, Окделл. Опять вы стали разменной монетой.
Рокэ ожидал взрыва негодования, но его не последовало, бывший герцог Надора молча наградил его тяжелым, как гранитная плита, взглядом исподлобья.
– Его высокопревосходительство подтверждает, что господин Окделл выполняет имперскую дипломатическую миссию…
Треск добротной бумаги заглушил речь полковника. Рокэ испытал редкое удовольствие, когда разорвал плотные листы и бросил обрывки на землю.
– Забирайте своих людей и возвращайтесь в Гайифу, Цеситас. Новый Совет при его величестве Карле IV признал этого человека преступником, убийцей и бунтовщиком. Передайте мою благодарность его императорскому величеству и господину проэдр-конхессору за содействие в поимке беглеца.
Он не ожидал, что полковник бросит вопросительный взгляд на Окделла.
– Я передам все обстоятельства нашей встречи, ваше высочество, – значительно заявил Цеситас, коротко поклонился, надел шляпу и неожиданно прикоснулся к ее полям пальцами, салютуя пленнику. – Прощайте, господин Найтон.
Отбросив все лишнее, Рокэ повернулся к Окделлу.
– Удивительно, что вы дожили до этого дня.
– Шеллаф, – едва слышно пробормотал он.
– Что вы сказали?
– Судьба.
– По-прежнему верите в нелепые сказки?
– Теперь, кажется, и вы в них поверили.
– Что вам известно, Окделл?
Тот пожал плечами.
– Если вы надеетесь, что в обмен на ваши знания, вас помилуют, вы еще больший глупец, чем я думал, – обманчиво мягко проговорил Рокэ.
– Как вы смеете! – наконец, не выдержал он. – Я не торгую своей честью.
– А стоило, хотя вы и так проторговались… Дайте ему шпагу!
В толпе вокруг них возникло волнение. Кто-то суетливо передал оружие Окделлу. Тот неловко перехватил эфес.
– Помнится, однажды вы бросили мне вызов, а я обещал ответить на него, когда придет время, – негромко произнес Рокэ. – Расступитесь!
– Не убивайте его!
– Рокэ! Он нам нужен, – одновременно с Эпинэ воскликнул Валме.
– Я всего лишь преподам урок моему бывшему оруженосцу, – глядя в настороженные серые глаза, проговорил Рокэ.
Отчего-то его ответ никого не успокоил.
– Ну же, Окделл, вспоминайте. Это шпага, ей наносят и отражают удары… припоминаете? Хотя Людям Чести привычней иное... яд, к примеру.
– Я не буду биться с вами.
– Признаться, вы не первый Окделл, с кем мне довелось драться, но первый трус.
– Я не трус! – от нанесенного оскорбления Окделл вспыхнул, как порох, и так сжал пальцы на рукояти, что костяшки побелели.
– Тогда деритесь, – усмехнулся Рокэ и поднял шпагу.
Окделл посмотрел вниз, на землю, словно принял какое-то трудное решение, и тоже встал в позицию.
Против обыкновения окружившие бойцов люди наблюдали за ними молча, не было слышно ни шуток, ни напутствий, и в этой тишине клинки зазвенели так, словно богач кинул на мостовую пригоршню монет. Рокэ не ожидал, что второй поединок окажется интереснее первого, но Окделл сумел удивить его дважды. В первый раз – когда провел умелую атаку, а во второй – когда не стал защищаться и опустил шпагу. Острие, мгновенно, как жало, впилось в его яремную ямку, на шее выступила кровь, – Рокэ лишь в последнее мгновенье смог остановить себя.
– Вот бедовый, – ахнул кто-то в толпе.
– Карьярра! Упрямый болван! – едва удержался от проклятья Рокэ, он не помнил, когда в последний раз был так взбешен. – Уведите его.
Двое кэналлийцев обезоружили Окделла и направились к пустой палатке.

* * *
В палатке Дика не стали связывать. Ему дали воды, позволили накинуть плащ поверх собранного лапника и прилечь. Один гвардеец встал у входа, другой остался внутри, но он не мешал. Дик почти не замечал его присутствия, перед глазами проносились последние события. Он успел попрощаться с жизнью, когда скрестил шпагу с Алвой. Вряд ли кто-нибудь другой, кроме его бывшего монсеньора, смог бы так мастерски управлять клинком и остановить укол в последний миг. Дик слабо улыбнулся, он был рад, что впервые сумел достойно выбраться из тупика, куда насмешками и оскорблениями загнал его Ворон.
Подчас на борту «Святой Агаты» ему казалось, что он позабыл всех, кого встречал в прежней жизни, но сегодня он убедился, что это не так. Алва почти не изменился с тех пор, когда вел блестящую военную кампанию против бириссцев в горах Сагранны. Когда Дик видел его в последний раз, он выглядел собственной тенью, хуже, чем слепец из предсмертного морока, но теперь он был почти прежним, может быть, немного безумней и непредсказуемей, чем раньше, но, по большей части, прежним.
Эпинэ сильно сдал с их последней встречи, голова стала наполовину седой, а сам он казался неприкаянным, словно линарец, прибившийся к стаду морисков. Дик почти не помнил Баату, но молодой мужчина, будто сошедший с парадного портрета, не мог быть никем иным, как казаром Кагеты. В отличие от Лиса Валме Дик запомнил очень хорошо. Он не мог объяснить себе, отчего при виде виконта в нем просыпается неудержимая, как зуд под кожей, неприязнь. Ему казалось, что он уже давно изжил в себе вражду по отношению к «навозникам», но, очевидно, Валме оказался досадным исключением.
Не желая гадать, что готовит ему будущее, Дик стал подсчитывать дни, прошедшие с его отъезда из Карады. По всему выходило, что не сегодня завтра Марко отдаст приказ флотилии выйти в открытое море, и маяк на форте пошлет им последние приветы с суши, паруса развернуться, как крылья, крики чаек останутся далеко позади…
Дик проснулся от того, что его сильно трясли за плечо.
– Горазды же вы спать, дор, – белозубо усмехнулся гвардеец. – Соберано велел прийти к нему. Собирайтесь.
На улице уже стемнело, когда его привели в самую большую палатку, сестру той, что он знал по Варасте. Внутри она была разделена занавесями на две части: личную и штабную. При свете свечей он увидел, что вокруг накрытого стола сидят Алва, Баата, Валме, Эпинэ и незнакомый северянин. Стул рядом с последним был свободен.
– Садитесь, Окделл, – резко произнес Алва. – Успеете наглядеться.
Дик сел. Ему было неуютно под внимательными взглядами присутствующих, и он сожалел, что его чувства наверняка написаны у него на лице. Возможно, все-таки стоило прислушаться к Марко и выучиться играть в тонто.
– Вы восстали из мертвых удивительно вовремя. Не желаете ли поделиться своими загробными приключениями?
Поняв, что ответа не будет, Алва отпил вина.
– Налейте ему Слезы, Давенпорт.
Дик снова посмотрел на своего соседа.
– Вы сын генерала Давенпорта?
– Чарльз Давенпорт, – несколько напряженно представился тот. – Отец скончался почти два года тому назад.
– Сожалею.
Граф без лишних слов наполнил его бокал.
– Что ж, раз вы храните молчание, начну я, – продолжил Алва. – Мы все здесь собрались ради сомнительного удовольствия прогуляться по пещерам под Гальтарой и оросить древней кровью некий алтарь. Ваше появление спасло теньента Давенпорта от столь непривлекательной перспективы. Хотя вам, вероятно, она таковой не представляется. Вам же всегда было по вкусу подобное фиглярство.
Алва помедлил, прежде чем продолжить, и Дик сквозь зубы спросил:
– Отчего же вы сами готовы участвовать в этом «фиглярстве»?
– Оттого, что не вы один побывали по ту сторону.
Дик с сомнением поднял на него глаза, пытаясь решить, был ли это цветистый оборот речи, присущий Ворону, или же честный ответ.
– Значит, вы тоже встретили ее… – вспомнив о литто, не подумав, проговорил он.
– Кого ее? – живо откликнулся Алва и, поняв, что Дик больше ничего не скажет, продолжил: – Полагаю, ваши приключения были приятней моих. «Ее», – кем бы она ни была, – я не встречал. Я видел вашего старого знакомца, епископа Оноре. По его наущению мы бродим тут без толку уже больше недели.
Прозвучавшее имя поразило Дика.
– Его преосвященство? Но… епископ Оноре – святой.
– Не стану с этим спорить. Однако, к сожалению, грех многословия ему не чужд. А в песчаной реке его слов сложно уловить крупицы золота.
– Перед приездом сюда, я говорил с одним танкредианцем, – решился на откровенность Дик. – Он убежден, что каждый Великий Излом потомки Четверых должны провести какой-то кровный… или кровавый обряд, чтобы новый Круг не стал последним.
– Танкредианец, «она»… необычные у вас знакомые, Окделл.
– Как сказал в своей проповеди кардинал Конрад, «истинно скорбны духом те, у кого нет тайн, но те, у кого они есть, грешны более, чем скорбны», – с улыбкой возвестил Валме.
– К слову о тайнах, – любуясь игрой вина в бокале, лениво проговорил Алва. – Зачем вы закололи Штанцлера?
– Заколол? Его же застрелили! – Дик чувствовал, что разговор о покойном кансильере зашел неспроста, но не понимал, в чем заключается подвох.
Он уловил молниеносные взгляды, которыми обменялись Алва и Валме.
– Я знал, что это не ты, Дикон, – серьезно произнес Эпинэ, и Дик поморщился от звука его голоса.
– Не он, но он знает, кто это сделал, – заключил Валме.
– А королева? – напряженно спросил Алва.
Дик вскинул подбородок.
– Ее убил я.
В наступившей тишине взгляды всех присутствующих сошлись на нем, он будто оказался на перекрестье выстрелов, и это мгновенье было едва ли не самым тяжелым в жизни Дика.
– Забавно, как повторяется старая история на новый лад, – наконец, прервал молчание Алва. – Ваш предок, не дав себе труда разобраться в происходящем, ударил кинжалом моего предка. Вы же пошли дальше… Ударили кинжалом королеву, ожидающую наследника. Уверен, вы сделали это во имя благой цели!.. Как по-вашему, виконт, – видя, что его бывший оруженосец безмолвствует, продолжил Алва, – чем можно оправдать убийство женщины, королевы?
– Вы меня знаете, господин регент, я не боюсь трудностей, но ответить на этот вопрос мне было бы затруднительно.
– Что скажете, Окделл?
– Ничего.
В этот миг Давенпорт поднялся со стула. От резкого движения стол пошатнулся, по нему расплылись несколько лужиц вина.
– Разрешите откланяться, господа, – хмуро проговорил он.
И не дожидаясь ответа регента, теньент вышел из палатки на свежий воздух.
– Однако! Похоже, север пасует перед сложностями, – предположил Валме.
– Придержите язык! – неприязнь Дика все-таки прорвалась наружу.
Виконт с вызывающей улыбкой наклонился к нему через стол.
– Охотно, если вы развяжете свой и назовете хоть одно преступление подлее того, что совершили.
– Убийство короля! – вошел Дик в раж.
При этих словах Валме вскочил на ноги, словно его ударили перчаткой по лицу.
– Сядьте, Марсель, – железным тоном приказал Алва. – Сядьте, – уже спокойнее повторил он и непонятно закончил: – Это был глас Агнца, а не крик Совы.
По лицу виконта было заметно, что он распознал смысл слов регента и взял себя в руки.
– У нас получился весьма поучительный ужин, господа, – впервые за все время принял участие в разговоре казар.
Все это время он с любопытством наблюдал за спором талигойцев, и вот, наконец, почувствовал, что пришло время для аплодисментов зрителя.
– Не стоит благодарности, – поморщившись, ответил Алва. – Из меня вышел плохой учитель, Окделл охотно это подтвердит.
Он встал из-за стола, и все остальные тут же поднялись вслед за ним.
– Господа, надеюсь, завтра мы покончим с этим жалким фарсом. А если нет, то прикончим друг друга и насладимся этим прежде, чем мир канет… как там было у поэта?.. «…во мрак, во тьму, в безвременье».


Окончание в комментариях

запись создана: 22.12.2019 в 19:59

@темы: ОЭ

---

Любимые книги

Enco de Krev придумала флешмоб о любимых книгах. Меня никто не салил, просто стало интересно. Первые четыре книги появились сразу, дальше задумалась, в общем, получилось остановиться на восьми.

1. Мальчик был маленький, а горы были до неба. Взбираясь от тропки к тропке, он продирался сквозь заросли папоротника, то разогретые солнцем и благовонные, то обдающие свежестью, когда он ложился в тени отдохнуть.

2. Начало есть время, когда следует позаботиться о том, чтобы все было отмерено и уравновешено. Это знает каждая сестра Бене Гессерит. Итак, приступая к изучению жизни Муад'Диба, прежде всего правильно представьте время его: рожден в пятьдесят седьмой год правления Падишах-Императора Шаддама IV. И с особым внимание отнеситесь к его месту в пространстве: планете Арракис.

3. Eh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte. Non, je vous préviens que si vous ne me dites pas que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies, toutes les atrocités de cet Antichrist (ma parole, j'y crois) — je ne vous connais plus, vous n'êtes plus mon ami, vous n'êtes plus мой верный раб, comme vous dites.

4. Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.

5. Мистер Шерлок Холмс сидел за столом и завтракал. Обычно он вставал довольно поздно, если не считать тех нередких случаев, когда ему вовсе не приходилось ложиться. Я стоял на коврике у камина и вертел в руках палку, забытую нашим вчерашним посетителем, хорошую толстую палку с набалдашником – из тех, что именуются «веским доказательством».

6. Было ясное утро конца ноября. Ночью мело, но не сильно, и слой снега был не толще трех пальцев. Затемно, отстояв хвалитны, мы слушал мессу в долинной деревушке. Потом двинулись в гору навстречу солнцу.

7. В книге речь пойдет в основном о хоббитах. Читатель узнает немало и о них, и об их истории, а коли захочет узнать больше, пусть заглянет в Алую Книгу Западного Крома. Кое-что из нее уже публиковалось в книжке «Хоббит» – это начальные главы, написанные знаменитым на весь мир Бильбо, первым по-настоящему прославившимся хоббитом. Он назвал эти фрагменты «Туда и Обратно», потому что повествуют они о путешествии на Восток и возвращении в родные места, а главное – о Приключении, которое повлекло за собой величайшие события Эпохи, во многом изменившие, конечно, и жизнь хоббитов. Об этих событиях и пойдет рассказ.

8. Ветер рвал его на части, у него все болело внутри, и он знал, что если они не пристанут в течение трех дней, то все умрут. «Слишком много смертей в этом плавании, – размышлял он. – Я предводитель мертвого флота. Из пяти остался один корабль, из его команды в сто семь человек – двадцать восемь, и только десять из них могут держаться на ногах, а остальные вместе с генерал-капитаном дышат на ладан. Нет пищи, почти нет воды, а та, что есть, солоноватая и грязная».


По-моему, большая часть узнаваема, интрига не удалась

@темы: Книги

---

Глава 5. Восьмой орден

Зимний Излом против обыкновения встречали в море. В конце Осенних Волн с верфей Карады сошел заказанный Марко и оплаченный золотыми велами бриг – «Настойчивый». Было решено испытать его, не дожидаясь весны, и, хотя первое плавание немного затянулось, корабль показал себя молодцом. Уже на обратном пути им встретились мориски, плывшие под черно-зеленым флагом Агирнэ, и теперь за «Святой Агатой» следовал не только «Настойчивый», но и захваченная шебека, названная «Северянкой». Пусть ей и требовался небольшой ремонт, три судна уже были силой, с которой стоило считаться.
В кают-компании флагмана, где собралось все командование, было непривычно тесно. На стол подали лучшее из запасов, хранившихся в трюме, вино из сундука Марко было встречено одобрительным гулом, а продукт перегонного куба брата Густава, поначалу принятый с опаской, вскоре вызывал общую похвалу. Крепкий, как и все северные напитки, и мягкий, «с благословления святого Танкереда», как говорил монах, он показался Дику знакомым и вызывал в памяти надорский замок, густые туманы и треск поленьев в камине Большого зала. Теперь все это жило лишь в его мыслях… Дик отставил бокал, опасаясь захмелеть.
– За успешное плавание! – предложил тост Марко.
– Следующее будет не хуже, господин адмирал! – громко воскликнул капитан «Настойчивого», приятель Марко по морскому училищу, Леоник Ватис.
Дик заметил, что квартермастер «Святой Агаты» поморщился. Суеверный, как все моряки, Фалько Имельди не любил бросать слова на ветер. Правду сказать, к новому капитану пока приглядывались: Дику он чем-то напоминал придворных, поспешивших съехаться ко двору Альдо и сбежавших на следующий день после его гибели, но он верил в выбор Марко.
В самый разгар застолья празднование прервал стук в дверь. Квартермастер выслушал доклад вахтенного и попросил разрешения откланяться.
– У нас необычный улов, господин адмирал, какой-то бедолага дрейфовал, держась за сломанное весло, – недовольно произнес он. – А места тут нехорошие.
– Почему? – брат Густав смаковал «Черную кровь». Доброе вино он пил с тем же отрешенным видом, что и воду, не пьянея и не становясь болтливей. Его чуткий нос улавливал все грани аромата, которые сообщали об удачном урожае 392 года Круга Скал.
– Здесь неподалеку каторжная тюрьма – Зиндзлари. Скорее всего, спасли того, по кому веревка плачет.
– Кому суждено быть повешенным, не утонет, – отвлеченно заметил монах.
Он осушил свой бокал и со вздохом встал на ноги.
– А все ж таки, во имя святого Танкреда, нельзя ему отказать в утешении.
«Зиндзлари» – слово звучало, как скрип натянутого каната, как свист хлыста. Перед глазами возникла уютная каюта, в которой при пособничестве двух гайифских пиратов Дик из герцога Окделла превратился в безымянного и беззащитного изгнанника. Кровь бросила ему в голову.
– Вы не можете знать наверняка! А если это просто несчастный, которому не повезло?
Вслед за квартермастером и братом Густавом он вышел из кают-компании и поднялся на палубу. Прохладный ветер остудил его лицо, словно призывая держаться осторожней. Солнце почти зашло, его лучи напоследок расцветили белоснежные паруса нежными закатными бликами. У грот-мачты, неподалеку от грузового люка, скорчился, трясясь от холода, мужчина в мокрых лохмотьях.
– Не погубите, не погубите, не погубите… – казалось, при виде начальства, он совсем потерял голову и забыл другие слова.
Имельди нетерпеливо кивнул, и вахтенный отвесил спасенному легкую пощечину. Тот замолчал, заозирался по сторонам, будто только теперь понял, где находится, и попытался встать на ноги. Вид у него был жалкий, как у тощей полуутопленной крысы.
– Назови себя, – приказал квартермастер.
– Жак Брезье, ваша милость, – дрожащим голосом отозвался он.
– Талигоец, – Имельди не спрашивал, а утверждал.
– Как ты здесь оказался? – вступил Дик.
– Я… мы… мы плыли в Агарис, ваша милость, попали в шторм, и нас отнесло в сторону… А потом в бот попала молния, он загорелся. Сам не знаю, как выжил, – лицо Брезье исказилось, будто он едва удерживался от рыданий.
– Плыли в Агарис, говоришь? – по знаку квартермастера вахтенный обнажил его предплечья, и каждый мог разглядеть следы от кандалов на запястьях.
– Сдается мне, плыл ты с дружками на лодке, украденной у какого-нибудь несчастного рыбака, куда глаза глядят, да перессорились по пути, и тебя, как балласт, выкинули за борт.
Брезье переводил затравленный взгляд с одного лица на другое. Внезапно решившись, он бросился к ногам Дика.
– Спасите, ваша милость! Святым Аланом заклинаю, будьте милосердны!
Дик невольно подался назад, испытывая жалость пополам с брезгливостью к ползающему перед ним человеку.
– Прекрати, – сурово произнес он. – За что тебя отправили в Зиндзлари?
– Ваша милость, клянусь святым Аланом, я не убивал и не крал, я простой слуга. Моего господина схватили, будто бы он выведывал что-то, а меня заодно с ним. Я не виноват, ваша милость, спасите меня!
Фалько Имельди перехватил взгляд Дика и поморщился, но не отказал в молчаливой просьбе.
– В трюм его, – приказал он со вздохом. – Позже решу, что с ним делать.
– А вы, и верно, вылитый святой Алан, господин Найтон. Хоть икону пиши! – со смешком проговорил присоединившийся к дознавателям капитан «Настойчивого». – В нашей церкви в Кирке была его икона, ее особо чтили служивые…
Не желая отвечать, Дик лишь пожал плечами.
– Сразу видно, что вы, господин Вадис, не бывали на севере, – неожиданно вмешался брат Густав. – Святой Алан наших, северных, кровей. Там таких, как он с виду, немало.
– Как скажете, брат, – улыбнувшись, согласился Вадис. – Я не ходил севернее кагетского Хисранда. Даст Создатель, еще увижу новые берега.
Тем временем Дик отошел к планширу, наблюдая за тем, как зимнее солнце исчезало в море.
– Возьмете его к себе на «Северянку»? – не сомневаясь в ответе, спросил подошедший Имельди.
Дик кивнул.
Квартермастер не стал давать советов, а вместо этого спросил:
– Вам хватает призовой команды?
После захвата на шебеку перешло двадцать пять человек, меньше необходимого, но новых матросов взять пока было негде.
– Справляемся, – коротко произнес Дик. – Спасибо вам, господин квартермастер.
– Сочтемся, – так же коротко откликнулся Имельди. – Пора бы нам вернуться к адмиралу.
– Идите, я догоню вас.
Дику хотелось побыть одному, но он почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной и раздраженно обернулся.
– Не желаете, ваша светлость? – негромко проговорил брат Густав, протягивая ему фляжку.
Дик потянулся за ней и замер на полпути. Монах вздохнул и почти вложил сосуд ему в руку. Он встал рядом, глядя на спокойное море. Дик молча отхлебнул из фляжки и отдал ее хозяину.
– Вы ведь никогда не спрашивали, ваша светлость, откуда я родом, – произнес брат Густав. – А я из-под Роксли. Ох, и скучаю я по нашим местам…
Видя, что собеседник не отвечает, танкредианец не обиделся, а лишь слегка усмехнулся.
– Знавал я вашего батюшку, ваша светлость. Ну, то есть не лично, конечно, кто я и кто герцог Окделл?.. Я был с войском при Ренквахе, а потом через болото, тропочками вдоль Рассанны, выбрался с теми, кому посчастливилось выжить, добрел до Алата, а там и до Агариса. И вот я, священник, видевший, как погибли мои братья от рук черноголовых, и вы, ваша светлость, плывем на гайифском корабле, навстречу неизведанному…
– Зачем вы мне об этом говорите?
– Возьмите меня на «Северянку», господин Найтон.
Дик изумленно взглянул на монаха.
– Это решать не мне, а адмиралу… Отчего вы хотите перейти на шебеку?
– Хочу вернуться с вами домой, когда настанет время.
Дик посмотрел на брата Густава, на его прищуренные глаза и растрепанные ветром светлые жесткие волосы, а затем перевел взор на горизонт за его плечом, скрывающий собой север.
Надор был там, за сотни хорн от него, и в то же время так близко, что щемило сердце. Дик помнил, как впервые сознательно пил, чтобы напиться, когда, выбравшись из песков Зегины, услышал последние вести из Талига. Он узнал, что Алва стал регентом при малолетнем Карле IV, что большинство из тех, кто пришел с Альдо и не успел сбежать или переметнуться на другую сторону, были казнены, что его герцогство отошло короне и было предназначено в приданое дочерям королевы, которую он убил в приступе ярости такой же сильной, каким было его нелепое, смешное преклонение перед ней.
Это были его земли, его скалы, луга и реки, его замшелый замок, охотничьи угодья и заброшенные каменоломни, его горные поля цветущего клевера и стада овец под охраной чутких надорских сторожевых, его зимние туманы и летние кисло-сладкие ягоды, его печальные песни под лютню и танцы искр в пылающем очаге, его мать и сестры… Его люди, населявшие небольшие, разбросанные в лощинах, деревушки. Пусть они и были чернью, но они служили ему, его отцу и многим-многим поколениям его предков, – грубые, обнищавшие, грязные, они были такой же частью Надора, как и сам Дик. И погибли вместе с Надором по его вине.
– Я никогда не вернусь в Талиг, – твердо сказал он.
– Как знать… – было похоже, что брат Густав вот-вот произнесет подходящую строку из Эсператии, но его прервал вахтенный.
– Господин Найтон, вас вызывает адмирал.

* * *
Дик никогда еще не чувствовал себя таким потерянным, как когда оправился после блужданий по морисской пустыне и немного освоился на «Святой Агате». Он подолгу без дела стоял у подветренного борта корабля и удрученно размышлял о том, что ему делать дальше. Для всего мира герцог Окделл был мертв, а сам Дик, всегда твердо веривший, что место Повелителя Скал – подле Ракана, истинного короля Великой Талигойи, остался не у дел. Судьба жестоко подшутила над ним, сохранив ему жизнь, но лишив будущего.
Как-то к нему подошел капитан фрегата и без предисловий предложил: «Господин Найтон, я вижу, что вы не робкого десятка, раз выжили там, у черноголовых, а я не такой трус, чтобы оставить безнаказанной гибель Иннасио. Я собираюсь вернуться и спалить к Леворукому их порт – Тар. Вы пойдете со мной?»
Дик пошел и ни разу с тех пор не пожалел.
Коротко постучавшись, он открыл дверь адмиральской каюты. Стол был привычно завален бумагами и картами. При свете свечей Марко подравнял стопку листов и прижал ее тяжелым пресс-папье.
– Что ж, еще шестнадцать дней, если погода не ухудшится, и мы – в Караде. Отец должен ждать нас там, надеюсь, ему удалось выправить нам разрешение на новый поход.
– Разве было недостаточно заплачено за согласие адмирала имперского флота?
– Разрешение на приватирство не подходит, Дикон. Дело серьезное, нам нужно дозволение его величества… а этого непросто добиться.
Губы Дика тронула улыбка.
– Мы ведь все равно сделаем, что задумали.
– Разумеется, – живо ответил Марко. – У нас три корабля, и у отца найдутся знакомые, которые пожелают снарядить нас за долю в будущей добыче. Но честь открытия должна принадлежать Гайифе, поэтому так важно, чтобы его величество взял нас под свое покровительство. Кстати, ты видел наш новый вымпел?
В царившем на столе беспорядке Марко безошибочно нашел и передал Дику бумагу с начерченным твердой рукой рисунком в виде розы ветров или, может, восьмиконечной звезды.
– Это брат Густав предложил. Немного похоже на розы на имперском гербе. Что скажешь?
– Скажу, что больше похоже на эсперу, только восьмиконечную.
– Верно, – Марко улыбнулся. – Брат Густав говорит, что святой Адриан создал эсперу как символ семи орденов: Славы, Знания, Милосердия, Истины, Домашнего Очага, Чистоты и Справедливости. А мы – восьмой орден.
– Орден кощунников, по-видимому?
– Наверняка. Но брат Густав предложил орден Исканий, и, должен признаться, мне это больше по душе.
– И что же мы ищем? – Дик хотел спросить насмешливо, но отчего-то получилось безрадостно.
Марко посмотрел ему в лицо.
– Лучшего мира. Он ведь лежит где-то за морем и ждет тех, кто осмелится рискнуть.
Впервые с тех пор, как этим вечером растревожили воспоминания о доме, глаза Дика потеплели.
– О чем ты пишешь сейчас?
Записки Марко о разных странах разрослись непомерно. В каждом порту он собирал различные истории и аккуратно переносил их на бумагу, уверяя, что его труд будут читать все от мала до велика.
– Мне рассказали об одном странном народце – мараяках, – населявшем когда-то остров Закатной кошки в Устричном море: там у всех людей головы были повернуты задом наперед, и ходили они, пятясь, представляешь? Их всегда было немного, а последние погибли много лет назад будто бы от того, что, глядя назад, не увидели обрыва и сорвались в море.
– Охота же тебе тешить себя этими сказками, – покачал Дик головой, словно говорил с несмышленышем.
Подражая придворным щеголям, Марко заложил руку за спину.
– Пусть вы и стали мне, как брат, Ричард, но это не дает вам права высмеивать мое детище.
Наверное, в любой другой день Дик не обратил бы на эти слова внимания, но сегодня все наводило его на мысли о Надоре.
– Ты не должен называть меня братом, – не подумав, проговорил он.
Марко удивленно взглянул на него, а потом нахмурился.
– Герцог Окделл не желает иметь ничего общего с бастардом проэдр-конхессора?
Раньше Дик сам бы вызывал на дуэль любого за те слова, что нечаянно вырвались у него. Хорошо еще, что его друг был гораздо рассудительней, чем он.
– Нет!
Сбивчиво, перескакивая с одного на другое, он попытался рассказать о том, о чем молчал раньше: о буре в морисской пустыне, о встрече с астэрой, назвавшей его кровь проклятой, о семье и близких, расплатившихся за его ошибки…
– За необдуманные слова платишь дороже всего. Никогда себе не прощу, если с тобой что-то случится.
– И ты говоришь мне, что я тешу себя сказками, – недоверчиво произнес Марко. – Дикон, когда мы нашли тебя, ты умирал. Ты бредил!
– Я знаю, что видел.
Резкий тон Дика не обидел Марко. Он посмотрел на друга с новым интересом.
– Почему же ты раньше об этом не рассказывал? – вроде бы шутливо спросил он и, увидев смущение, убедился в правоте своей догадки. – Помнится, кто-то мне говорил, что астэры склонны щедро одаривать своих избранников… Или это из Дидериха, а, Дикон?
Тот не нашелся с ответом.
– Мне пора возвращаться на «Северянку», – проговорил он, наконец.
– Оставайся.
– Нет, пора.
Дик поднялся на палубу, подождал, пока гребцы спустятся в шлюпку и с удивлением увидел Брезье, которого привел вахтенный, – он успел про него забыть. Ему не хотелось говорить, и весь путь до шебеки прошел в молчании.
На корабле он передал приказ Марко держаться прежнего курса и направился к себе. За его спиной раздался умоляющий голос.
– Дозвольте послужить вам, ваша милость!
Дик уже и не помнил, когда ему помогал личный слуга.
– Приступите завтра, Брезье. Сегодня ваша помощь не потребуется.
Он вошел в каюту, которую раньше занимал кто-то из морисских командиров. В самом начале Дик велел убрать все, что напоминало о ее прежнем владельце, и раздал отличившимся при захвате судна наиболее ценные вещи. Теперь о былой роскоши свидетельствовала лишь тонкая резьба сундука и темно-красное с черным узором покрывало на кровати, – родовые цвета превращали эту комнату в подобие дома.
Дик медленно стянул сапоги и, не раздеваясь, лег на постель. После всех перипетий дня ему казалось, что он не уснет, но он провалился в тяжелый сон, едва его голова коснулась подушки. Последнее, о чем он подумал, перед тем, как закрыть глаза, были те люди с вывернутыми головами, о которых рассказывал Марко. Возможно ли, что они все-таки существовали? Разве не таким был он сам, да и все Люди Чести, верившие, что все лучшее осталось где-то в прошлом? Они так пристально вглядывались в глубь времен, что не замечали глупостей и подлостей, творившихся на их глазах. Как и пророчил когда-то Алва, их гибель, как и гибель мараяков, была предопределена.

* * *
Караду от Паоны отделяло меньше десяти хорн хорошего тракта, иначе говоря – всего два дня неспешного пути. Но хотя столицу и называли жемчужиной гайифской короны, а Карада была всего лишь портовым городом, именно здесь, а не в завязшей в строгом церемониале Паоне, бил пульс империи. В устье Полтука день и ночь стучали, пилили, конопатили: карадские верфи, – огромный людской муравейник, – не затихали ни на минуту. В порту, защищенном большим надежным фортом, стояли суда, прибывшие со всех краев Золотых Земель: от Ардоры до Норуэга. От ратушной площади к морю шла улица с самыми богатыми домами – здесь жили купцы, здесь же квартировал эмпориос, представитель императора, управлявший всеми торговыми делами Гайифы и получавший баснословные прибыли от всех сделок, особенно от продажи сакотты.
С прибытием в Караду проэдр-конхессора, главного советника его величества Дивина, эмпориос с радостью уступил ему свой дом, где Петр Тагрин расположился так, словно предполагал задержаться в городе надолго. Комнаты первого этажа он предложил сыну, но Марко дорожил своей свободой и предпочел остановиться в трактире «На якоре» по соседству с Диком. Его комнаты выходили на улицу, а комнаты Дика – а во двор, поэтому по утрам, когда базилика святого Игнатия распахивала свои двери для прихожан, пришедших к заутрене, бас ее колоколов звучал приглушенно: можно было накрыться плотной подушкой и вернуться в объятья сна.
Как обычно, в первые дни на суше казалось, что делам не будет конца: постоянно приходилось к кому-то ехать, о чем-то договариваться, отбиваться от назойливых расспросов и раздавать обещания о будущих встречах. Неделю спустя жизнь понемногу стала входить в свою колею, и Дик, наконец-то, смог позволить себе выспаться всласть, не спеша пообедать в общем зале на первом этаже, послушать, о чем толкуют прочие постояльцы и посетители, привлеченные домашней стряпней умелой поварихи.
Говорили, в основном, о ценах на соль, без которой невозможно было бы сохранить ни один улов, и о теплой, дождливой зиме, предвещавшей раннюю весну и добрый урожай. Дик запил обед белым вином, вежливо кивнул хозяину и поднялся к себе, где его уже ждал Брезье.
– Сударь, ваше приказание выполнено, – улыбаясь, проговорил тот, указывая на шляпу и плащ разложенные на постели.
До обеда Дик велел почистить одежду перед поездкой к проэдр-конхессору: отец Марко просил их этим вечером быть у него.
– Благодарю, – он заметил смущение на лице слуги. – Вы что-то хотели?
– Да, сударь, ваша милость, если позволите… разрешите мне отлучиться на службу в честь святого Иакова, именем коего меня назвала матушка?
– Разумеется. Можете быть свободны до утра.
Брезье рассыпался в благодарностях и торопливо покинул комнату.
Дик присел к столу, покрутил в руках вчерашнюю записку Марко, в которой тот сообщал о просьбе отца, и небрежно отложил ее в сторону. Его письменные принадлежности стояли нетронутыми: писать Дику было некому, а от привычки заносить на бумагу дурно срифмованные строки он давно избавился сам.
Выйдя на середину комнаты, Дик привычно поправил перевязь для шпаги, – тяжелый эфес качнулся под левой ладонью, – накинул плащ и надел шляпу. За окном моросил дождь, улицы утопали в грязи, но идти было недалеко.
В книжной лавке «Павлинье перо» его знали и встретили, как дорогого гостя, – Дик всегда был щедр с хозяином. Мэтр Каос торопливо выбрался из глубины пыльного помещения и раскланялся с посетителем.
– Господин Найтон, добро пожаловать! Давно же вас не было видно, уже не чаял дожить до нашей встречи.
– Вы крепки, как карадская сосна, мэтр, – улыбнулся Дик.
Старичок дробно рассмеялся.
– И то верно. Но я все равно ждал вас. Ох, и загадали вы мне загадку в прошлый раз…
– Неужели нашли?
– А как же, – глаза букиниста сияли от удовольствия.
Он поманил Дика за собой в комнату за прилавком, где хранились самые ценные приобретения.
– Прошу, господин Найтон, – как бравый солдат, выполнивший свой долг, мэтр Каос горделиво выпрямил спину.
Дик осторожно взял в руки тоненькую книгу в простом переплете. На титульном листе значилось: «Искусство поединка», сочинение маэстро Алехандро Бенальмейды, переведенное и дополненное Зеоном Зелотисом». На мгновенье Дику показалось, что он вот-вот услышит насмешливый голос командира гвардии нар-шада Зегины, в воздухе повеет шадди и пряностями, зазвучит вдали чужая певучая речь… Крепко сжав книгу в руке, он потянулся за кошелем.
– Вы очень добры, – удивленно проговорил старик.
– Вы заслужили, мэтр.
Вернувшись к себе, Дик присел на подоконник, чтобы поймать тусклый дневной свет, раскрыл книгу и погрузился в мир фехтования.

* * *
– Ах, молодость, молодость… – со смешком приветствовал Петр Тагрин сына и его друга, слегка опоздавших к назначенному времени.
Несмотря на возраст, – Марко говорил, что, когда он родился, отцу исполнилось сорок три года, а в пятьдесят шесть он дал жизнь Иннасио, – проэдр-конхессор выглядел полным сил и идей балагуром, любителем вкусной еды и тонких вин. Однако подспудно чувствовалось, что лучше раздразнить дикого морисского льва, чем вызвать неудовольствие первейшего сановника Гайифы. Как-то в ночной вахте Фалько Имельди рассказал Дику, что врагов у Петра Тагрина нет, потому что последний, кто осмелился пойти против него, занемог после ужина во дворце проэдр-конхессора и той же ночью был отпет кардиналом Гайифы Андроником, также присутствовавшем на торжестве.
Однако сидя за столом с его высокопревосходительством не хотелось думать о мрачном. Он ярко и просто, не чинясь и не пренебрегая шуткой, говорил о вещах, самых обычных, умея повернуть их неожиданной стороной. Дик начинал понимать, почему он пользовался неограниченным влиянием на императора Дивина.
После ужина, за которым им составили компанию еще несколько приглашенных, они втроем перешли в библиотеку, где могли побеседовать, не опасаясь посторонних ушей.
– Что вы скажете об этом вине? – Петр Тагрин легко качнул бокал за ножку, наблюдая за игрой цвета.
– Отменное вино, отец, – учтиво ответил Марко.
Проэдр-конхессор бросил на сына взгляд, говоривший, что притворная вежливость его не обманула, и вздохнул.
– Только с годами начинаешь по-настоящему ценить некоторые вещи.
– Не упрекайте нас за то, что мы не обладаем вашим тонким вкусом, – со смехом возразил Марко.
– Отнюдь. Дело не во вкусе, а в опыте, мой дорогой. У каждого возраста – свои преимущества и недостатки: у юности, у молодости, у зрелости… В юности кровь кипит не от вина, а от любви, вы совершаете ошибки, за которое тяжелее всего расплачиваетесь, и если вам посчастливилось пережить юность, вы вступаете в молодость, понимаете, что любовь – это просто порыв, игра чувств, готовы на все, лишь бы отстоять свою свободу: свободу мыслить, творить, жить… а в зрелости ценится иное.
– К чему нам этот диспут, отец?
– К тому, что вы упорно не хотите задуматься о цели вашего мероприятия, ради которого я должен побеспокоить его величество.
– Но я много раз…
– Позвольте мне продолжить, – властно остановил сына проэдр-конхессор. – Господин Найтон, разрешите обратиться к вам с личным вопросом.
– Прошу вас, – не без заминки отозвался Дик. Ему не слишком хотелось участвовать в грядущем разговоре.
– Будь вам, скажем, шестнадцать лет, как бы вы объяснили себе желание некоего влиятельного сановника чужой державы поддержать и укрыть герцога в изгнании?
– Отец!
– Не нужно, Марко, – успокоил друга Дик. – Полагаю, ваше высокопревосходительство, я бы решил, что он делает это из добрых чувств и ради чести выступить за правое дело.
– А что вы думаете об этом теперь?
Дик думал, что проэдр-конхессор закрыл глаза на его пребывание в Гайифе по просьбе Марко, а еще потому, что именем герцога Окделла можно при необходимости внести смуту в Талиге, но ни одну из этих мыслей он не озвучил.
– Не возьмусь судить, ваше высокопревосходительство.
– Вот видите, сын мой, чем старше вы становитесь, тем богаче выбор причин, лежащих в основе ваших поступков. Я не могу просить его величество о покровительстве, обещая ему славу первооткрывателя. Ваше прошение даже не будет прочитано.
Тагрин вернул Марко папку с документами.
– Вы советуете мне отступить, отец? Вы же знаете, сколько почестей и богатств это принесет!
– Я советую вам вернуться и хорошенько подумать над тем, что вы пишите, – с усмешкой заключил проэдр-конхессор. – Я не вечен, учитесь привлекать сильных мира сего на свою сторону без моей помощи.
Марко нахмурился и коротко поклонился.
– Да, отец, благодарю.

* * *
Следующие дни Дик был предоставлен самому себе. Марко засел за бумаги, стараясь облечь их мечту в слова, которые убедили бы императора поддержать их начинание и субсидировать плаванье.
Тем временем Дик несколько раз побывал в доках, наблюдая за ремонтом «Северянки». Работы шли полным ходом, заодно с морисского корабля по его приказу сняли чертежи и обмерили паруса, чтобы изготовить запасные. «Святая Агата» по-прежнему казалась ему самым прекрасным судном в мире, но и шебека с каждым днем становилась все роднее.
Как-то вечером возвращаясь из доков вместе с Фалько Имельди, Дик обнаружил, что они свернули на улицу Роз, где над входом едва ли ни каждого дома ярко мерцал красный фонарь, а в окнах то и дело мелькали улыбчивые женские, а иногда и юношеские, лица. Видно, Имельди хорошо изучил эти места и уверенно вел Дика к небольшому двухэтажному дому, где его встретили как старого знакомого.
– Прежде чем сорвать розу, убедитесь в ее свежести, – напутствовал спутника квартермастер.
– Право, господин Имельди, если бы я не знал, что вы из Бордона, решил бы, что вы бергер, – улыбнулся Дик. – Очень уж вы обстоятельны.
– А если бы вы, господин Найтон, были постарше, вы бы помнили эпидемию фельпской болезни, которая бичом прошлась по всем портам Померанцевого моря лет десять назад. В Фельпе, к слову сказать, до сих пор не особенно разгуляешься после плаванья. Я слышал, недавно дуксы выпустили указ о восстановлении веселого квартала, потому что после его закрытия мужчины чересчур пристрастились к любви по-имперски.
– Выходит, нам повезло, что мы здесь.
– Выходит так. Ну, доброй ночи.
Квартермастера «Святой Агаты» увела крупная громкоголосая девица, а Дику приглянулась русоволосая красотка с надменным, как у кошки, взглядом. Он неохотно покинул ее, когда колокола окрестных церквей, – а их в округе было на удивление много, – зазвонили к полунощному бдению. На улице заметно похолодало, и Дик закутался в плащ. Он шел быстрым шагом по темным переулкам, которые успел неплохо изучить за время, проведенное в городе. До «Якоря» оставалось не больше четверти часа ходу, когда ему навстречу попались двое подвыпивших гуляк, судя по одежде, благородного происхождения. Заметив одинокого прохожего, они обменялись парой фраз и перешли на его сторону улицы.
– Пропустите нас, сударь, мы спешим, – произнес высокий.
Удачный день и приятный вечер заставили Дика забыть об осторожности.
– Охотно, сударь. Буду рад оказать вам услугу. Лошадей, чтобы они поспешили, пришпоривают. Может, и вам необходима помощь такого рода?
– Сударь, вы заслуживаете ответной любезности. Не укоротить ли вам язык? – предложил тот, что был пониже ростом.
Почти одновременно они обнажили шпаги. Дик пожалел, что не взял с собой кинжал, но успел намотать плащ на левую руку, прежде чем с двух сторон на него посыпались удары. Все разговоры прекратились, по тихой ночной улице разносился лишь звон клинков, звуки дыхания и редкие ругательства.
Выпад, укол, защита и снова нападение.
Вот вскрикнул и осел на землю высокий. Он стонал и не предпринимал попыток подняться.
Второй, разозлившись, усилил натиск. Дик почувствовал, что под рубаху забрался холод и мгновением позже ощутил, как жжет в боку. Он отступил, и его противник тут же воспользовался преимуществом. Дрался он, как завзятый бретер, разве что слишком горячился.
Дик решился использовать смертельный укол, который когда-то показал своему оруженосцу Алва, а позже научил его исполнению Бенальмейда. Он знал, что если допустит хотя бы небольшую неточность, то не успеет закрыться, но другого выхода не видел.
Он снова отступил, чтобы получить место для маневра и тут же ринулся вперед. Взмах. Выпад. Укол.
Дик подпустил противника слишком близко, его клинок со звоном встретился с чужим. Лезвия скрестились низко, у самой гарды, и дуэлянты оказались лицом к лицу друг к другу. В это мгновенье казалось, что весь мир сузился до их противоборства. Исчезли море, порт и город. Растворились в тени стены, крыши и заборы. Опустели, обезлюдели дома. Во всей Кэртиане существовали только двое, твердо намеренные убить один другого.
И тут Коротышка внезапно отступил. Под собственным весом Дик, как последний олух, попавшийся на детскую подначку, полетел вперед и упал. Противнику оставалось лишь проткнуть его. Он шагнул к Дику и с хриплым выдохом вложил в последний удар всю свою силу.
Краем сознания Дик понимал, что не успеет увернуться. Понимал он и то, что не сможет заслониться шпагой, но все равно медленно, – слишком медленно, – начал поднимать ее над собой. Сначала, ему показалось, что дрожит его рука, но затем осознал, что дрожит вся мостовая, словно по ней пронеслись приливные волны. Одна, другая, третья... Камни будто раскалились от ярости. Коротышка не удержался на ногах и упал на Дика. Он сдавленно вскрикнул и замер без движения. Дик осторожно потянул шпагу на себя. Гайифец заскулил от боли.
– Создатель, прими мою душу, – едва слышно пробормотал он и замолк.
Отчего-то от этих слов по спине пополз холодок, Дику показалось, что потянуло сыростью или, может, плесенью. Помогая себе руками, он поднялся ноги, выпрямился и осторожно подошел к Высокому. Тот тоже был мертв.
Оглядевшись и никого не увидев, – похоже, сотрясение земли не потревожило ни одного постороннего человека, – Дик убрал шпагу в ножны и поспешил домой. Он думал, что ему придется будить Брезье, но тот не спал.
– Ваша милость! – бледный и всклокоченный, словно увидел призрака, он всплеснул руками, заметив грязь на плаще и темное пятно на рубашке.
– Согрейте воды и принесите мне вина, – понемногу приходя в себя, приказал Дик.
Вид встревоженного слуги почему-то подействовал на него успокаивающе.
– Слушаюсь, сударь, – пробормотал Брезье. – Я мигом!
Дик скинул верхнее платье и присел на постель. Когда слуга вернулся, он уже крепко спал.

* * *
Дик ожидал, что придется потратить силы и средства, чтобы замять случившееся, но, казалось, внезапное исчезновение двух дворян никого не обеспокоило. Наутро он рассказал Марко о дуэли, и они вдвоем дошли до переулка, где все произошло, однако тел уже не было.
– Воришки и нищие обобрали бы их догола, но вряд ли стали бы убирать трупы, – озадаченно проговорил Марко.
– Создатель щедр на чудеса… как сказал бы брат Густав.
Если бы не легкий порез на боку, Дик решил бы, что и драка, и заступничество камней ему приснились.
– Может, он и щедр, но неплохо бы и тебе быть поосторожней.
– Слушаюсь, господин адмирал.
Следуя этому наказу, до середины месяца Зимних Волн Дик был занят подготовкой к плаванию. Он едва ли не ежедневно бывал в доках, наблюдал за тем, как идут приготовления и как продвигается ремонт «Северянки». Было решено отправляться в путь с наступлением весны, как только погода станет благоприятной для выхода в море. К этому сроку они успевали без труда.
Вечера проходили разнообразнее, чем дни. В Караде можно было найти развлечения на любой вкус, однако самое большое впечатление на Дика произвело выступление императорского театра, прибывшего по распоряжению проэдр-конхессора.
Актеры поставили одну из пьес Дидериха, но Дику казалось, что всем известные реплики рождаются у него на глазах, – настолько искусно и слаженно играли артисты. Вместе с главным героем он влюблялся, бился на дуэли, умирал… Марко оставил безуспешные попытки отвлечь Дика от сцены и предоставил другу наслаждаться зрелищем.
После такого вечера было бы неучтиво отказаться от приглашения проэдр-конхессора на ужин.
– Отец хочет повидаться перед отъездом в Паону, – объяснил друг.
За столом царила атмосфера веселья, но, когда после ужина их пригласили перейти в кабинет, Дик утвердился в догадке, что у отца Марко были особые причины устроить этот праздник.
В кабинете все свидетельствовало о скором отъезде хозяина. Вдоль книжных шкафов стояли два сундука, доверху наполненные бумагами. К стене был прислонен портрет императора, который неотлучно следовал за проэдр-конхессором в его путешествиях. Письменный стол без стопки кожаных, украшенных гербом, папок словно осиротел.
Петр Тагрин снял с шеи маленький ключик на цепочке, открыл им верхний ящик стола и передал Марко пухлый, запечатанный сургучом конверт.
– Его величество удостаивает вас чести именоваться имперской экспедицией, а также ходатайствует перед Агарисом о церковном благословлении вашего плавания.
Марко вспыхнул от радости.
– Благодарю, отец.
Проэдр-конхессор улыбнулся сыну и перевел взгляд на Дика.
– А это может заинтересовать вас, господин Найтон, – он протянул ему второй конверт.
Дик растерянно и даже с опаской вскрыл его. Ему в руки попали два мелко исписанных с обеих сторон листа бумаги.
– Это копия донесения, которое мы получили из Талига, господин Найтон. Мне думается, оно вас заинтересует.
По мере чтения Дик хмурился все сильнее.
– Здесь говорится, что скончалась принцесса Октавия, в приданое которой был назначен Надор…
– Земли вернулись короне, хотя, полагаю, не за горами то время, когда они перейдут младшей сестре. По возрасту она подходит для обручения с внуком Ноймаринена.
– Он ненавидел моего отца… – тихо, будто припоминая чужие слова, проговорил Дик. – Далеко же тянутся когти Северного волка.
– Возможно, дальше, чем вы думаете. Вы дошли до конца письма?
Дик вновь углубился в чтение.
– Кто-то устроил покушение на герцога Алва!
– Ворон живуч, – усмехнулся Тагрин. – Но как бы то ни было, если его не станет, трон перейдет герцогу Ноймаринену… Создатель, что за имена!
Дик промолчал, что с труднопроизносимыми гайифскими именами не сравнятся никакие иные. Он протянул конверт проэдр-конхессору.
– Зачем мне это? Дела Талига меня более не касаются.
Тагрин заложил обе руки за спину, бесцеремонно разглядывая друга сына.
– Затем, что вы живы, лишь пока никто не знает, кто вы… или кем вы были. Не проговоритесь, господин Найтон, потому что ваши враги очень могущественны. Не думаю, что их можно будет остановить. Ваш единственный шанс – это молчание и осторожность.
– Благодарю за предупреждение, – бесцветно ответил Дик, конверт все-таки остался у него.
Вместе с Марко они вышли на крыльцо дома. Дик глубоко вдохнул холодный воздух, стараясь успокоиться. Неожиданный порыв ветра выхватил письмо из его рук, и оно мягко опустилось на широкие каменные ступени. Дик тут же нагнулся за ним, и в это мгновенье раздался выстрел.
Распрямившись, Дик оглядел пустую улицу. Краем глаз он заметил лакеев, которые стояли у дверей и опрометью подбежали к ним. На их лицах был написан такой страх, что Дик невольно улыбнулся этому испугу мирных горожан перед звуками войны. Он хотел было спросить у Марко, не видел ли он, откуда стреляли, но не смог найти друга взглядом. Наконец, он понял, что произошло.
Это Марко лежал на серых плитах. Это его кровь стекала по ним темная, как выдержанное вино. Это его пронзила пуля, предназначенная Дику.
– Марко! – вне себя от ужаса выкрикнул он.
Его дрожащий голос заглушил уверенный бас Петра Тагрина, раздававший приказания слугам.
– Прочесать улицу, а ты беги за моим личным лекарем! Осторожно, заносите его в дом!
Двое лакеев отстранили Дика и бережно внесли сына хозяина внутрь. Дик шел за ними, как привязанный. Проэдр-конхессор еще раз оглядел улицу и перешагнул порог. Дверь за ним беззвучно закрылась.




Продолжение в комментариях

запись создана: 17.11.2019 в 22:14

@темы: ОЭ

---

Глава 4. Память и честь

Конь Хулио Ортеги, сына бывшего майордома Кэналлоа, был на последнем издыхании. На ближайшей заставе Ноймарского тракта он оставил предыдущего в таком же состоянии, но надеялся, что хотя бы на сутки опережает посланцев герцога.
В дворцовых конюшнях Хулио кинул поводья конюху, одним движением слетел из седла на землю, выругался на родном языке от боли в ногах и бросился к Восточной караульной, которую чаще всего использовали для служебных нужд.
Пройдя коридорами дворца и испугав своим неподобающим видом нескольких придворных дам из свиты принцессы Анжелики, он по длинной цепочке пажей и дежурных попал, наконец, к секретарю регента, рэю Антонио Кампоэрросу.
– Срочное донесение собера… его высочеству, – устало, в который раз за этот день повторил он.
Секретарь повелительно протянул руку.
– Приказано передать лично соберано.
Рэй Кампоэррос смерил гонца взглядом, отметил сильно забрызганную грязью одежду, мелкую испарину на лице и бешено бьющуюся жилку на лбу.
– Следуйте за мной.
Шагая за соотечественником по выложенному черными и белыми мраморным плитами полу, Хулио увидел, как, несмотря на обеденный час, пажи уже зажигают свечи в высоких треногах. Казалось, холодный мелкий дождь, нередкий для месяца Зимних Волн, зарядил на целую вечность.
– Ждите здесь.
Перед рэем Кампоэрросом распахнулась высокая резная дверь кабинета, и он незаметно исчез за ней, просочился внутрь, словно в нужное время умел становиться бесплотным. Вскоре дверь приоткрылась, и секретарь поманил гонца.
В кабинете жарко пылал камин. За столом, на котором через равные промежутки стояли серебряные подсвечники с зажженными свечами, сидели господа в темных академических мантиях. Хулио посмотрел на пустое кресло во главе стола и растерянно окинул комнату взглядом. Он не сразу узнал соберано в придворном щеголе, который обнаружился у окна, ведущего во внутренний двор.
Ругая себя за неуместную заминку, Хулио быстрым шагом подошел к правителю Талига и достал спрятанное на груди послание. Небрежным и вместе с тем изящным движением рука в пене кружев взяла конверт, сломала печать и развернула сложенный лист.
Хулио не увидел на лице соберано ни единого признака волнения. Не говоря ни слова, регент жестом отпустил его и направился к своему месту во главе стола.
Гонец обескуражено поклонился и отступил к двери.
– Благодарю за службу, рэй Ортега, – донесся до него негромкий властный баритон.
Невольно расправив плечи, Хулио вышел из кабинета со смешанным чувством разочарования и воодушевления.

* * *
– Итак, господа, – Рокэ окинул посетителей спокойным взглядом, – я желал бы уяснить, о чем именно вы просите?
Ему ответил президент Танкредианской академии Анри Фердинанд Дюпре, уроженец Талига, возглавивший старейшее научное учреждение около восьми лет назад. Злые языки говорили, что завидной должности барон обязан не только своим талантам, но и стараниям кардинала Сильвестра, мечтавшего вернуть Академию из Паоны, куда ученые мужи перебрались во времена Франциска II, в Олларию.
– Ваше высочество, мы просим вас рассмотреть возможность приведения к единообразию исчисление времени в Золотых землях…
Рокэ тут же прервал его.
– Я не раз становился свидетелем того, как ученые, обладающие столь полными знаниями в своей области, допускали прискорбные ошибки в самых, казалось бы, простых вопросах. Будучи регентом Талига, я никоим образом не отвечаю за все Золотые земли и не держу в мыслях распространить на них свое влияние.
– Однако Ваше высочество не станет отрицать, что Талиг, – наряду с Гайифой, – дипломатично добавил Дюпре, – является крупнейшей державой в Золотых землях?
Рокэ непринужденно взмахнул рукой, что могло быть истолковано, как угодно. Президент Академии воспринял это как знак к продолжению.
– Ваше высочество, пройдя Великий Излом, мы стали свидетелями того, как ради соблюдения устаревших традиций, отсчет начала года сместился на пять месяцев: с месяца Зимних Скал на месяц Весенних Ветров, от первого дня коего предлагается вести отсчет нового Круга. Подобное неизбежно влечет за собой путаницу датировок и прочих расчетов. Во избежание этих трудностей, мы предлагаем закрепить наступление нового года определенной датой, которая не зависела бы от старинных условностей.
– Иными словами, – проговорил Рокэ, – вы предлагаете мне заняться проблемой, с которой мы столкнемся заново через четыреста лет?
– Для науки, как и для государства, время течет иначе, чем для человека, ваше высочество. Что такое один Круг для Талига? Для Гайифы? Для Дриксен?
– Поверьте, господин президент, и гораздо меньшего срока достаточно, чтобы те или иные державы исчезли с лица земли.
Заинтересовавшись вопросами времени, для обсуждения которых академики просили об аудиенции, Рокэ не ожидал, что речь пойдет о столь материальных аспектах. Порой ему казалось, что его сердце, само того не ведая, ведет отсчет оставшихся Кэртиане лет, и каждый его удар приближает час расплаты, о которой предупреждал епископ Оноре.
– Прошу вас, господа, оставить докладную записку моему секретарю. Позже мы вернемся к волнующей вас теме.
Делегация ученых откланялась, Рокэ медленно подошел к окну и снова выглянул во двор.
– Дора Антонио ко мне. Срочно, – не поворачивая головы, приказал он.
Лакей у двери бесшумно исчез и поспешил за секретарем.
Рокэ подошел к креслу, легко, словно оно весило не больше табурета, развернул его к камину, опустился на темно-синий бархат и провел рукой по глазам.
Прошел почти год с того дня, как он стал регентом… Да, это был конец месяца Зимних молний, и весна уже вступала в свои права, когда высшая знать Талига собралась в Триумфальном зале, чтобы открыть новую страницу в истории страны.
Королевский трон пустовал. В парадном кресле рядом с троном должен был разместиться регент, однако и это кресло оставалось незанятым. Оказалось, что после короткого царствования Альдо Ракана от прежних времен сохранилось немало: в каком-то укромном уголке отыскались шпалеры с гербом Победителя дракона, почти чудом нашлась большая королевская печать, сбереженная стараниями бывшего тессория графа Манрика, никуда не исчезла и обоюдная неприязнь между собравшимися. Однако если раньше члены Совета, слишком цепко держались за наследие исторических перипетий и делились на Людей Чести и Лучших Людей, то теперь грань, разобщившая Совет, была, скорее, географической, пролегла она между Севером и Югом.
Рокэ прекрасно помнил переломный разговор с герцогом Ноймариненом, который состоялся накануне Совета, после торжественного обеда в честь выздоровления его величества Карла IV от тяжелой болезни. Королевский медик Розен согласился с мнением консилиума светил, призванных к ложу едва отметившего семилетие короля Талига, и объявил, что усилия, направленные на лечение «воспаления дыхательных путей», принесли свои плоды, его величество находится вне опасности. Это известие стало удачным поводом для того, чтобы собрать всех влиятельных лиц за одним столом.
Вскоре после заключительной перемены блюд герцог Ноймаринен счел, что время для важной беседы пришло, и повернулся к Рокэ, который своими насмешливыми возражениями лишь подкреплял уверенность сидевшей между ними герцогини Гизеллы Ноймаринен в слухах и сплетнях, ходивших о причинах его долгого отсутствия и внезапном появлении в Кэналлоа. По знаку отца она под первым же предлогом оставила их.
– Тост за здоровье Его величества, – веско проговорил тот.
Под тяжелым взглядом из-под густых темных с сединой бровей Рокэ непринужденно взял предложенный бокал.
– За здоровье Его величества!
Вкус был чистым и мягким. Северный волк обстоятельно, как и все, что он делал, осушил свой бокал до дна.
– Не слишком ли вы поспешили с созывом Совета? Его величество недостаточно окреп, чтобы присутствовать на нем.
– Ваша светлость, нам обоим известно, что бывают случаи, когда слово короля указует, но не решает.
По знаку старшего из присутствующих лакей опять наполнил бокалы. Любопытные глаза придворных жадно следили за разворачивающейся на их глазах сценой. Слов было не разобрать, но выражения лиц и жесты оставляли возможность для самых разнообразных толкований.
– В таком случае разумно задаться вопросом, к чему служить тому, кто, как ваша светлость справедливо сказали, «не решает»? – с трудом приглушив голос, привыкший командовать на поле боя, резко высказался Ноймаринен.
Как Рокэ и предполагал, Северный волк не имел намерения всерьез бороться за регентство – слишком уж туманны возможности для владетельного герцога. Предстояло лишь выяснить, какую цену он потребует за свою лояльность.
– Возможно, здесь будет уместно вспомнить о том, что любое служение зиждется на определенных договоренностях, – с улыбкой, острой, как рапира, проговорил он. – Простите за банальность, но нарушение этих договоренностей превращает друзей во врагов, а добросовестное выполнение, напротив, становится залогом взаимной поддержки.
– Договоренности, взаимная поддержка... Все это слишком отвлеченно, а такие старики, как я, да и ваш батюшка, всегда предпочитали говорить напрямик.
Рокэ не рассмеялся и не выругался. Волк мог куснуть, но и ворон мог выклевать око.
– Извольте. Чтобы не быть отвлеченными, возьмем, к примеру, герцогство Ноймаринен…
Северянин распрямил плечи, будто готовился ринуться в атаку, но сдержал свой порыв.
– Возьмем, к примеру, герцогство Ноймаринен, ваша светлость, – словно ничего не замечая, продолжил Рокэ. – Самая протяженная его граница с кесарией Дриксен, где вы столь доблестно… и столь неизменно сражаетесь с врагами. Отринув союзный договор с Талигом, вы обнаружили бы себя в кольце недругов, поскольку при таком развитии событий вы вряд ли могли бы рассчитывать на доброе отношение со стороны его величества, не правда ли? Может быть, подобное намерение и принесло бы свои плоды, если бы вы были окружены морем, как Кэналлоа, но я и так уже злоупотребил вашим вниманием. Уверен, ни одному из нас не нужны уроки географии.
Нахмурившись, герцог наклонился к нему.
– Уроки географии и верно излишни. А вот одной вещи вам бы стоило поучиться хотя бы у вашего батюшки. В своих расчетах вы не учли еще одного коренного отличия Ноймаринена от Кэналлоа.
– Вот как?
– Я говорю о том, что всякий властитель должен смотреть в будущее. Мои дети и дети моих детей будут распоряжаться обширными землями. Плохим бы я был правителем, если бы не радел о том, что оставлю им в наследство. Впрочем, допускаю, что вам не так часто приходилось обдумывать подобные вопросы.
Нехорошо прищурившись, Рокэ молчал, не подхватывая нить разговора, хотя и понимал, к чему клонит герцог. Он мог бы закончить все здесь и сейчас, но север ему был нужен усмиренным, спокойным, а значит, был нужен и тот, в чьей власти и взбудоражить, и удержать провинции в узде.
– К слову, мы с вашим кузеном, маркизом Салина, обсудили все детали и пришли к соглашению, что свадьба его наследника и моей младшей дочери состоится в следующем году, – добавил герцог, торжествуя победу.
– Мои поздравления, ваша светлость, – обдумывая возможные шаги, произнес Рокэ. – Как вы знаете, маркиз Салина унаследует Кэналлоа. Вы заключили весьма дальновидный союз.
– Что вы! Вы еще молоды и вполне можете обзавестись своими наследниками, – великодушно возразил Ноймаринен.
– Ваша светлость, я восхищен вашей склонностью к прямому открытому разговору, и предлагаю сыграть по самым высоким ставкам.
– О чем вы? – настороженно спросил Северный волк.
– Я предлагаю следующее…
Через день состоялся второй акт спектакля, на этот раз – для избранных зрителей из числа членов Совета, который Рокэ позже, не желая уподобляться велеречивому Веннену, назвал Новым. Правда, с меткого словца виконта Валме его чаще именовали Советом Уцелевших.
Как и ожидалось, король еще не до конца восстановил свои силы и не смог открыть заседание. В Триумфальном зале, где ранее заседал Совет Меча, собрались почти все высшие сановники Талига. С надменным видом прибыл герцог Ноймаринен со свитой и занял место слева от трона. Рокэ вошел последним, он скользнул взглядом по обращенным к нему знакомым лицам и уверенно расположился в кресле регента. Сидеть в нем оказалось далеко не так удобно, как на широком троне Кэналлоа, а скупо освещенное по зимнему времени помещение уступало «сала пекеньо» и красотой, и высотой сводов. Рокэ отогнал мысли о доме и произнес традиционные слова:
– Волей его величества Карла IV, милостью Создателя короля Талига, объявляю заседание Нового совета открытым.
Агний, епископ Олларии, был явно не на своем месте, когда в наступившей тишине неуверенным тоном объявил, что в присутствии первых вельмож королевства герцог Алва с благословения Церкви и в соответствии с буквой и духом закона будет приведен к присяге регента.
Рокэ поднялся из кресла.
– Я, Рокэ, герцог Алва, – голос звучал спокойно и по-военному четко, – перед лицом Создателя клянусь своей кровью и честью верно служить моему королю на государственном, военном и любом ином поприще, кое ему будет угодно мне указать. Я положу все силы разума и души на то, чтобы передать ему в день совершеннолетия его земли в состоянии лучшем, нежели получил их в свое управление. Я обещаю править справедливо, честно и добросовестно, и да поможет мне в том Создатель.
Ликтор громко зачитал писцам имена всех, кто находился в зале и свидетельствовал принесение присяги: дядя короля герцог Ноймаринен, кансильер граф Савиньяк, вице-кансильер маркиз Ноймар, тессорий граф Креденьи, супрем маркиз Медина, комендант столицы герцог Эпине, экстерриор граф Рафиано, маршал Севера граф Ариго, маршал Юга граф Лэкдеми, королевский геренций граф Гогенлоэ-ур-Адлерберг, секретарь регента маркиз Кампоэррос. Усердно скрипели перья. Напряжение, разлившееся в воздухе, постепенно спадало.
– Как регент Талига я одобряю и принимаю данные от лица короля герцогом Ноймариненом обязательства о помолвке его величества Карла IV и принцессы Теодоры, внучки его величества Дивина VIII, императора Гайифы.
Быстрый взгляд на оживление в свите Северного волка подсказал, что капля меда оказалась в самый раз для недовольных северян.
– Господа, вы слышали, что я обещал его величеству восстановить порядок в Талиге. Я не сторонник идеи малых побед: пропасть не преодолеть, делая маленькие шажки. Поэтому сегодня предлагаю не входить в подробности, дождемся докладов кансилльера и тессория о положении дел и состоянии казны, – продолжил Рокэ.
В то время как Савиньяк невозмутимо кивнул, Креденьи встрепенулся.
– Состояние казны известно всем. Она пуста.
– В таком случае вам не потребуется много времени, чтобы составить докладную записку, – сухо проговорил кансильер. – Господин регент, мы будем готовы ответить на ваши вопросы не позднее следующей недели.
– Благодарю.
– Однако есть вопросы, которые мы в силах решить сегодня, – вступил маркиз Ноймар. – С месяца Зимних Скал ожидает утверждения кандидатура кардинала Талига, епископа Конрада Ноймарского.
Епископ Агний покраснел, попытался что-то сказать, но под взглядом герцога Ноймаринена осел в кресле и смолк.
Притворившись, что вопрос стал для него неожиданным, хотя накануне все это обсуждалось с герцогом, Рокэ взглянул на маркиза Фиделя Медина.
– Согласно акту о супрематии от 19 года Круга Скал выборы Палаты епископов не считаются действительными, пока их не утвердит верховное лицо государства, – спокойно подтвердил первый марикьяре, ставший супремом Талига.
– Карлос, – обратился Рокэ к своему секретарю, – проследите, чтобы бумаги были переданы на подпись.
Даже с учетом кардинала-северянина в Совете был перевес южан, хотя Рокэ мог поспорить на Звезды Кэналлоа, что Ариго во что бы то ни стало будет поддерживать Ноймаринена, а Креденьи и Рафиано сохранят нейтралитет. Загадкой оставался Робер Эпине. Отрешив его от должности Проэмперадора Олларии и назначив комендантом столицы, Рокэ сознательно шел на риск, но ему был нужен Повелитель Молний. Вряд ли последний герцог Эпине выступил бы против регента, но и благодарности за спасение от Ноймаринена, сторонника жестких мер в отношении мятежников, он не выказывал. Робер Эпине напоминал Рокэ не иноходца, а заморенного до смерти коня, который может опасно лягнуть напоследок.
– Господин регент, вы совершенно справедливо указали на нашу первейшую цель – прекратить волнения и восстановить порядок во всех провинциях Талига, привести их под руку его величества не только на словах, но и на деле, – впервые обратился к нему герцог Ноймаринен. – Каковы ваши намерения в отношении граничащей с моими землями провинции, которая сильно пострадала от прошлогодних землетрясений? Как вы распорядитесь Надором?
От Рокэ не ускользнуло, что Эпине поморщился, словно переживал мучительные колики, или, что могло быть ближе к истине, глотнул неразбавленной касеры.
– Что скажет закон? – равнодушно уточнил Рокэ.
Супрем откашлялся.
– Поелику герцог Окделл признан виновным в восстании против его величества Фердинанда II…
– Какое печальное постоянство, – не удержался от ремарки граф Рафиано.
– … согласно своду действующих законов, земли преступника переходят в распоряжении короны вне зависимости от того, жив ли герцог или нет, и признают ли его виновным в прочих преступлениях, в коих его обвиняют, а именно: в убийстве ее величества Катарины, покушении на убийство его высочества Октавия, убийстве графа Эриха-Иоганна-Августа Штанцлера…
– Смилуйтесь, не зачитывайте нам весь Кодекс Франциска! – это был Эмиль.
– Он мертв, не порочьте древнее имя, – почти одновременно с маршалом Юга мрачно уронил Эпинэ.
Рокэ резко, как хищник завидевший добычу, повернулся к нему.
– Вы уверены? У вас есть тому доказательства?
Комендант Олларии по-прежнему флегматично смотрел перед собой.
– Вы были в столице той зимой, доказательства здесь ни к чему, – наконец, ответил он.
Рокэ раздраженно отвернулся и некоторое время молчал.
– Как регент Талига я объявляю, что герцог Окделл признан мятежником. Он последний из рода Повелителей Скал. В связи с тяжестью преступлений, в коих он обвиняется, герб его не будет передан по выбору короны, но будет разбит. Герцогство Надор и графство Горик войдут в королевский домен.
– Вы назначите губернатора или проэмперадора? – напряженно спросил Ноймаринен, хотя и это было обговорено ранее.
– В интересах его величества было бы разумно упразднить герцогство и создать графство Надор, – вмешался Фидель Медина.
Рокэ кивнул.
– Согласен, – и словно по наитию добавил: – Графство Надор будет назначено в приданное принцессе Октавии, графство Горик – принцессе Анжелике.
По залу прошел шепоток, но он быстро стих. Настоящая буря поднялась на следующий день, когда Рокэ объявил о помолвке ее высочества Октавии, старшей сестры его величества, и сына маркиза Ноймара, Рудольфа Ноймаринена.
– Верность Северного волка куплена надорской монетой, – невнятно, сглатывая окончания слов, пробормотал тогда Эпине.
– Леворукий и все его кошки! – насмешливо бросил Рокэ. – С вашими познаниями тессорию стоит опасаться за свое место.
Наклонившись к герцогу, оставленному без герцогства, он тихо добавил:
– Идите проспитесь. Вечером жду вас у себя.
И вот теперь, из-за полученного письма, все прежние договоренности теряли свой смысл. Рокэ смотрел на огонь в камине и напряженно думал о том, что предпринять. Он был готов, когда секретарь бесшумно появился у его кресла.

* * *
В столице маркиз Ноймар занимал особняк на улице св. Карлы, неподалеку от Нохского аббатства. Не обращая внимания на мелкий дождь, Рокэ в сопровождении эскорта ехал по улицам города, не понукая и не сдерживая Сону, которая шла красивой резвой рысью. Немногочисленные прохожие издалека видели кортеж и уступали ему дорогу.
На одной из площадей Рокэ встретилась ватага мальчишек, бросившихся бежать при его появлении. Во все стороны, будто мотыльки, разлетелись мелкие бумажки. Один из гвардейцев соскочил с коня и поймал подхваченный ветром лист до того, как он сильно намок.
Рокэ бросил взгляд на послание:
«Коль сомневаешься во всем,
не торопись, послушай друга!
Прочней ли может быть союз,
чем свадьба Севера и Юга?»
Далее следовало еще несколько таких же неуклюжих виршей, в которых бойкий на язык автор рассказывал, как жители столицы сначала прикормили волка, потом угостили зерном ворона, а когда волк и ворон решили породниться, обитателям Олларии снова пришлось раскошелиться.
«Когда б не так щедры мы были,
В раз о согласьи позабыли
Волк, Ворон, прочий люд.
О, наш чудесный новый Круг!»
Рокэ отмахнулся от памфлета, как от мошки. На подъезде к особняку он перевел Сону в галоп и напугал зазевавшегося привратника в сторожке.
Внезапное появление регента в сопровождении большого отряда не могло не встревожить хозяина дома. Он встретил почетного гостя при входе в гостиную и церемонно раскланялся. Здесь же была и его супруга, судя по сбившемуся дыханию, спешно призванная из комнат наверху встречать регента.
– Добро пожаловать, соберано, – произнесла она на родном языке, надеясь смягчить дядю.
Рокэ сделал вид, что не заметил приветствия. Взгляд синих глаз, холодный и тяжелый, не предвещал ничего хорошего.
– У меня дурные вести, Людвиг, – выдержав паузу, проговорил он. – И я надеюсь, вы сможете дать исчерпывающие объяснения.
Чета Ноймар переглянулась.
– Я получил донесение, что ее высочество Октавия, обрученная с вашим сыном и отданная под опеку вашей матушки герцогини, скончалась от скоротечной болезни. Когда вы предполагали сообщить мне об этом?
Маркиза побледнела.
– Господин регент… Рокэ, мне об этом неизвестно, – негромко ответил ее муж.
Заметив, что Ноймар старается скрыть тревогу и взять себя в руки, Рокэ усилил натиск.
– Вот как? Отчего? Или положение ее высочества вас не слишком интересовало? Не стала ли ее болезнь следствием подобного небрежения?
– Что вы, дядюшка! – воскликнула Леона.
Маркиз дрогнул. Рокэ рассчитывал, что при внезапной атаке его противник растеряется и не вспомнит о том, что если смерть принцессы и может быть кому-то выгодна, то герцогской семье она принесет лишь горькие потери.
– Я немедленно пошлю по Ноймарскому тракту человека навстречу курьеру отца, который, несомненно, спешит в Олларию.
– Я хочу знать все подробности прежде, чем сообщу его величеству о кончине его сестры.
Ноймар молча согласился.
– Думаю, вы понимаете, что новые обстоятельства повлияют на подготовку свадьбы герцогини Гизеллы и маркиза Салина. Она будет гораздо скромнее, чем ожидалось, и, возможно, ее придется отложить.
– Жених и невеста не похожи на пылких влюбленных, – бесстрастно отметил маркиз. – Я буду у вас, как только у меня появятся свежие известия.
Рокэ откланялся, мимоходом пожав руку племяннице.
На улице он позволил себе перевести дух, привычно вставил ногу в стремя и поднялся в седло. За одну только Сону стоило бы сохранить жизнь бывшему Первому маршалу Великой Талигойи. Рокэ долго не мог поверить своим глазам, когда Робер Эпине привел к нему сестру Моро и, путаясь в словах, попытался объяснить, как она у него оказалась. Рокэ жестом остановил его, положил руку на теплую гладкую прекрасную шею кобылы, согретый искрой узнавания в ее печальных карих глазах.
Если верить епископу Оноре, Эпине был нужен ему, чтобы «излечить мир». Он оставался единственным Повелителем, оказавшимся в распоряжении Рокэ, и это тоже повлияло на решение назначить бывшего мятежника на должность коменданта столицы.
Через несколько дней после Совета Уцелевших, Рокэ собрал у себя неожиданную компанию. Были приглашены близнецы Савиньяки, Марсель Валме, Робер Эпине, герцог Придд, которого заранее вызвали в столицу из Северной армии. Присутствовали ведущий все дела Рокэ в Олларии нотариус, мэтр Инголс, и неприметный седоватый мужчина, мэтр Теренций, астролог, присланный графом Валмоном.
Рокэ не привык сомневаться в своих решениях, но, рассказывая собравшимся о своем посмертном путешествии, он не раз ловил себя на мысли, что совершает ошибку. Сообщив, что до исхода астрологического Круга ему необходимо отыскать Повелителей и спуститься с ними в подземелья Гальтары, Рокэ замолчал, наблюдая за произведенным эффектом.
Напряженное молчание прервал младший Савиньяк, сказав, что для рассуждений о подобных материях ему необходимо подкрепить силы добрым вином. К удивлению Рокэ, это предложение было с радостью принято всеми присутствующими, кроме Эпине. Тот казался еще более мрачным, чем обычно.
– Я должен сообщить вам, господин регент, – после небольшой паузы заметил Придд, – что, возможно, не достоин чести присутствовать при этом обсуждении.
– Но вы же Повелитель Волн, – удивленно возразил Эмиль.
Марсель с любопытством наблюдал за тем, как самый молодой полковник Северной армии закаменел, или в отношении Повелителя Волн было бы уместнее сказать – заледенел?
– Я догадываюсь о том, о чем вы вынужденно упомянули, но мне необходимо подтверждение из ваших уст, – настоял Рокэ.
Герцог Придд обвел глазами гостей и остановился на лице хозяина.
– В таком случае, господин регент, господа, я просил бы вас по возможности сохранить в тайне то, о чем я расскажу. Если бы я знал о цели нашей встречи, то послал бы в Васспард за бумагами, хранившимися в семейном архиве, которые подтверждают, что принц Эркюль Ракан был сыном Первого маршала Эктора Придда от королевы Бланш, и, таким образом, вся Раканы, пригретые Агарисом, на самом деле являются Сэц-Приддами. Посему последним Повелителем Волн по крови был Альдо Ракан, погибший в Олларии в 400 год Круга Скал.
– Это невозможно! – воскликнул Эпине. – Альдо Ракан…
– Альдо Ракан никогда не был Раканом, – отрезал Рокэ.
Он видел, что Иноходец хочет продолжить спор, но под хлестким, как плеть, взглядом, тот промолчал и осушил очередной бокал.
– Разрешите спросить, ваша светлость, – обратился мэтр Инголс к герцогу Придду, – есть ли в ваших архивах указания, к кому перейдет линия Повелителей со смертью упомянутого Альдо, которого мы для простоты понимания продолжим именовать Раканом.
– Сожалею, – коротко ответил Валентин.
– Не можем ли мы воспользоваться советом звезд? – предложил Валме.
Мэтр Теренций замялся, явно не желая связывать себя определенными высказываниями.
– Наука о звездах крайне сложна, – наконец, пробормотал он. – Для точности гороскопа необходимы самые подробные данные об интересующем нас лице, пока же перед нами стоит обратная задача.
– Наука! – негромко фыркнул мэтр Инголс.
– А если пойти с другой стороны? – не теряя бодрого расположения духа, предложил Марсель. – Раканы почти Круг провели в Агарисе. Быть может, там найдутся следы, указующие нам путь?
– Агарис разрушен морисками, – напомнил Лионель. – Вряд ли там сохранилось что-то, кроме голых камней. Ваши родичи не склонны к милосердию, Рокэ.
– В Агарисе могут найтись подсказки, – прервал свое молчание Эпине. – Когда я находился там в изгнании, Магнус Истины Клемент настойчиво искал со мной встречи. Его преосвященство обладал глубокими познаниями о Ракане и Повелителях и был готов на все, лишь бы выпытать наши намерения.
– Истинники вполне могли копить и утаивать свои знания до поры, – задумчиво протянул Лионель. – Если только не все из них погибли…
С улицы донесся колокольный перезвон, призывающий жителей Олларии на вечернюю молитву. Величавый звук словно послужил сигналом к утолению жажды.
– Остались еще Скалы, – произнес Рокэ. – Если Окделл жив, и вы знаете, где он, расскажите об этом, господин комендант.
Робер немного помолчал, собираясь с мыслями.
– Ричард мертв, – тихо ответил он. – Это все, что мне известно.
– Простите мою дерзость, но Ваша светлость о чем-то умалчивает, – мэтр Инголс неосознанно взял тон, которым обычно опрашивал свидетеля в суде.
Отвернувшись от законника, Эпине ответил неожиданно твердо.
– Он мертв. Об этом мне известно со слов генерала Никола Карваля. После… смерти королевы Катарины его люди схватили Ричарда, вывезли из Олларии и расстреляли где-то на Надорском тракте.
В наступившей тишине едва слышно скрипнуло кресло, – Рокэ откинулся на спинку, глядя куда-то поверх плеча Робера. Он уже потерял счет тем случаям, когда ему докладывали о гибели неугодных людей. Нелепо наивного мальчишку, рядом с которым Рокэ казался себе почти всемогущим, он давно похоронил, а слепого болвана, боготворившего лжеракана, и вовсе не стоило вспоминать, но он почему-то необычайно ясно, словно уже видел это во сне, представил каменный обрыв, тупую боль от удара пули, холод и тьму.
– Вызовите генерала, этого… Карваля, пусть он сам расскажет.
– Никола погиб во время одного из зимних пожаров, но перед смертью успел исповедаться в своих грехах. Сочтя это чрезвычайно важным, его преосвященство кардинал Левий сообщил обо всем мне.
– Кардинал тоже погиб той зимой, – добавил старший Савиньяк.
– А теньент, солдаты? – уточнил его брат.
– Я… я уволил их со службы, – замявшись, отозвался Робер.
– Вы. Их. Уволили, – делая ударение на каждом слове, проговорил Рокэ.
– Их не повесили? – удивился Валме. – Какая-то солдатня убила герцога, а вы их отпустили разбойничать дальше?
– Мне больше нечего сказать, – не стал оправдываться Эпине.
– Кто мог унаследовать Повелительство? Все родные и близкие Окделла погибли во время землетрясения в Надоре. Не найдется ли у Повелителей Скал бастарда?
– На ваш вопрос, господин регент, не ответить без изучения архивов герцогов Окделлов, – отозвался мэтр Инголс. – А они, насколько нам известно, тоже утрачены.
– Из надорцев уцелели Карлионы, – Лионель, который, казалось, знал ответы на любые вопросы, связанные со знатными фамилиями Талига, задумчиво переплел пальцы рук. – Барон Ангерран Карлион, его жена, урожденная баронесса Заль, и множество наследников… Даже если они спрятали камень за пазухой из-за давних историй, ради потомства, уверен, барон будет рад оказать услугу регенту. Вот с кем стоило бы поговорить, чтобы прояснить наш вопрос.
– Что ж, осталось лишь понять, сколько времени у нас в запасе. Мэтр Теренций, быть может, вы сумеете быть нам полезным? – с изрядной долей иронией произнес Рокэ.
К его удивлению, астролог не ушел от прямого ответа.
– Судя по составленным мною картам, не менее чем через год, но и не более, чем через два года и четыре месяца нас ждет невиданное несчастье, господин регент. Ему будут предшествовать другие, не такие значительные бедствия.
Рокэ допил вино и оглядел гостей.
– Господин офицер по особым поручениям, – произнес он неожиданно весело – Савиньякам был знаком этот тон, присущий Рокэ, когда тот оказывался на волосок от смерти. – Вас ждет особое поручение. Вы отправитесь в Агарис и постараетесь выяснить все, что возможно о Сэц-Приддах и всех остальных Повелителях. Господин кансильер, несомненно, подскажет нам подходящий повод для вашей поездки в Святой город.
Лионель утвердительно кивнул головой.
– Слушаюсь, господин регент, – довольно отозвался Валме.
– Господин комендант, даю вам разрешение на кратковременную отлучку из столицы. Вы посетите барона Карлиона и узнаете у него все, что возможно, о родословной Окделлов.
Эпине безрадостно согласился.
Рокэ дал знак лакеям снова наполнить бокалы и встретил испытующий взгляд Лионеля. Он догадывался, о чем думает его проницательный друг: за все время разговора ни слова не было сказано о Повелителе Ветра.

@темы: ОЭ

---

Глава 3. Багряный круг

В кают-компании «Святой Агаты» было тихо. Свет масляных фонарей и свечей мягко отражался от латунных деталей гайифской шкатулки, установленной на «императорском» месте – в центре стола, за которым без труда могли бы разместиться восемь человек. Молодой мужчина в темном камзоле присыпал песком исписанный лист и хотел было положить его поверх пухлой стопки бумаг, но передумал, небрежно завел за ухо выбившуюся из хвоста прядь черных волос и отрешенно прикусил кончик пера.
– Прочитать тебе, что получилось, Дикон?
Дик поднял голову от судового журнала, куда аккуратно вносил все события дня. Его собеседник, словно только этого и ждал, улыбнулся и придвинул лист к себе. Откашлявшись, он приступил к чтению:
– Пусть не смущает вас, дорогой читатель, необычайность моего повествования о таинственных южных землях, именуемых Багряными, столь мало изученных и столь тщательно скрытых от дерзких посягательств путешественников. Все нижеизложенное я узнал от человека, коему без колебаний бы доверил свою жизнь, а посему оставляю на ваше суждение, отнестись ли к моим словам с сомнением или полностью положиться на правдивый рассказ.
Случилось так, что во время Великого излома меж годом четырехсотым Круга Скал и годом первым Круга Ветра мой добрый друг посетил заморскую державу Зегину, где стал свидетелем множества событий самых удивительных.
Надо сказать, дорогой читатель, что жители тех краев сильно отличаются от населения Золотых земель и не чета не только обитателям Гайифской империи, превосходящим всех прочих пытливостью ума и манерами, но и даже кагетцам, алатцам и талигойцам. У туземцев, коих называют морисками, принято умываться песком и пылью, а мертвых своих они оставляют на поедание собакам и прочим хищникам. Что же до их обычаев, то они кровавы и жестоки, общаются же мориски меж собой не словами, а отдельными звуками, перекликаясь наподобие птиц…
При первых словах Дик открыл стоящую на столе шкатулку, внутри которой находился новейший гайифский хронометр. Механизм покоился на опоре из нескольких скрепленных между собой вращающихся колец, которые удерживали его в горизонтальном положении и берегли от любых потрясений. Выслушивая все новые и новые подробности, Дик нахмурился и резко закрыл крышку.
– Марко, но ведь все было не так!
Автор прозвучавших строк вздохнул.
– Знаешь, как у нас говорят? Не верь фельпцу, не занимай у гоганна, не спорь с надорцем.
Дик ничего не ответил, он снова открыл шкатулку, сверился со стрелками и занес время в журнал.
– Хорошо, – поддавшись на молчаливый протест, проговорил Марко, – но согласись, что твой рассказ был очень сбивчив.
– Не вижу, к чему думать о былом. Ни мне, ни тебе эти воспоминания не принесут добра.
– Это необходимо для моей книги. Ты единственный чужестранец, побывавший в Багряных землях и вернувшийся оттуда живым. Из-за твоей… сдержанности, – заметь, я не сказал, косноязычности, – мы лишаемся ценнейших сведений.
Уголки губ Дика дрогнули.
– Достаточно того, что ты красноречив, – заметь, я не сказал, болтлив, – за двоих.
– Расскажи мне про запретный город Тарашшаван и про Круг, и я больше тебя не потревожу.
Теперь Дик не скрывал улыбки.
– А у нас говорят, обещания гайифца что шерсть остриженной овцы.
– Какая вопиющая несправедливость! – Марко отодвинул от себя бумагу и перо. – Мое слово крепче железа.
Дик пристально посмотрел на него: теперь, когда из глаз ушла затаенная усмешка, его лицо выглядело одновременно мечтательным и суровым.
– Да, я знаю. Ты держишь слово даже тогда, когда любой другой сочтет это невозможным.
– Так, значит, расскажешь про морисков? – не принимая серьезный тон друга, подначил Марко.

* * *
День начинался громким ревом рога. Низкий мощный звук волной катился по лагерю, оповещая всех о том, что время отдыха окончилось, пора отправляться в путь. Караван выступал незадолго до рассвета и шел без перерывов до полудня, затем останавливался, пережидал зной и снова трогался, когда солнце клонилось за горы на западе. Дорога, соединявшая порт Тар со столицей Тарашшаваном, тянулась вдоль единственной на многие хорны реки, местами то подступая к самому берегу, то уходя в сторону, когда излучины выделывали слишком глубокие петли.
– Кто ее назвал Золотой, эту дорогу? Она Мертвая или Серая, но никак не Золотая, – бормотал на гайи мальчишка лет двенадцати-тринадцати.
Дик впервые увидел его два дня назад, когда из трюма мориской шебеки попал в эту телегу со слоем старого сена на полу и толстыми прутьями. Мальчишка, – его звали Иннасио, – был одним из двух выживших гайифцев с захваченного багряноземельцами бордонского судна. Поначалу его выкупил на торгах шад, господин над Таром и окрестными землями, но он чем-то огорчил своего хозяина и был отправлен с попутным караваном для наказания в Круг.
– Когда мой брат приедет за мной…
После слов о брате мальчишка начинал привычно всхлипывать, и Дик старательно отворачивался, чтобы не видеть испуганных слез. Чужое горе и слабость неимоверно раздражали. Но и смотреть по сторонам было некуда: пыль, поднятая всадниками во главе колонны, накрывала следующих за ними плотным плащом и долго еще стояла в воздухе. Несколько небольших крепостей, деревеньки и возделанные поля вдоль реки, – вот и все, что видели путники. Дорога действительно казалась серой, в этом мальчишка был прав.
Повозку так качало из стороны в сторону и подбрасывало на ухабах, что по сравнению с ней трюм шебеки уже не выглядел таким отвратительным, а его прохлада вспоминалась с благодарностью. Дик провел в нем две недели и успел оценить все преимущества и недостатки по сравнению с трюмом гайифского брига.
Через восемь дней после отплытия с Межи судно попало в полосу штормов, которые часто налетали на побережье Багряных земель в это время года. Красавица-шебека тяжело переваливалась с борта на борт, словно была игрушкой в неосторожных руках, но в битве с морем вышла победительницей. Дик не мог понять, рад он этому или нет. В те мгновенья, когда трехмачтовик почти ложился на бок, и все незакрепленные предметы катились по полу, как по крутой горке, ему отчаянно не хотелось умирать, но когда корабль выравнивался, он вспоминал о том, что ждет его впереди, и огромная морская волна казалась не худшим выходом.
После бури его вывели на палубу, где под командой плотника матросы уже устанавливали запасную мачту вместо сломанной. У лестницы, ведущий на ют, изредка поглядывая на работы, стоял тот, кому гайифцы подарили или продали Дика, – командир Львиной гвардии нар-шада Мораял-ар-Загалла Бенальмейда.
– С прибытием на этот свет, юноша. Что скажете о нашей прогулке? – насмешливо проговорил он, не ожидая ответа.
Дик не понимал, как мог спутать его с Алвой при первой встрече. Кэналлиец был темноглазым и загорелым, почти как мориск, а годами ближе к Квентину Дораку, чем к бывшему эру. Только вызывающие манеры и легкость движений роднила его с Первым маршалом.
– Дор Алехандро, – Алайайа подала ему открытый продолговатый деревянный футляр, внутри которого на бархате лежали два клинка.
– Мне сказали, что вы неплохо владеете шпагой, юноша, а позже у меня не будет времени, чтобы убедиться в этом. Приступим.
Еще когда Дика выпустили из трюма, Алайайа приказала ему не мешкать, потому что «господин очень занят», но долгие дни и ночи взаперти не располагали к учтивости.
– Я не учитель фехтования, чтобы развлекать вас на досуге.
Его слова чем-то развеселили Бенальмейду.
– Учитель фехтования! – сквозь смех повторил он. – Это мысль!
– Вы можете меня убить или приказать вашим подручным сделать это, но вы не можете заставить меня сражаться.
Бенальмейда впервые задержал на нем взгляд.
– Вы правы, не в моих силах заставить вас биться, это бессмысленно. Полагаю, вы твердо намерены умереть, но не уронить своей чести?
Дик предпочел не отвечать, что ничуть не смутило собеседника.
– Это прекрасно. Впереди у вас будет немало возможностей выполнить свое намерение, и, поверьте, ни я, ни кто-либо другой, не станет вам в этом препятствовать. Будь вы из другого теста, я бы предложил вам за «урок фехтования» плотный обед и бутылку хорошего вина, но вижу, что с вами это не пройдет. Я предлагаю вам справедливый договор: честный бой в обмен на честный рассказ о том, что вас ждет в будущем. Что скажете?
Вглядываясь в лицо кэналлийца, Дик пытался понять, что скрывается за этой странной речью, но было непохоже, чтобы в словах таился какой-либо подвох. Решившись, он взялся за эфес шпаги и встал в позицию.
Бенальмейда с улыбкой поднял оружие и провел пробную атаку. Клинки со звоном скрестились, и Дик почувствовал, что находится в руках настоящего мастера. Противник словно заранее знал его намерения, предугадывал движения, которые должны были бы застать его врасплох. Удивительно было то, что он и сам иногда будто предвидел приемы, которыми пользовался его соперник.
На один короткий миг поединок, в котором злоба не сталкивалась со злобой, а желание убить не сквозило в каждом движении, вернул его в то время, когда это было естественным, но Дик почувствовал, что захлебнется от ярости или сойдет с ума, если позволит себе вспоминать прошлую жизнь. Он сжал эфес и атаковал, используя один сложный финт.
– Недурно! – воскликнул Бенальмейда и отвел удар.
Вскоре по его знаку бой был окончен. Командир гвардии больше не улыбался. Он хмурился, взгляд темных глаз был тяжелым, изучающим, как у сьентифика, столкнувшегося с непредвиденным.
– Да… жизнь всем преподносит сюрпризы, – вздохнув, произнес он. – У вас неплохая кэналлийская школа, юноша, хотя, вероятно, учитель был не из лучших. Готов поспорить, что, вместо того, чтобы объяснять, как положено, он использовал вас, как подушечку для булавок.
– Пока что моей школы хватало, не так ли? Продолжим?
– Не задирайтесь, это было сказано не в упрек вам. Теперь к моей части договора. Наш повелитель, нар-шад Мораял-ар-Загалл, превыше всего ставит воинские умения. В Тарашшаване самый большой Круг во всех Багряных землях – это арена, где могут сражаться и вольные, и рабы, показывая свое мастерство и веселя этим сердце повелителя. Попасть в Круг сложно, это привилегия, за которую борются, но у вас есть данные, хотя нет желания… Как видите, если решите, что биться на арене ниже вашего достоинства, смерть не заставит долго ждать, песок заберет вас очень быстро. А если вдруг решите попробовать свои силы, знайте, что лучшие воины, доказавшие свою преданность, попадают в гвардию нар-шада, правда, Алайайа?
Та лишь кивнула.
Дик перевел взгляд с нее на Бенальмейду.
– Вы так стали командиром гвардии? – с вызовом спросил он, в его голосе недоверие мешалось с неприязнью.
Бенальмейда отвернулся к Алайайе и вполголоса отдал какой-то приказ. Та поклонилась и жестом велела увести пленника.
На этом корабле Дика не связывали, его держали запертым в крохотном отсеке трюма напротив кубрика, где были подвешены гамаки матросов. Насколько он мог судить, шебека не предназначалась для перевозки «живого товара», и его просто разместили там, где он не смог бы никому помешать.
Если гайифцы обращались с ним, как с человеком, чья ценность невелика или вовсе непонятна, то здесь к нему относились, как к причуде или помехе. Дик догадывался, что Бенальмейда не занимался приобретением рабов и оказался на Меже по своим делам, а им заинтересовался только из-за слов Радзакиса. И теперь он, герцог Окделл, будет выставлен в кошкин Круг, чтобы развлечь морисков. Дика с новой мощью захлестнули возмущение и злость из-за своего бесправного положения, но он знал выход и был уверен, что у него хватит смелости довести задуманное до конца.
Покидая остров, он во второй раз оказался в порту Межи, где увидел высокий обелиск, который не заметил во время торопливой высадки с «Пиньи». На его гранях на разных языках было выбито послание прибывающим: «Чужеземец! Ты стоишь у врат в великую державу Зегину. Будь достоин выпавшего тебе счастья». В его случае счастье заключалось в том, что он сможет умереть с оружием в руках.
За время своего вынужденного путешествия Дик все больше убеждался, что бежать ему некуда и незачем, а смерть его не страшила. Он хорошо помнил день, когда понял, что это такое, – день поминовения усопшей герцогини Эдит, вырастившей его отца и деда и до последнего вздоха державшей семью в своих руках железной надорской хваткой. После долгой утомительной службы в домовой церкви он услышал пересуды матушки и тетушки Аурелии, вспоминавших, как вдовствующая герцогиня, невзлюбившая сноху, которую сама же и выбрала сыну в жены, узнала о ее болезни и приказала начать вышивать надгробный покров. Месяцы спустя украшенный искусной вышивкой, отороченный кружевами, прекрасный страшный покров был готов, а сноха еще боролась за свою жизнь. Однако это не смущало свекровь, та была твердо намерена дождаться печального события и, как всегда, оказалась права. Почему-то именно рассказ об этом покрове, созданном надорскими мастерицами для живого человека, навел на пятилетнего Дика такой ужас, что успокоить его смогла только старая Нэн. В сотый, тысячный раз проигрывая в голове последний разговор королевы и Штанцлера, Дик убеждался, что и для него надгробный покров был соткан не менее искусно и расчетливо. Вероятно, он был готов еще до того, как последний герцог Окделл отбыл в Лаик и просто ждал своего часа, который Дик в слепоте и легковерии только приблизил.
Это были невеселые думы, а мальчишка в телеге лишь усугублял их своими страхами и отчаянием. Дик многое бы отдал, чтобы остаться, наконец, одному, но казалось, что они будут плестись по сухой пыльной дороге вечно.
Лишь на четвертый день вдали показался город. На фоне высоких синих гор он выглядел невзрачным и приземистым. Улица, по которой они ехали, была, очевидно, одной из главных. Широкая, прямая, она вела юг, и, если бы не тенистые аркады, созданные выступающими верхними этажами зданий по обеим сторонам прохода, солнце било бы прямо в глаза.
Когда колонна остановилась Дик без всякого любопытства посмотрел сквозь прутья и увидел огромное серое здание, заслонившее собой весь горизонт. Он никогда в жизни не видел ничего подобного. Может быть, дворец Эсперадора превзошел бы его своими размерами, но Престол веры был разрушен морисками, а это строение простояло столетия, становясь только выше и больше, будто росло, питаясь людскими восторгами, надеждами и кровью.
– Нам же еще долго ехать? Это ведь не Круг, да? – пролепетал мальчишка из своего угла.

* * *
– О, гляньте-ка, новые морискиллы в клетке! – возглас на талиг с ненавистным южным акцентом, как у чесночников Карваля, раздался из темной зарешеченной каморки, мимо которой вели Дика и мальчишку. Были и другие выкрики на чужих языках, – их Дик не понимал, но ощущал на коже, как удары.
Их долго вели темными узкими переходами, – ему казалось, что за это время можно дважды обойти весь город, – прежде чем конвой остановился у просторной камеры, где уже находилось пятеро мужчин. Все они были морисками. Приглядевшись к неожиданному пополнению и убедившись, что им ничто не угрожает, они равнодушно вернулись к своим делам. Один неотрывно смотрел на щель окна под самым сводом и беззвучно шевелил губами. Другой уставился в стену и время от времени бился об нее плечом и виском, остальные лежали на полу, пытаясь забыться.
Дику и мальчишке, старавшемуся держаться к нему поближе, осталось место у самого входа. Они осторожно сели на пол, не спуская глаз с остальных и ожидая нападения в любой момент, но вокруг было тихо, смолкли даже дикие крики в глубине подвалов Круга, вызванные их прибытием. Только в камере напротив, где было еще больше пленников, чем у них, один мужчина беззаботно насвистывал какую-то мелодию. От этого беспечного свиста кровь стыла в жилах.
– Мой брат… мой брат придет за мной… – плача, бормотал мальчишка.
Дик отодвинулся от него, насколько это было возможно, и прислонился спиной к стене. Время тянулось бесконечно. Когда последний луч солнца осветил камеру и скрылся, стража разнесла воду. Ни им, ни заключенным в соседней камере еды не досталось. К чему кормить тех, кто завтра погибнет?
Глупо было тратить ночь накануне казни на сон, но Дик, похоже, все же задремал, потому что ему привиделись слепой Алва и Альдо, подающие реплики, как актеры на сцене, играющие для одного зрителя. Затем случилось странное: с каждым словом лицо Алвы трескалось, как глиняная маска, наконец, он замолчал, вздохнул и вдруг разлетелся сотней острокрылых ласточек. Дик отшатнулся, но Альдо ничего не заметил. Золотистые волосы трепал легкий ветерок, он улыбался и, казалось, вот-вот отпустит веселую шутку. Вместо этого он начал насвистывать, и Дик, сам того не желая, попятился, испытывая необъяснимый ужас, как животное, попавшее в капкан. «Добыча», – скрежещущим голосом, не привыкшим к человеческой речи, проговорил Альдо: – «Мой!».
Дик распахнул глаза. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Он перевел дыхание и взглянул на узкое оконце: небо над Тарашшаваном начинало сереть.
Когда наступило утро, стражники выгнали людей из соседней камеры в проход и повели их вверх по коридору. Где-то совсем рядом лязгнули и заскрипели ворота, затем все опять смолкло.
– Сейчас морискиллы запоют! – выкрикнул уже знакомый голос с южным акцентом.
Раздался издевательский свист, люди в каморках в глубине Круга зашумели. А потом до Дика донеслись звуки, которые всколыхнули память о Дараме, – вопли и стоны умирающих людей, попавших в смертельную ловушку. Наконец, они прекратились.
Солнце поднялось еще выше, когда стража открыла дверь их камеры. В отличие от предыдущей партии им дали хорошо заточенные кинжалы.
– Я поставил на тебя, северянин, – неожиданно произнес на едва понятном гайи один из охранников. – Дерись, не то песок тебя заберет.
Дик в отвращении отвернулся, но потом все же спросил:
– Почему тем, кто был до нас, не дали оружия?
– Сегодня Птичий день. Как морискиллы, да? Сначала преступники, потом – рабы, от которых нет толку. То была казнь, теперь Шелаф – суд судьбы. Дерись.
Дик не ответил. Ему хотелось узнать, с кем им предстоит сражаться, но он решил не унижаться до расспросов. Кто бы не ждал их на арене, он не собирался сражаться в поединке на радость черни.
Всех семерых подвели к большим деревянным воротам. Сквозь щели между досками пробивался такой яркий свет, что было больно на него смотреть. Снова лязгнули замки, створки распахнулись, и их вывели в Круг.
Дик почувствовал себя так, словно находится в глубине огромной воронки: арена размером превосходила любую площадь в Олларии, трибуны окружали ее бесконечным рядами, с самых верхних из них выступающие, верно, выглядели, как игрушечные солдатики. Скамьи были пусты, небольшая толпа собралась на стоячих местах, – очевидно, беднякам и казнь была в развлечение, а более зрелищные представления оставались не по карману.
Величина арены оглушала и подавляла. Дик с трудом заставил себя прекратить озираться по сторонам и сосредоточиться на том, что происходит в непосредственной близости. Вместе с шестью обреченными он ждал, что сейчас навстречу выйдут вооруженные воины, и готовился презрительно бросить кинжал под ноги убийце.
Он так и не понял, откуда они появились. Обернулся на дикий вопль одного из пленников, когда черный мориский лев вырвал кусок из его шеи. Кровь широкой дугой брызнула на горячий песок, от знакомого запаха с нотками железа сжался желудок.
Дик едва успел увернуться от второго хищника. Он крепко сжимал кинжал, даже не помышляя о том, чтобы его бросить. Одно дело быть убитым человеком, другое – оказаться растерзанным и сожранным этой закатной бестией.
Лев весь подобрался, как сжатая до предела пружина, шерсть на загривке стояла дыбом. Промахнувшись с одной жертвой, он избрал себе другую. Глупый мальчишка, будто зачарованный, стоял на месте и даже не пытался убежать.
Сам не понимая, что делает, Дик бросился к Иннасио и в последний миг оттолкнул его в сторону. Прыгнув с места, лев всем весом навалился на Дика, выбил воздух из легких, впился когтями в грудь и ребра. Дик, не глядя, ударил кинжалом со всей силы вверх, и охнул, когда зверь, будто ставший еще тяжелее, замер без движения. Руки и лицо испачкало чем-то теплым.Он открыл глаза, которые, оказывается, успел зажмурить, и увидел, что кинжал по рукоять вогнан под челюсти зверя, клинок, вероятно, проник в мозг.
Ему трудом удалось выбраться из-под туши. Мальчишка беспомощно сидел там, где упал от толчка Дика. Один из морисков прижался к воротам, устав умолять, чтобы их открыли. Больше живых в Круге не было. Зверь, напавший первым, расправился с остальными, но последний пленник – тот, что бился виском о стену, – уже умирая, нанес ему смертельный удар.
– Вставай! – грубо прикрикнул Дик на чудом оставшегося в живых мальчишку.
Иннасио тяжело поднялся на ноги и, ни на кого не глядя, побрел к воротам. Дик медленно пошел за ним.

* * *
– Бедный малыш, – глухо произнес Марко.
Дик посмотрел на друга, прикусил губу и заставил себя продолжить.
– Я должен тебе сказать, что был жесток к нему. После того жуткого испытания он подошел ко мне и поблагодарил за спасение жизни. Он сказал, что его брат тоже помогал всем, кто в этом нуждался. А я был так зол, что посмеялся над его детской верой в чудо и предложил рассчитывать лишь на свои силы. Я отчаялся, и мне хотелось растоптать чужие надежды…
– Не стоит об этом, – Марко откинулся на спинку стула и закрыл глаза. – Расскажи, что было дальше.

* * *
Дик долго не мог прийти в себя после боя. Он очнулся и начал замечать окружающих, только когда понял, что его привели не в камеру, а в помещение, которое больше походило на казарму или на лазарет. Стражник, тот самый, что делал ставки, подвел его к пустой койке, поглядел на разодранную окровавленную одежду, покачал головой и куда-то исчез.
– Добро пожаловать в это чудное местечко, по сравнению с которым зад Леворукого сойдет за рассветные сады, – прогрохотал темноволосый мужчина, высокий и мощный, как силач на ярмарке.
По всей его повадке было видно, что он чувствует себя хозяином казармы. Его звали Ксандр Гайифец. Продержавшись на арене более двух лет, он был одним из лучших и самых опытных гебаллов.
– Я Ричард… – Дик запнулся, не желая называть родовое имя в этой дыре.
Ксандр широко улыбнулся.
– Не волнуйтесь, здесь никто не представляется, как это принято, для нас вы будете Диком Северянином, ведь так вас называл командир гвардии? Это он привел вас? – гайифец бросил на Дика испытывающий взгляд и тут же снова улыбнулся.
Тем временем вернулся стражник в сопровождении маленького седого старика, который, не говоря ни слова, распахнул порванную рубаху и посмотрел на царапины, оставленные когтями льва. Он злобно взглянул на стражника, очевидно, недовольный, что его отвлекли от отдыха, и резкими движениями, словно фаршировал гуся, заложил в порезы темную едкую мазь. После этого, не дожидаясь ни ответа, ни слов благодарности, старик развернулся и поспешил выйти из комнаты. Стражник кивнул Дику и последовал за лекарем.
– Почтенный Рашшат сегодня не в духе, – Ксандр даже развел руками.
Дик не мог ничего ответить, стиснув зубы, он ждал, когда жжение в ранах хоть немного утихнет.

* * *
– Именно от Ксандра я узнал многое из того, чем живет Круг, – нахмурившись, произнес Дик. – Например, что Круг – это не только арена, но и тюрьма, о чем мне не сказал Бенальмейда. Самые зрелищные бои устраивают в восьмой день недели. В первые пять дней арена закрыта для зрителей, на шестой в Круг выводят преступников и новичков – это самые безжалостные выступления, – за ночь арену очищают, и на утро в Круг выходят бойцы – гебаллы – желающие показать свои умения. Но все это лишь подготовка к представлениям, которые разыгрываются в Круге в завершение недели: тогда на арене встречаются самые лучшие воины или даже отряды, показывают сражения и известные битвы, за которыми наблюдает знать, а иногда и сам нар-шад.
– Была ли хоть крупица правды во всем том, что рассказывал тебе этот мерзавец? – зло проговорил Марко. – Хотел бы я иметь возможность лично убить его. Неужели он ни разу не упомянул имени, которое носил до того, как попал к морискам?

* * *
– Как вы сюда попали? – мрачно спросил Дик.
Ксандр пожал плечами.
– В нашей семье принято, что наследство неделимо достается старшему сыну. У меня есть младший брат, который был с этим не согласен. Он подстроил ловушку, и теперь наслаждается тем, что по праву принадлежит мне.
Легкомысленный тон, которым это было сказано не обманул Дика. Он с трудом мог представить, что испытывает новый знакомый, из-за предательства родного брата ставший бесправным рабом.
– Я еще вернусь, – спокойно и уверенно продолжил тот. – Аркадий пожалеет о своем поступке.
– Вы хотите бежать?
Ксандр оглушительно рассмеялся.
– Невозможно бежать из Багряных земель. Вы не спрячетесь в городе – любой, кто вас заметит, сразу донесет, и даже если каким-то чудом выберетесь из Тарашшавана, идти дорогой – безумие, а вокруг только мертвая пустыня… Да и по местным законам, ни одно иностранное судно не может пристать к берегу Зегины, мориски никогда не ослушаются своего повелителя, с контрабандистами здесь разговор короткий, – казнь в Кругу, как сегодня утром.
– Как же вы намерены вернуться?
– Вы, северяне, не любите зря терять время, не так ли? Ладно, расскажу. В империи есть одна должность, которую всегда занимает чужеземец, – Великий Ар-геббал, предводитель армии нар-шада. Сейчас это клавиец Сельв Ызарг. Я стану его главным офицером, а затем и самим Ар-геббалом. Будьте уверены, я вернусь в Гайфу не один, а во главе войска, тогда и встречусь с Аркадием.
Дик кивнул, но, растеряв в скитаниях изрядную долю доверчивости, вдруг усомнился в сказанном.
– А как же Бенальмейда? Он тоже чужеземец и занимает высокую должность.
– Да, – чуть замялся Ксандр, – Бенальмейда… Я забыл, что вы с ним близко знакомы.
– Вовсе нет!
– Ну, он ведь кэналлиец, они всегда были родней морискам. Да и насколько я знаю, его изгнали из страны с позором.
– Как же он стал командиром гвардии нар-шада?
– Боюсь, нам остается только гадать, чем такой человек, как Бенальмейда, заслужил подобную милость и как за нее расплатился.

* * *
– Это все? Ты уверен? Может, он хотя бы упомянул, где расположены его владения?
Едва заметно помедлив, Дик покачал головой.
– Нет, Марко, это все.

* * *
Дик не знал, сколько дней провел в казарме Круга. Он выучил несколько слов на чужом языке, но редко обращался к кому-то, кроме Ксандра. Лекарь Рашшат посещал его еще дважды. Грубого старика словно подменили, он был внимателен и аккуратен: благодаря его умениями глубокие царапины, оставленные львом, не загноились и хорошо заживали.
Однажды после представлений Восьмого дня всем выжившим на арене геббалам по велению довольного нар-шада устроили торжественный пир. Праздник удался на славу, до казарм, где оставались немногие раненные, то и дело доносились хмельные возгласы и смех победителей Круга.
Посреди ночи Дик проснулся от чьего-то вскрика, поколебался, но все же поднялся и вышел из своего закутка. При свете полной луны ему хорошо была видна койка Ксандра, на которой восседал хозяин, крепко обнимавший легкого, как перышко, мальчишку.
Заметив Дика, он подмигнул ему и чуть ослабил хватку. Иннасио обернулся, вздрогнул, закрыл лицо ладонями и, неожиданно рванувшись из всех сил, бросился бежать по проходу.
– Что же вы наделали? – насмешливо произнес Ксандр. – Я обещал страже вернуть его до рассвета.
Дик чувствовал, что его лицо пылало не меньше, чем у опозоренного мальчишки, и так как он молчал, Ксандр продолжил:
– Вы же не думали, что меня прозвали Гайифцем лишь потому, что я родом из империи? Пареньку нужна защита на следующих выступлениях, и я ему ее обещал, если он не будет дурить.
Дик ненавидел себя за то, что растерялся почти так же, как при той непристойной сцене между королевой и Алвой, невольным свидетелем которой он стал. Тряхнув головой, он старался не думать о том, как посмеялись над ним ядовитая Талигойская роза и Штанцлер, и знал ли об этом его бывший эр.
Наблюдая за опешившим, замершим, как статуя, новичком, Ксандр встал и сделал шаг навстречу. Дик поймал на себе его пристальный взгляд, не менее плотоядный, чем у Альдо из сна.
– А вы не хотели бы... – хрипло начал Ксандр.
– Вы мне отвратительны, – наконец, отмер Дик.
Не дожидаясь ответа, он прошел вдоль коек, подзывая Иннасио, но мальчишка, видно, забился куда-то, стыдясь показаться.

* * *
– Что ж, – вздохнул Марко, – не будем об этом. Расскажи о нравах морисков. Говорят, они крайне жестоки?
– Не больше других... Я знаю лишь о том, что происходило в Круге, а судить по этому о морисках, все равно что судить о любом народе по его отбросам.
– А как же слухи о диких казнях, принятых у них?
Дик немного помолчал перед тем, как ответить.
– Однажды я увидел, как по коридору ведут двух мужчин в жалких обносках. От изнурения они еле стояли на ногах, и пока ждали у ворот выхода на арену, поддерживали друг друга. Мне показалась, что я различил у одного из них на груди вышитого льва. Их сковали вместе и вывели в Круг. Арена бесновалась, будто казнят не двух беспомощных адрианцев, а кровных врагов, нелюдей. На них натравили ызаргов, и только к полудню все было кончено.
Марко встал из-за стола, остановился у окна, вглядываясь в ночное море, слившееся с темным, как черный бархат, небом.
– Почему ты не хочешь говорить о том бое?
– К чему терзаться тем, что не исправишь? – попробовал возразить Дик.
– Я прошу тебя.
Дик подошел к другу и встал у его плеча.
– Нас отправили в Круг. Иннасио тоже был там, хотя его не должны были выпускать в этот день. Полагаю, это устроил Ксандр, возглавивший наш отряд. Против нас бились бойцы, которых выбрал для сражения Великий Ар-геббал. Они убивали нас, смеясь. Только Ксандр да еще пара геббалов отбивали их атаки, остальные полегли в первых же столкновениях. Нас окружили, и я увидел, как Ксандр, на которого нападали со всех сторон, заслонился от одного из ударов Иннасио. Он умер мгновенно. А затем меня проткнули кинжалом, после чего сочли мертвым. Это все, что я помню.
– Благодарю, – после долгого молчания произнес Марко.
– Я ничего не сделал.
– Ты выжил.

@темы: ОЭ

---

Глава 2. Вороново гнездо

Он очнулся от того, что левую щеку ласково пригревало солнце. Открыл глаза, привстал на локтях и огляделся: волны, одна за другой, тихо набегали на берег и, мягко шурша, словно шептали секреты, сползали в море. Песчаное побережье тянулось, на сколько хватало глаз. К югу песок сменялся камнями, скалы становились все круче и круче, и там, на высоком утесе белел открытый всем ветрам замок.
Рокэ долго, очень долго смотрел на него, потом медленно поднялся, с удивлением чувствуя, что нетвердо стоит на ногах.
– Хорошенечко погуляли ночью, дор?
За спиной, как из воздуха, появился мальчишка в закатанных до колен штанах и завязанной на животе рубахе. В руках он держал огромную корзину, полную мидий. Вишневые глаза были так честны и чисты, что Рокэ невольно потянулся проверить кошель на поясе. Кошеля не оказалось, а вот шпага была при нем, и это утешало.
– Мигелито! – к ним со всех ног спешил отец мальчишки. – Доброго утречка, дор. Не мешает вам мой оболтус? Вы, видать от своих отстали? Большинство-то уже дня три-четыре, как приехали.
– Будут нового соберано оглашать, да, бать? Лучше б прежнего сыскали. Он нам нравился, правда? А на поза-позапрошлую Ночь костров он с нашей Паломой как прыгнул через огонь! И ее с собой увез, поминай, как звали. Палома-то потом вернулась и тут же за Энко Силача замуж вышла, с таким-то приданным. Сказала, соберано нестарый и краси…
– Помолчи, Мигелито. Видишь, дор головой мается.
Мигелито жизнерадостно пританцовывал на месте, но тяжелая отцовская рука на плече держала крепко.
Не слишком гордясь своими прошлыми успехами, Рокэ благодарно кивнул мужчине.
– Лошадь найдется?
Отец Мигелито смерил его задумчивым взглядом.
Рокэ небрежно стянул с пальца перстень, покрутил его, как ярмарочный ловкач, в руке, – Мигелито только и успевал следить за сверкающим на солнце камнем, – и, подмигнув, бросил его восторженному мальчишке.
– Найдется, отчего же не найтись, – усмехнулся отец. – Только, не обижайтесь, дор, сбрую верните. Пришлю за ней вот хотя бы сына. Или сам приду дней через пять. Вы же в замок? Туда, почитай, уже почти все рэи съехались. Вся Эрмандада в сборе, – давненько такого не бывало.
В его тоне слышался вопрос, но Рокэ лишь вновь взглянул на высокие башни, освещенные солнцем.
По традиции Эрмандаду мог созвать правитель в случае войны или для того, чтобы отдать приказы, касающиеся всех поданных. За их исполнением следил майордом соберано, полномочия которого за последние пол-Круга стали гораздо шире. По сути, пока соберано пребывал в столице Талига, Кэналлоа от его имени управлял майордом.
За все время правления Рокэ еще ни разу не объявлял сбор Эрмандады. При отце, соберано Алваро, рэев приглашали в столицу дважды: в первый раз, когда восточное и южное побережье стали слишком часто пощипывать пираты, а затем – после внезапной смерти Франциска II, тогда Кэналлоа вскипела от волнений.
– Все рэи, говоришь? – Рокэ почувствовал, как от непредвиденного вызова кровь быстрее побежала по жилам: встреча с подданными обещала быть бурной. – Тогда, хозяин, найди мне и шляпу.
Мужчина широко улыбнулся, став очень похож на сына.
– Будет вам шляпа, дор.

* * *
Шляпа была знатная. Скрывшись с глаз хозяина, Рокэ остановил кобылку и сдернул с головы цветастое чудовище, стараясь не думать, откуда подобное могло взяться в доме рыбака. Огромное облезлое перо и шарф, украшающие тулью, полетели в придорожную канаву. Теперь, когда шляпа стала не столь вызывающей, ей, пожалуй, было под силу сохранить инкогнито владельца.
Чикита, проверяя умения всадника, пошла боком, Рокэ туже подобрал поводья и успокаивающе погладил ее по темно-рыжей шее.
– Не упрямьтесь, дорита, я знаю, что вы способны на большее.
Чем ближе он подъезжал к Алвасете, тем оживленнее становилась дорога, а у Ласточкиных ворот толпа бурлила сильнее, чем в дни праздников и венсий. Этого, впрочем, следовало ожидать: на памяти Рокэ редкие рэи отдавали предпочтение тишине и созерцательности, большинство же и на смертном одре не упустили бы возможность шумно погулять и попировать, а любые споры решали излюбленным способом – поединком.
Не нужно было гадать, что стало причиной созыва Эрмандады. Еще издалека Рокэ заметил, что синие с черным гербом флаги на башнях замка траурно приспущены. Судьбу его земли сейчас решали собравшиеся в Зале Соберано, который чаще ласково называли «пекеньо» – малышом, малым залом. Старинное помещение поражало не только своими размерами, но и огромным куполом, который словно парил надо всем без видимых опор.Посреди зала под синим балдахином стоял низкий и широкий трон, богато украшенный драгоценными камнями, подарок нар-шаду Альбину от мориских родичей. На полу цветной мозаикой была выложена большая карта Кэналлоа и ее ближайших соседей, над ними гордо реял ворон, неся в когтях девиз «Против ветра!». Отсюда амфитеатром поднимались деревянные скамьи: чем знатнее было семейство, тем ближе оно располагалось к центру, рэи попроще занимали верхние ряды.
В этот день вход в замок был свободным. Еще раньше Рокэ оставил Чикиту у коновязи, и, пониже надвинув шляпу на лицо, пересек залитый солнцем мощеный двор. По пологим широким ступеням, ведущим к месту сбора Эрмандады, неторопливо прогуливались взволнованные рэи. Не обращая внимания на не по-осеннему теплое погожее утро, они негромко обменивались последними новостями. Обойдя их, Рокэ прошел знакомой дорогой в зал и поднялся на одну из верхних скамей.
Несмотря на раннее время, многие уже заняли положенные им места. Рокэ увидел своего наследника, кузена Диего, сидевшего рядом с пустующим троном. В его одетом в яркий жилет и камзол в мелкий цветочек соседе он с изумлением узнал виконта Валме. С другой стороны от трона соберано расположился майордом Аурелио Ортега, его сын Хулио и рэи из их окружения. С кафедры к присутствующим обращался секретарь соберано, рэй Эстигуерра.
– Благородные рэи! Напомню, что вчера мы заслушали офицера по особым поручениям при особе соберано Рокэ, виконта Валме, который присутствует здесь. Он свидетельствует и удостоверяет, что в середине месяца Весенних Ветров вместе с тяжело больным соберано выбрался из захваченной мятежниками Олларии. Оправившись от болезни, соберано выехал навстречу армии маршала Юга, графа Лэкдеми, однако внезапно изменил решение и направился к старой столице, Гальтаре. В окрестностях города произошло несколько землетрясений, и 15 дня месяца Летних Скал сего года соберано по слепому стечению обстоятельств поглотил разлом земли. Как известно, в случае, если смерть соберано произошла не на поле боя либо не засвидетельствована медиком при его особе, до вступления наследника в права наследования полагается ждать не менее трех месяцев, дабы подтвердить гибель соберано. По просьбе рэя Салины, законного наследника соберано Рокэ, мы ждали более четырех месяцев, но откладывать далее невозможно. Мы собрались здесь, чтобы присягнуть нашему новому соберано – Диего Салине.
Скамьи, где обычно сидели рэи восточного побережья и севера Кэналлоа, зашумели.
– Не желаем над собой марикьяре! – выкрикнул один из них, и гудение в зале усилилось.
Глядя на застывшее лицо Диего, Рокэ нашел, что тот непривычно мрачен, будто находится здесь не по своей воле, – он даже не повернулся в сторону протестующих.
Неожиданно в середину зала выступил немолодой мужчина в облачении олларианского епископа. Он медленно, но правильно говорил на неродном языке.
– Благородные рэи! Да пребудет с вами благословение Создателя, и да поможет оно всем нам сохранить остроту и ясность мысли. Я, Конрад, епископ Ноймарский, представляю здесь особу его высочества регента Талига, герцога Ноймаринена, и прибыл сюда с одной целью – выразить его доброе отношение и дружбу к соберано Диего. Вместе с вами его высочество скорбит о безвременной кончине Первого маршала Талига и выражает надежду на то, что горе не затуманит ваш бойкий разум…
Слова епископа потонули в ровном гуле голосов.
– Ловко Северный волк прислал к нам священника, ничего не скажешь, – прошептал Рокэ его сосед по скамье. – Будь это кто другой, уже давно бы познакомился с нашим гостеприимством. С каких пор чужаки присутствуют на сборе Эрмандады? При соберано Алваро такого бы не случилось…
Секретарь безуспешно призывал разошедшихся рэев к тишине. Ни Диего, ни, к удивлению Рокэ, майордом, не вмешивались в разгорающийся скандал. Со своих мест они с каменными лицами наблюдали за происходящим.
В этот миг в зал торопливо вошел мужчина в богатом, но запыленном дорожном костюме. Он был кэналлийцем, однако незнакомый фасон одежды выдавал, что немалый срок он провел на чужбине.
– Благородные рэи, позвольте обратиться к вам! – не смущаясь, воскликнул он.
– Кто вы? Назовитесь… – донеслось с разных сторон.
– Я рэй Антонио Фуэнтос-и-Махе, доверенное лицо и посол ее светлости правящей герцогини Улаппа Ады-Марины, прямой наследницы Антонии-Каэтаны Алва, старшей дочери соберано Алваро. Разрешите мне…
– Пусть говорит! – неслось с одних скамей.
– Долой! – кричали с других.
Невозмутимо переждав бурю, рэй Фуэнтос-и-Махе продолжил.
– Благородные рэи, я привез послание от моей госпожи, правящей герцогини Улаппа. Ее светлость хотела бы напомнить благородным рэям, что Талиг всегда был отчимом Кэналлоа. Будучи правительницей герцогства Улапп, она, как никто, понимает стремление жить не по указке большого и непредсказуемого соседа, а по своим собственным желаниям. Улапп и Кэналлоа связывает многое, – у нас одни друзья и общие враги, схожие обычаи и традиции. Ее светлость герцогиня Ада-Марина через свою мать является прямой наследницей соберано Алваро, ее дочь, маркиза Пааю, скоро достигнет брачного возраста и со временем унаследует корону Улаппа. Подумайте, благородные рэи, о возможном великом будущем, которое ждет нас, если мы объединимся.
– Я должен напомнить благородным рэям, что Эрмандада собрана для того, чтобы присягнуть соберано Диего, – вмешался Эстигуерра. – Это не место для измены и пустых разговоров.
– Подождите, благородные рэи, сейчас в сала пекеньо войдут мориски. Почему бы внуку соберано Алваро не напомнить нам о себе? – насмешливо бросил один из рэев из окружения Ортеги.
– Всё лучше талигойцев!
– Согласен с вами, – повернувшись к шутнику всем телом и наклонившись вперед, как для атаки, веско проговорил соратник майордома. – И я согласен с рэем Эстигуеррой, призвавшим нас закончить с пустопорожней болтовней, а вчера и сегодня – должен сказать, – мы немало ее наслушалась. Но он не прав, говоря об измене. Мы все верно служили дому Алва. Однако со смертью соберано Рокэ род прерван. Так давайте, – раз уж здесь собрались самые светлые головы Кэналлоа, – подумаем о том, как нам жить дальше! Может быть, корона Талига поможет нам в эти трудные времена? Я сомневаюсь. Никто из чужеземцев не должен решать за нас, потому что у нас своя голова на плечах.
– Пока еще у вас на плечах, – едко вставил Эстигуерра.
– Я готов рискнуть своей жизнью, но хочу продолжить. Как рэй Дездадо и член Эрмандады я имею на это право.
– Пусть говорит!
– Здесь прозвучали слова о тяжелых временах, которые могут наступить. Но разве кто-то из нас хочет подобных перемен? Разве мы не были преданы соберано Рокэ и не выполняли его решений? И разве не присутствует здесь тот, кто долгие годы в отсутствие соберано следил за порядком, кто трудился изо дня в день, чтобы наш край процветал? Ортега происходят из достойного благородного рода. С середины Круга Молний они были майордомами Алва. Разве дор Аурелио не заслужил нашей благодарности и не доказал, что может продолжить достойно править нами?
По залу приливной волной прокатился гомон. Салина выглядел удивленным, а Ортега выпрямился и застыл на своем месте, как статуя.
– Вы говорите хорошо, рэй Дездадо, но вы замышляете измену сюзерену, – епископ Ноймарский бесстрашно выступил вперед, несмотря на протесты и оскорбительные выкрики с верхних скамей. – Красивые слова на скроют низкой сути: вы говорили, что были преданы соберано Рокэ. Так вот: соберано ясно изъявил свою волю передать герцогство кузену, маркизу Салина. Все иное – это измена. Попытка нарушить союзный договор с Талигом – это измена. И я думаю, что даже так далеко на юге знают, что герцог Ноймаринен не потерпит измены.
– Убирайтесь к себе на север! – закричали со всех сторон.
Епископ что-то ответил, но его голос потонул в шуме зашедшегося гневом зала. Многие поднимались со своих мест и выкрикивали проклятья чужаку, а заодно и всем тем, кто не разделял их мнения. В воздухе отчетливо запахло скандалом и дракой.
Салина отдал какое-то приказание стоявшему позади его скамьи порученцу, но Рокэ уже спешил вниз. Его поразило, что еще до того, как он сдернул с головы широкополую шляпу, кузен безошибочно – по походке ли, по наклону головы, каким-то внутренним чутьем, – узнал его среди всех столпившихся в проходах. Диего встал со своего места и шагнул к нему навстречу, широко раскрыв глаза, словно боясь поверить тому, что видит. Мгновеньем позже и виконт Валме узнал в не слишком опрятно одетом незнакомце Первого маршала Талига.
Внезапно в зале установилась такая тишина, что каждый шаг Рокэ отдавался эхом под высокими сводами «Пекеньо». Он пересек мозаичную карту на полу и медленно опустился на низкий трон, по привычке подобрал под себя одну ногу и обвел непреклонным взглядом все почтенное собрание.
По залу прокатился шепот: «Соберано…» Люди застыли в тех позах, в каких их застало появление Рокэ, завороженно глядя на правителя Кэналлоа. Только Ортега вздрогнул, тревожно посмотрел на сына и тут же обернулся назад, но лишь для того, чтобы убедиться, что выход из зала перекрыт гвардейцами Салины.
– Приветствую вас, благородные рэи!
Ответом было безмолвие, перемежаемое шорохами, шепотами, вздохами и проклятьями.
Рэй Эстигуерра выглядел так, словно увидел ожившего мертвеца, но и это не помешало секретарской выучке.
– Да здравствует соберано, – неуверенно произнес он.
– Да здравствует соберано! – грянуло со всех сторон.
Рокэ благодушно кивнул и знаком предложил всем сесть. Он напоминал сейчас не ворона, а мориского черного льва, вальяжно разлегшегося на солнце, но в любой момент готового броситься на добычу.
– Вы можете пощупать мой пульс, дор Филиппо, – любезно предложил он Эстигуерре.
Не поняв злой шутки, рэй шагнул к нему, но был остановлен холодным взглядом синих глаз. Под внешним спокойствием соберано кипело такое неудовольствие, что секретарь отшатнулся.
– Я счастлив выпавшей мне возможности увидеть вас всех, благородные рэи. И полагаю, что не ошибусь, если скажу, что и вы рады видеть меня.
Со скамей донеслось шуршание, словно некоторым вдруг стало неуютно сидеть на месте.
– Полагаю, что ко всеобщему благу было бы разумно предать забвению многое из того, что было сегодня сказано.
Раздались негромкие возгласы одобрения.
– Сбор Эрмандады – редкое событие, и у меня нет желания омрачать его какой-либо несправедливостью, обидами, предательством и другими недостойными поступками. Это было бы ножом в спину нашему братству, не так ли? Ради сохранения и исполнения договоренностей между соберано и его подданными, которые блюдутся не один Круг, я готов на все, даже вернуться из Заката… и, конечно, отправить туда моих врагов, если потребуется.
В зале было тихо. Рокэ тоже замолчал, словно ожидал чего-то.
– Да здравствует соберано! – раздались вначале робкие, а затем все более яростные крики.
– Благодарю вас, благородные рэи. Ваша искренняя радость наполняет меня уверенностью в том, что я поступлю правильно, если через неделю в Алвасете будут устроены венсии в честь прибытия соберано. Вы окажете мне честь своим участием.
Рокэ благосклонно ответил на новые приветственные возгласы и поднялся с трона, показывая, что сбор завершился. Однако рэи не торопились расходиться, каждый надеялся оказаться поблизости от соберано и удостовериться в том, что зрение его не обмануло.
– Дор Филиппо, – не теряя времени, подозвал Рокэ секретаря, – подготовьте послание о моем возвращении, разошлите его, как можно скорее. Также набросайте письмо и пошлите гонца ко двору Талига. Чем быстрее закончится эта комедия с моей якобы смертью, тем лучше.
– Соберано, понадобятся еще копии для государственного архива, вашего личного архива, послания для нар-шада Тергэллаха-ар-Шауллаха…
– Сделайте все, что нужно. Да, и велите поднять флаги. Начинайте подготовку к венсиям.
Эстигуерра поклонился.
– Ваше преосвященство, – обратился Рокэ к епископу Ноймарскому. – Рад видеть вас в моей столице. Завтра мы обсудим предложения герцога Ноймаринена.
– Его высочество регент…
– Да?
– Я говорил о его светлости герцоге Ноймаринене.
– Вот как? А я было решил, что вы обратились ко мне.
– Я буду ждать нашей завтрашней встречи… ваша светлость.
Рокэ отвернулся от упрямца. Краем глаза он заметил, что гвардейцы Салины не выпускают со скамьи майордома и его сына, и быстрым шагом приблизился к ним.
– Вы поступили очень опрометчиво, дор Аурелио.
Лицо Ортеги было бледным и спокойным. Оно чем-то напоминало лики святых со старинных гравюр, такое же четко очерченное, застывшее и печальное.
– Мы в вашей власти, соберано.
– Я говорил, что многое следует предать забвению… Многое, но не все.
Ортега склонил голову.
– Вы с сыном будете ждать моего решения в башне Мерседес.
Выполнив обязанности соберано, Рокэ на миг позволил себе забыться, он повернулся к своему наследнику и, прищурившись, встретил его темный испытывающий взгляд. Сколько раз кузен так же смотрел на него в юности, когда Рокэ затевал очередную авантюру? Матушка часто говорила, что Диего родился со взглядом взрослого мужчины.
– Соберано, – Диего поклонился.
– Кузен.
– Позвольте сопровождать вас.
Рокэ кивнул.
– Даже в Закат, если потребуется, – твердо добавил Салина.
Выражение лица Рокэ осталось спокойным, но что-то в нем изменилось, напряжение и готовность к жестким решениям, державшие в подчинение весь зал, ушли из глаз, словно опытные бойцы скрылись до поры в тени.
– А мне позвольте откланяться, – обиженно произнес Валме. – Из-за вас, господин Первый маршал, я прослыву самым бесчестным человеком во всей Кэналлоа.
Рокэ улыбнулся уголком рта.
– Берите выше, виконт. Во всем Талиге.

* * *
– Любезный виконт, почему вы смотрите на меня, как, Леворукий сохрани, барон Капуль-Гизайль на безделушку гальтарского периода?
– Вам показалось, господин Первый маршал, – кротко откликнулся Валме.
– Мне показалось, Диего?
– Нет, соберано.
Они ехали верхом по улочкам Алвасете в сопровождении гвардейцев Салины. Весть о возвращении соберано уже расходилась по городу, и Рокэ решил лично подтвердить правдивость слухов.
– Так чему обязан, виконт?
– Мне теперь сложно полагаться на зрение, господин Первый маршал, но, если оно меня не обманывает, как уже случалось в прошлом, вы выглядите моложе, чем до… исчезновения.
– Должен признать, вы очень наблюдательны, Марсель.
– Благодарю.
Валме ожидал продолжения разговора, но его не последовало. Рокэ натянул поводья и остановил лошадь.
– Диего, мне нужна ближайшая эсператистская церковь.
– Ближайшая – в Гранатовом тупике, – удивленно ответил Салина. – Но при ней приют для нищих. В паре кварталов есть еще одна, она производит лучшее впечатление.
– Это неважно, едем в Гранатовый тупик.
– Не думал, что здесь открыты эсператистские церкви, – беззаботно, словно только для того, чтобы поддержать беседу, заметил Валме.
Салина равнодушно пожал плечами, а Рокэ не счел нужным пояснить свое внезапное желание. У маленькой церквушки он спешился и дал знак гвардейцам оставаться на месте, вошел внутрь и остановился, позволяя глазам привыкнуть к сумраку.
В небольшом темном зале пахло ладаном, негромко потрескивали свечи, шаги двух-трех прихожан отдавались эхом от старых закопченных стен. Священник в простой коричневой рясе с вышитым на груди знаком голубя безошибочно узнал в новоприбывших столь редких здесь знатных гостей и поспешил к ним навстречу.
– Чем могу служить дорам?
Рокэ внимательно посмотрел на него, будто искал сходства с кем-то другим.
– Рэй Салина обсудит с вами, отче, вклад от имени соберано на восстановление этой церкви и приюта.
– Это большая… большая честь для нас, – растеряно отозвался священник.
– А пока покажите мне, где можно поставить свечу за усопшего.
– Прошу вас.
Рокэ прошел к алтарю, затеплил предложенную свечку от уже зажженной кем-то ранее и замер, глядя на разгорающийся огонек, его губы шевельнулись, но слова остались непроизнесенными.
Пока маркиз Салина, неожиданно оказавшийся в роли благодетеля, объяснял священнику, куда тому следует обратиться, а герцог Алва переживал внезапный приступ благочестия, виконт Валме оглядывался по сторонам. Впервые оказавшись в эсператистской церкви, он находил, что она мало отличается от олларианской и наводит не меньшую скуку.
– Если вы удовлетворили свое любопытство, Марсель, – раздался за его спиной голос Первого маршала, – мы не будем задерживаться и проследуем дальше.
Он направился к выходу, и Валме потянулся за ним, будто подхваченный ветром лист.
– Вы не можете не признать, что все это весьма необычно, и мое любопытство вполне оправдано.
– Вы же знаете, я не признаю ничего из того, что нуждается в оправданиях, – в тоне Рокэ прозвучал намек на усталость и желание окончить разговор.
Ему подвели лошадь, и, не оглядываясь на спутников, Рокэ выехал из тупика.
– В замок, – негромко скомандовал он.
Кавалькада тронулась в обратный путь. В это мгновенье над городом и окрестностями один за другим прозвучали шестнадцать холостых пушечных залпов. На высоких шпилях белых башен, видных отовсюду, яростно взвились по ветру сине-черные флаги.

@темы: ОЭ

---

Пусть будет здесь

Название: Забытые тропы
Фандом: Отблески Этерны
Герои: Ричард Окделл, Рокэ Алва и многие другие, в том числе ОМП, ОЖП
Джен, элементы гета и слэша, рейтинг R
Фантазия на тему, что было бы, если бы...

Глава 1. Когда молчат камни

Рыжий Мо не умолкал ни на минуту. Трещал хуже сороки. Когда не ворчал и не ругался, рассказывал рыбачьи байки – все они заканчивались плохо, – или пел до надрыва голоса, сыпал божбой и проклятьями, как пьяный в таверне мелкой монетой. Тогда в трюм спускался Тимезис Две плетки и парой незлых оплеух заставлял Мо замолчать. Его брат Жанно, такой же рыжий, немой от рождения, каркал от ярости и рвался на помощь, но веревки на руках и ногах держали крепко. Так повторялось изо дня в день, словно Рыжий Мо, Жанно, Тимезис Две плетки были актерами, знавшими свои роли назубок. Дик хотел бы держаться от шумных южан подальше, но тоже был связан и заперт в трюме «Пиньи».
После того, как три дня назад его подло схватили и заставили подняться на борт, он говорил мало, если не считать первой, дорого стоившей ему вспышки негодования. Благодаря словоохотливости Мо теперь он знал, что попал в руки гайифских приватисов, которые рыскали вдоль побережья и захватывали агарисских и клавийских рыбаков, заходивших в имперские воды ради богатого улова.
– Сущие гниды, – говорил Мо, – чтоб им пусто было.
Жанно в подтверждении слов смачно сплевывал на пол.
Братья были родом из Эпине, с восьми лет выходили в море, промышляли рыбой и «еще кой-чем», как туманно выразился Мо, проявив несвойственную ему сдержанность. Впрочем, Дику было все равно. Возможно, зимним вечером за бокалом вина он охотно послушал бы о скитаниях братьев по всему побережью Померанцевого моря: от Эр-Сабве до Бордона, а затем и Агариса, – но сейчас, брошенный в трюм чужого корабля, он безуспешно пытался понять, что с ним произошло и – главное – что делать дальше.
В первый же день Дик поклялся, что отомстит гайифцам за все унижения. Сгоряча он предложил товарищам по несчастью захватить корабль, но Рыжий Мо лишь посмеялся над ним, а Жанно сморщился, как от боли в зубе… Про таких в Надоре говорили: «Смел, как овца».
Несколько часов до захода солнца прошли за рассказами Мо и в безуспешных попытках ослабить путы, а ночь заполнили кошмары: Дик бежал по узким извилистым коридорам, слышал гудящие от гнева камни и неторопливые, уверенные шаги за спиной. Постепенно коридоры заволокло липкой лиловой тьмой, и от удушья он проснулся, чувствуя себя совсем разбитым, как в детстве после приступа грудной хвори.
На той поляне, где его схватили, он тоже очнулся, хрипя и задыхаясь, словно ему заново пришлось учиться дышать. В горячем, как из печи, воздухе разносился стрекот цикад и кузнечиков. Запах трав мешался с запахом сосен, плотным и тяжелым, как одеяло, и этот запах был первым, что ощутил Дик, медленно приходя в себя. Он открыл глаза и сразу же зажмурился от пронзительной головной боли. Губы сушил привкус земли, руки, которые он с трудом поднес к лицу, оказались в грязи и крови… Он еще никогда не чувствовал себя таким слабым – беспомощнее новорожденного, – хотя ни ран, ни заметного кровотечения не было.
За спиной раздался шорох, и Дик из последних сил заставил себя перекатиться под защиту дерева. Он мешком привалился к сосне, больно ударившись плечом и лопаткой. Теперь напротив него чернел зев пещеры, скалы у входа растрескались от жары и ветра и, к счастью, молчали.
В глубине пещеры что-то зашуршало, оно неспешно приближалось, тяжело ступая по камням, присыпанным прошлогодней хвоей и песком. Напряженно вглядываясь в темное горло грота, Дик попытался наощупь найти рукоять кинжала или эфес шпаги и не смог, – он был безоружен и даже не помнил, как это произошло. Наверное, потерял в одном из тех подземных коридоров, куда бросился бежать, когда Альдо смахнул лиловую слезу и вдруг словно перелился из краев одежды в бесформенную гигантскую глыбу с прожорливой пастью, полной острых, как иглы, зубов.
Шаги становились все громче. Стоило бы помолиться, но во рту пересохло, будто в горячке, дышать становилось все сложнее.
– Выходи! – хрипло проговорил Дик.
Медленно, неотвратимо из пещеры на свет появилось какое-то чудовище, огромное – ростом выше мужчины, – мохнатое и грязное, как из болот Ренквахи.
Дик с трудом сделал вдох, потом еще один.
Это был вепрь, старый, как горы. Он неторопливо вышел на середину поляны и остановился меньше, чем в пяти бье от человека. Его клыки пожелтели от времени, а глаза, крохотные, скрытые нависшими седыми бровями, были подернуты белесой пеленой. Зверь был слеп.
Морда, которую Дик не смог бы охватить руками, повернулась к морю, уши чутко дрогнули, вепрь замер, прислушиваясь, а затем размеренно пересек поляну и скрылся в кустарнике, не обратив на Повелителя Скал ни малейшего внимания.
Дик еще глядел зверю вслед, когда ветер донес до него голоса людей. У него не получилось подняться с земли – ноги не слушались, – тогда он плотнее прижался спиной к стволу сосны и попытался разобрать, о чем переговариваются незнакомцы. Слов было не различить, но радовало то, что это не приспешники Карваля, – где бы Дик ни находился, жаркое солнце и мерный шум волн свидетельствовали о том, что он оказался далеко от мрачного тракта, которым его везли навстречу смерти.
Очень скоро его окружили пятеро мужчин, одетые в простые рубахи и штаны, все с ножами или кинжалами, у двоих из них были сабли. Слова, с которыми к нему обратились, звучали странно и отдаленно знакомо. Дик откашлялся, надеясь, что голос его не подведет.
– Сожалею, что не имею чести понимать вас. Я герцог Ричард Окделл.
Один из мужчин с саблей сказал что-то остальным, вызвав со всех сторон неприятные смешки. Дик попытался приосаниться, но, очевидно, не произвел должного впечатления.
– Ах, ваша светлость, – продолжил тот же грубиян на талиг, – прошу простить наши манеры, не каждый день встречаешь на Сосновом берегу герцога. В Зиндзлари таких не водится.
– Сосновый берег? Где это?
Ему не ответили. Второй мужчина с саблей, хмурый, как осенний день в Надоре, коротко что-то произнес, и двое, подхватив Дика под руки, резко вздернули его на ноги.
– Не смейте!.. – Дик задохнулся от ярости, не от слабости. – Немедленно отпустите!
– Квартермастер приказал доставить вас на борт, ваша светлость, – с издевкой поклонился тот, кто владел талиг. – И я не советовал бы вашей светлости отказываться от этого приглашения.
У него было очень неприятное и вместе с тем волевое лицо, словно грубая модель, но слепленная настоящим мастером. В ухе покачивалась крупная жемчужина неправильной формы. В Талиге они так и не вошли в моду у старой знати, да и навозники не спешили украшать себя подобным образом, но Дик видел похожие серьги у нескольких дворян, прибывших с Альдо из Агариса.
– Кто вы такой, чтобы так со мной разговаривать?!
– Зовут меня Иво Патрикис, и я помощник квартермастера нашей скромной «Пиньи», – недобро прищурившись, ответил толмач. – Справа от вас наш славный бондарь Тимезис.
Дик согнулся от удара под ребра справа.
– Слева – Левша Кивилл.
И с этой стороны последовал сильный удар поддых.
– Ну и, конечно, наш командир, квартермастер Грай Радзакис, – с этими словами Патрикис аккуратно и умело ударил повисшего на руках моряков Дика навершием сабли в висок.
Боль распустилась, как цветок, и тут же исчезла. Дик погрузился во тьму.

* * *
– Северянин… – слова звучали гулко, как в домашней церкви.
В лицо плеснули холодной соленой водой, Дик закашлялся и открыл глаза. Перед ним с миской в руке стоял тот, кого на поляне назвали Тимезисом.
Дик рванулся, пытаясь подняться на ноги, и тут только осознал, что привязан к большой тяжелой бочке, от которой шел тошнотворный запах. В тревоге он постарался осмотреться, но в темноте было сложно оценить размеры помещения. Все вокруг выглядело странно и незнакомо. Стены, пол, потолок, – деревянные, скрипучие и словно бы ненадежные, как старые качели. Неужели его действительно схватили и приволокли на борт какой-то закатной посудины?
– Ешь, северянин, – Тимезис освободил левую руку пленника.
Дику неслучайно в первое мгновенье показалось, что он слышит службу отца Маттео. Гайи звучал очень похоже на гальтарский.
– Я не буду ничего есть. Отведи меня к капитану, – проговорил Дик медленно, чтобы его поняли, едва ли не впервые испытав благодарность за бесконечные уроки на Эсператии.
Тимезис равнодушно пожал плечами, отставил миску и потянулся к узлам. Дик победно вскинул подбородок, но бондарь лишь заново привязал левую руку и, не сказав больше ни слова, забрал еду и ушел.
Лишь теперь Дик заметил, что остался не один. Неподалеку от него сидели двое беззастенчиво разглядывавших его мужчин, так же, как и он, связанные по рукам и ногам.
– Эй, северянин, – живо позвал его один из попутчиков, – как твое имя?
Дик, и в лучшие времена не расположенный к общению с незнакомцами, молча посмотрел на него исподлобья, стараясь дать понять взглядом, как велика пропасть между ними.
– Я Рыжий Мо, а это мой братец Жанно. Два дня назад гайифские кастраты схватили нас, будто бы мы заплыли рыбачить к Сосновому берегу, когда каждому ясно, что мы не покидали вод Святого города.
Дику всегда нравилось землеописание, и хотя название побережья по-прежнему ни о чем ему не говорило, он мысленно представил карту юга Золотых земель – Агарис, Агария, Клавия и между ними узкая полоска гайифской земли. Вероятно, где-то здесь он и оказался. Но как же далеко его забросило от Талига… И как это произошло? Мысли путались и скакали, как кости в стакане перед решающим броском: подлый чесночник Карваль, слепец Алва, Альдо и лиловый ужас, и коридоры, коридоры без начала и конца. Сердце его вдруг сжалось, – он вспомнил, с чего все началось.
Королева.
Он убил королеву.
И ее фрейлину.
Дик застонал, как от боли. Воспоминания об этом были смазанными, будто пейзаж за окном в дождливый день. Даже разговор с Алвой и бегство от Альдо – явно порожденные бредом виденья – сохранились в памяти четко и ясно в отличие от отвратительной и беспощадно унизительной ссоры в королевском кабинете. Тогда его накрыло гневом, как лавиной, и все что он помнил, – успокаивающее ощущение рукояти фамильного кинжала, зажатой в ладони, испуганные глаза фрейлины и искаженное злобой лицо королевы.
Сейчас вся сцена вызывала лишь брезгливость, гнев выкипел досуха, но что-то засело в глубине, как заноза, и Дик знал, что, если бы королева вновь стояла перед ним, он, несмотря на всю ярость и презрение, не ударил бы.
– Кто эти люди? – охрипшим голосом спросил он. – Что им нужно?
Рыжие переглянулись.
– Известно, кто, – последовавший поток брани сделал бы честь адуанам. – Пираты, чтоб их драли кошки Леврукого… Думают, раз есть бумажка от гайифского адмирала, то они, мол, приватисы, охрана побережья, а на деле – ублюдки, сукины дети, хватают ни в чем не повинных людей и наживаются на том…
– Зачем? Что они с нами сделают?
– Сделают? – переспросил Мо. – Известно, что. Да, известно… видать, дорога нам на Межу, а, Жанно?
Тот заухал, как сова.
Дик поморщился.
– Что за межа?
– Межа – остров, значит, межевой, – охотно пояснил Рыжий, – где гайифцы с морисками торгуют, ну и человечков черноголовые на работы разбирают.
Несмотря на боль в висках, а, может быть, из-за нее Дик не выдержал и осадил рыбака:
– Любой, кто хоть немного знает о морисках, знает и то, что они не пускают на свой берег чужеземцев. Им вера не позволяет.
Мо как-то странно взглянул на него, склонив голову к плечу, словно пытаясь понять, кто перед ним.
– Может, оно и так, – вздохнув, проговорил он, – да только немного я таких встречал, кому вера мешала бы себе в прибыток дела делать, потому как только святые на то способны.
Дик не нашел, что возразить, и промолчал, а Мо словно и не ждал ответа. Он завел какую-то заунывную песню, а затем другую, такую же протяжную и невеселую, а за ней третью… Песни как волны, вливались одна в другую и казались бесконечными. А потом рыбак вдруг заорал похабные стишки о гайифце, который по очереди сватался к трем подружкам, в каждой находил какие-нибудь недостатки, и в итоге сбежал с братом последней невесты, чьи достоинства не сравнить с девичьими. На взгляд Дика, сочинение Мо было не хуже, чем сирвенты Гильома Отэ, но команда «Пиньи» не оценила лихие вирши: люк над головами пленников открылся, и их окатило морской водой.
– Заткнись, ублюдок! – закричали сверху.
– Сам заткнись, шлюхин сын! – Мо не оставался в долгу.
В трюм быстро и ловко спустился Тимезис и вроде бы несильно ударил рыбака по лицу тыльной стороной ладони. Голова агариссца мотнулась, как у куклы. Тимезис прищурился, словно желая понять, нужно ли добавить или этого достаточно. Мо заворчал себе под нос, но глаз не поднял, и Тимезис, удовлетворенно кивнув, вернулся на палубу.
– Эх, если б Львы их перехватили… – пробормотал Рыжий.
– Львы? – Дик поначалу решил, что ослышался, но тут же встрепенулся. – Святые отцы могут нас спасти?
Братья понуро промолчали.
Дик и сам понял, что после разрушения Агариса и смерти Эсперадора у выживших из ордена Славы не сохранилось власти в Померанцевом море. Он привалился спиной к бочке, стараясь облегчить натяжение веревок, которыми были связаны руки. Он был очень голоден, мокрая одежда мерзко липла к телу, все болело, но глаза закрывались сами собой, и Дик не заметил, как уснул.

* * *
– Северянин… Эй, северянин!
– Мое имя… Дик.
– Ты чуть не задохся во сне, Дик.
– Пустяки.
– Ты бывал в Агарисе?
– Нет, я не бывал южней Сакаци… это в Алате.
– Хороший у нас был город, а, Жанно? Святые отцы любили, чтобы к столу подавали самую свежую рыбу. Старый Грийяк – это глава нашей гильдии, тот еще пройдоха, – был вхож к кавалеру стола магнуса Наталия… пусть земля им будет пухом… А Паком? Наш Паком, дурачина такой, полез в Верхние сады за вишнями для дочки Грийяка. Эх, нет бы тебе пойти с нами... глядишь, бы жив остался, дурачина…
– Как же вы спаслись от морисков?
– В море мы были, вот и спаслись. Мы же такие везучие, да, Жанно? Самые везучие сукины дети в Померанцевом море.

* * *
– Чем так несет от этих бочек?
– Золотом.
– Золото не пахнет.
– Ну, это как сказать. Гайифское смердит, как труп. Слыхал, что мориски ни с кем не торгуют из-за своих обычаев? Брехня это… Оружие не продают – это правда, а вот все остальное – на здоровье. Откуда, по-твоему, у святых отцов ковры во всю стену? И разноцветная посуда? И диковинные приправы?
– И это тоже приправы?
– А то как же… Сакотта это. Единственная вроде бы травка, которую черноголовые у себя не выращивают, потому как шады запрещают. Для себя, небось, где-то растят, а больше никому ни-ни. Вот и везут ее на Межу, отдают за чистое мориское золото. А там уж есть товар – найдется и купец.
– А на… людей тоже найдутся купцы?
– Отчего бы и не найтись. Хотя от сакотты, конечно, прибыли больше.

* * *
– Были у нас в Эр-Сабве две препаскуднейшие семейки. Одни вроде бы в родстве, дай Создатель, с герцогом Колиньяром, Аже-Мауссак их прозванье, а вторые – Монтрежайе, чтоб мне треснуть. Вот они нашу деревушку Ош и не поделили. На святую Марину одни приедут, народ на площадь сгонят, за рыбой идти некому, а на святого Андия – другие, и опять стой да кланяйся. А главное, паскуды такие, и тем, и другим талью вынь да заплати. В королевский суд не торопились, потому как понимали, что уплывет Ош из ихних рук. Пошли к епископу в Эр-Сабве, а тот, не будь дурак, дал им месяц, чтобы полюбовно, значит, все уладить, ну или подтвердить, значит, ихние права. Это мне уже наш отец Филипп сказывал. Ждет их епископ, ждет, а они ровно затаились. Ну и отправил епископ гонца узнать, что они поделывают. Вернулся гонец от Аже-Мауссаков, доложил, что те послали к губернатору Эпине, ждут его поддержки, а Монтрежайе вторую неделю пьют да охотятся. И опять тишина. Ну, снова отправил гонца епископ: Аже-Муассаки подняли все семейные архивы, ищут записи о передаче им Оша, а Монтрежайе пьянствуют да куролесят. И вот пришло время суда, съехались, значит, обе семейки в Эр-Сабве, к епископскому дворцу. Перед выходом к ним епископ спросил у секретаря, что они там поделывают, его ожидаючи. Тот вернулся и держит ответ: Аже-Мауссаки перебирают бумажки да кричат друг на друга, а Монтрежайе стонут да молятся. Епископ просиял: «Вот им и поможем!», – да и вынес решение в их пользу. Только напрасно все было. Аже-Муассаки не угомонились, да и губернатор на их стороне был, а епископ обиделся и отписал аж кардиналу Сильвестру, так что собрались мы с Жанно и отправились от греха подальше в Бордон, рыбаки везде дело найдут… Эй, северянин, ты спишь что ли?

* * *
Прошло несколько дней, похожих друг на друга, как близнецы, Дик оставил надежду, что разговор с капитаном сможет изменить его положение. Гайифцы не интересовались теми, кого захватили, словно заранее знали, как лучше всего распорядиться жизнями пленников.
Утром пятого дня их вывели наружу, и лишь тогда Дику впервые довелось увидеть верхнюю палубу «Пиньи». Щурясь от яркого солнечного света, он растирал ноющие запястья и жадно осматривался по сторонам. После трюма, темного, как нутро древней бестии из Эсператии, и почти такого же вонючего, пестрота судна оглушала. Взгляд цеплялся за различные детали, которые, как в мозаике, не сразу складывались в общую картину: две уходящие в небо мачты, огромные паруса над головой, черные начищенные пушки, множество канатов, переплетенных между собой в кажущемся беспорядке… На корме развевался флаг Гайифы – белый с золотом, хорошо известный во всех южных морях, на первой мачте плескался темный вымпел, принадлежность которого Дик не знал. Только хорошенько оглядевшись и не увидев за бортом даже полоски берега, Дик ощутил, что бриг на самом деле невелик, а море – бескрайне. На горизонте оно сливалось с небом, и от этого – а еще от свежего ветра и небольшой волны – кружилась голова.
Первым делом их с шуточками и смешками окатили соленой водой с едва заметным можжевеловым запахом. Платье Дика, и так невероятно грязное и обтрепанное, от этого не стало чище, но сам он, освежившись, почувствовал себя лучше, пока не заметил двух моряков, приставленных следить за ними.
– Поживее, мальки!
Кажется, это был тот самый Левша с поляны. Дик невольно выпрямил и без того прямую спину, мимолетно прикусив губу от отголоска боли в ребрах. Между тем Тимезис, посмеиваясь, подтолкнул к ним ведра и швабры.
– За работу, лентяи.
Братья мрачно переглянулись, словно не ожидали ничего иного, пожали плечами и принялись за дело. Мо даже начал что-то напевать себе под нос: все-таки двигаться на свежем воздухе было лучше, чем сидеть связанным в трюме.
Дик не мог сердиться на простых рыбаков за то, что те не осмелились противостоять гайифским пиратам, но сам, конечно, и не думал выполнять команды проходимцев. Он сложил руки на груди, досадуя, что в мокрой одежде выглядит не слишком внушительно.
– Берись за швабру, северянин, – с угрозой в голосе повторил Тимезис, и, оправдывая свое прозвище, будто невзначай потянулся за плеткой, висевшей у бедра.
Дик не шелохнулся, словно врос в палубу, даже легкие быстрые шаги за спиной не заставили его обернуться. По напряженной позе, упрямому наклону голову, – а больше всего по замкнутому, вызывающему выражению лица, – было ясно, что сам Леворукий не сдвинет его с места.
– Тим, не подобает так вести себя с его светлостью. Предложи-ка ему прежде бокал вина.
Не нужно было оглядываться, чтобы узнать этот голос – голос наглеца и смутьяна Иво Патрикиса, который приблизился к ним и встал в тени мачты рядом с Тимезисом и Левшой.
– Хотя, – продолжил он, – я слышал, не стоит переводить доброе вино на северян. Веселиться они не умеют, а стоять столбом могут и так.
– Если бы у меня была шпага, – процедил Дик, – вы, сударь, уже давно не были бы таким разговорчивым.
– А если бы у сельди были зубы, ее бы называли акулой.
Тимезис расхохотался и хотел было преподать твердолобому дураку урок, но вдруг согнал ухмылку с лица и кивком головы указал приятелям на квартердек, откуда к ним тяжелой походкой спускался квартермастер. Его простой коричневый камзол был расстегнут, словно для того, чтобы не сковывать движений. Чувствовалось, что ни грузность, ни возраст не помешают этому человеку в бою и что в нападении он будет быстр и безжалостен.
– Что происходит, Иво? – негромко спросил он.
Его помощник с улыбкой пожал плечами.
– Северянин, похоже, не знает, с какого конца взяться за швабру, говорит, шпага ему милее.
– Вот как? – Радзакис мельком посмотрел на Дика.
Тот ответил гневным взглядом исподлобья.
– Кивилл, – все также ровно произнес квартермастер, – моя палуба должна сиять, как ведьмина лысина. Если эти Создателем клятые прохиндеи не справятся, за дело возьмешься сам.
Левша поспешил вслед за рыбаками.
Квартермастер знаком подозвал юнгу.
– Оли, мои шпаги.
Юркий мальчишка стремглав бросился выполнять приказ, – только пятки дробно застучали по ступеням лестницы.
Едва он скрылся из вида, вахтенный дважды ударил в судовой колокол и перевернул склянку. Дик невольно вздрогнул от непривычного звука и заметил дерзкую ухмылку Патрикиса. Он многое бы дал за то, чтобы стереть ее. Не желая его видеть, Дик повернулся к главному человеку на палубе. Радзакис спокойно стояла на месте, словно составлял одно целое с кораблем. При звуке колокола он инстинктивно кинул взгляд на солнце, стоящее почти над их головами, мельком оглядел наполненные ветром паруса, прислушался к чему-то, что слышал он один, – так генерал Вейзель проверял свои пушки.
Юнга очень быстро принес требуемое. Квартермастер кивком велел помощнику подойти.
– Хотите, чтобы мы бились на шпагах? – вздернув брови, уточнил тот.
– Я бы предложил сабли, но не думаю, что наш гость ими владеет. А мне нужно знать, на что он способен.
Патрикис небрежно пожал плечами.
– Ни на что, кроме глупых поз, – он усмехнулся уголком губ и потянулся за одной из шпаг, забавляясь предстоящим поединком.
Квартермастер посмотрел на Дика.
– Ваше желание дать урок моему помощнику еще не пропало?
Дик был так зол, что взял оружие, хотя будь он немного спокойнее, вспомнил бы, что ему не подобает биться с этим отребьем.
– К вашим услугам, герцог, – шутливо поклонился Патрикис.
Дик молча встал в позицию и тут же был атакован. Назойливые взгляды гайифцев, предвкушавших неожиданное развлечение, сбивали с толку, но он без труда отвел простой укол, с которого начал противник. Ему показалось, что на лице Патрикиса мелькнуло удивление. Дик тут же торопливо перешел в атаку, но ошибся и был вынужден отступить, чтобы успеть защититься.
– Прах побери! – вырвалось у него.
Он, как новичок, пропускал самые подходящие моменты для нападения, и, вместе с тем, удачно парировал сложные удары. Желание поставить на место наглеца было слишком сильным, однако после нескольких столкновений, окончившихся вничью, злость и раздражение улеглись, уступив место сосредоточенности.
Много лет назад капитан Рут говорил, что хороший фехтовальщик не раздумывает над тем, куда ударить, он просто наносит идеальный укол; его разум, глаза и рука не тратят времени на то, чтобы отмести все неподходящие варианты и выбрать тот самый, ведущий к победе; им, как зверем, руководит чутье. До встречи с Рокэ Алвой Дик считал эти слова явным преувеличением, но, увидев, как дерется его эр, он понял, что владение шпагой состоит из нечто большего, чем мастерство; у Алвы был дар. А тем, кто подобно ему самому, таким даром не обладал, оставалось лишь упражняться – много и упорно.
Несмотря ни на что, Дик любил фехтовать. Ему нравилось быстро двигаться и предугадывать движения противника, нравилось чувствовать тяжесть оружия в руке и ощущать, как чужая жизнь трепещет на кончике клинка, нравилось, что дуэль не нуждается в сомнениях и размышлениях, а ее решения – просты и окончательны.
Как обычно, с тех самых пор, когда на тренировках с Алвой он перестал чувствовать себя совсем уж неуклюжим увальнем, его охватило упоение боем. Сражаться было так же естественно, как и дышать, и пьянило это занятие не меньше, чем хорошо выдержанное вино. Шпага привычно ощущалась продолжением руки, и Дик понемногу теснил обидчика к борту.
Внезапно Патрикис двумя большими шагами сократил расстояние между ними и лягнул противника ногой в колено. Тот хоть и увернулся в последний момент, все равно потерял ритм и скорость. Патрикис сделал глубокий выпад и увидел, как острие его шпаги рассекло ткань рукава талигойца, но и только. Вертихвостка-победа, казавшаяся поначалу такой легкой, в который раз за эту дуэль неожиданно ускользнула от него.
В это мгновенье его схватили со спины. Не ожидавший подобного Патрикис попытался вырваться и не сразу понял, что двое матросов крепко держат его под руки. В пылу боя он бы убил их, если бы не увидел, что и северянина тоже схватили и заставили остановиться.
– …довольно! – голос квартермастера гремел на всю палубу, наверное, он приказывал не в первый раз.
Патрикис заставил себя расслабиться в хватке приятелей и примирительно поднял руки.
– Зачем вы нас остановили? – силясь улыбнуться, переводя дыхание, спросил он.
– Я увидел то, что мне было нужно, – Радзакис мрачно смотрел на кипящего от негодования Дика. – Тим, отведи его в трюм.
Когда пленник и надзиратель исчезли в люке, квартермастер обвел взглядом собравшихся поглазеть на бой моряков.
– Разойтись, – коротко велел он.
Одного его слова было достаточно, чтобы люди, только что с азартом следившие за буйным представлением, беспрекословно вернулись к привычным обязанностям. Рядом с квартермастером остался лишь Патрикис.
– Зачем вы нас остановили? – снова спросил он, злой, как лесной кот, у которого отобрали добычу.
Радзакис так долго молчал, что его помощник уже решил, что ничего не дождется. Однако ему все же ответили:
– Тебе запрещено к нему подходить, Иво. И не дай Создатель, ты нарушишь мой приказ.

* * *
Квартермастер знал, что капитана нет на юте. Он спустился к капитанской каюте и негромко дважды постучал. Ему пришлось склониться, чтобы не задеть головой низкую притолку, к левому краю которой к тому же был прикреплен амулет, напоминающий эсперу.
– Что-то случилось, друг мой? – капитан, молодой, начинающий полнеть мужчина, сидевший за столом, поприветствовал гостя поднятием хрустальной рюмки, в которой светилась янтарная жидкость. Такую искусно граненую посуду раньше везли с севера Талига, но теперь ее было не найти.
Сделав приглашающий жест рукой, он пригубил напиток.
Грай Радзакис осторожно налил крепкое сладкое вино во вторую рюмку. Он знал капитана с тех самых пор, когда младший сын арматора Мануила Коллона был предназначен отцом для карьеры на судне, и давно пользовался привилегией обращаться к нему по имени.
– Все в порядке, Таппо.
– Я был бы удивлен, ответь вы иначе.
Они помолчали. Это была уютная тишина, которую не хотелось нарушать. Из кормовых окон в каюту падал мягкий свет, большая, самая новая карта юга Золотых земель и Померанцевого моря с основными морскими маршрутами занимала весь стол и свешивалась с краю, как скатерть. Ее центр занимала Империя, береговая линия которой была нанесена досконально, у некоторых неприметных на первый взгляд бухт рукой капитана были указаны глубины. На юге рваной линией обозначалась Зегина и россыпь Межевых островов, – у самых крупных по несколько названий на разных языках. Через всю правую часть карты, покрытую унылым равномерным слоем голубой краски без каких-либо пометок, вился искусно украшенный изображениями морских чудовищ девиз: «Здесь обитает смерть». Когда-то очень давно Таппо Коллон мечтал, что сотрет эту надпись и укажет путь к новым берегам.
Он сверился с компасом и отметил точное местоположение брига. «Пинья» шла курсом на юго-юго-восток, и, обойдя петлю, которое образовывало большое эврийское течение, скоро должна была устремиться прямо на юг, к Меже.
– Думаю, вам пора переговорить с талигойцем, – сделав еще глоток, предложил Радзакис.
– Уже?.. Это тот, кого вы нашли, когда высаживались, чтобы пополнить наши запасы питьевой воды…
Радзакис молча кивнул.
– …и тот, которого вы посоветовали подержать в трюме, потому что он – как же вы выразились? – «упрям и норовист, как кагетский мул».
– Полагаю, он дозрел. Вам стоит протянуть руку, и этот плод в нее упадет.
Капитана встал из-за стола и отошел к окну. Заложив руки за спину, он некоторое время смотрел на пенный след, оставленный «Пиньей».
– Что мне с этого плода? – вроде бы легкомысленно уточнил он.
– Никогда не знаешь, как поведет себя удача, – на лице квартермастера появилась очень редкая улыбка. – Но судя по тому, что я видел сегодня, он может заинтересовать дора Бенальмейду.
Коллон неспешно отвернулся от окна.
– Вы правы, Грай. Это любопытно, – он снова разлил вино по рюмкам. – Давайте потрясем эту ветку.

@темы: ОЭ

---

Барсумская рулетка: Сговор остолопов

Может ли виртуальная рулетка быть такой же беспощадной, как и реальная?)) В ментальном плане – наверняка, если в Барсумскую рулетку выпадет книга, которая вызывает очень противоречивые эмоции. В этот раз темой рулетки были книги, получившие Пулитцеровскую премию, и мне досталась книга Джона Кеннеди Тула «Сговор остолопов».

Роман написан в начале 1960-х и не был издан при жизни автора (через несколько лет после написания книги Тул покончил с собой). В предисловии говорится, что книга была опубликована только благодаря настойчивости матери писателя, и описание миссис Тул наводит на мысли, что она является прототипом матери главного героя «Сговора» Игнациуса Райлли. Если повествование действительно автобиографично, то это очень печально, потому что несмотря на комические ситуации, возникающие в романе одна за другой, в целом книга производит гнетущее впечатление, и я должна честно признаться, что смогла прочесть только около четверти объема.

Думаю, что для читателей, хорошо знакомых с бытом Нового Орлеана в 60-е годы, книга играет другими гранями, они наверняка сразу видят в героях знакомые прототипы, – так, например, книги Довлатова воспринимаются полнее и глубже теми, кто застал распад СССР. Мне такой базы не хватало, хотя интуитивно чувствовались отсылки к каким-то другим историям.

Из того, что еще хочется отметить, – работа переводчика. Все диалоги очень живые, много жаргона, у каждого героя – свой стиль изложения, который работает на создание яркого образа.

Центральный персонаж «Сговора» – Игнациус Ж. Райлли. Как сказано в аннотации, «интеллектуал, идеолог, лодырь, посмешище, обжора. Гаргантюа, презирающий современность за недостаток должно теологии и геометрии. Опустившийся Фома Аквинский, который ведет свою безнадежную войну против всех: Фрейда, гомосексуалистов, гетеросексуалов, протестантов и возможных излишеств века, главным образом – междугородних автобусов. Литературный герой, не имеющий аналогов в мировой сатирической литературе».

Как ни странно, аннотация хорошо передает общую атмосферу книги: с одной стороны, забавно, с другой – безнадежно. Втихую попивающая мать (миссис Райли), инфантил-бездельник сын (Игнациус), которого к тридцати годам все-таки вынуждают устроиться на работу в загибающуюся контору, сотрудники конторы, впавшие в старческий маразм, и ее пока еще благополучные, но уже катящиеся под уклон владельцы, неудачник полицейский, которого мечтают выжить из участка собственные коллеги, и мелкий воришка, устроившийся уборщиком в маленьком клубе-забегаловке… Ни у одного героя нет цели, они, как трамваи, идут по проложенным рельсам, и – самое грустное – что даже если бы кто-то из них и захотел поменять свою жизнь, у них все равно это не выйдет. Звучит мрачно, но автору удается каждого героя поставить в такие условия, что без смеха не взглянешь. Наверное, из-за этого контраста и не получилось дочитать книгу, диссонанс слишком сильный: при прочтении не мешает, но если книгу отложить, то читать дальше совсем не тянет.

С первых страниц мне показалось, что книга чем-то похожа на «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова: так же тонко подмечены юмористические детали повседневной жизни, каждый герой – настоящая индивидуальность и в то же время – представитель определенного, довольно узнаваемого типа, характеры людей даны без прикрас. Но ощущения от книг противоположные: если от «Двенадцати стульев» идет заряд энергии, то «Сговор остолопов», на мой вкус, энергетический вампир: прочтешь немного, посмеешься над героями, а послевкусие – беспросвет.

Возможно, сейчас просто неподходящее настроение для этой книги, но сомневаюсь, что вернусь к ней.

@темы: Книги

---

Кельтский Гороскоп

---

Гороскоп по числу рождения

---

---

Летние предсказания от "Мастера и Маргариты" via nataly_lenskaya & kot_de_azur

---

Оригинал взят у в Печенье с предсказанием

Узнай свою судьбу!
Тест и секретный рецепт, доступен подписчикам

---

Тени за спиной. Тени впереди

Название: Тени за спиной. Тени впереди
Автор: So clumsy
Персонажи: Джон, Дин, Сэм
Жанр: кейс-фик
Рейтинг: PG-12
Предупреждения: нецензурная лексика
Дисклеймер: Все приндлежит тому, кому принадлежит


Сержант Баттерби с улыбкой добродушного каннибала показал выстроенным в две шеренги новобранцам фотографию мужчины с припухшими, как у сластены, щеками и крепким фермерским носом.
Морской пехотинец, стрелок средней снайперской категории, идеалист, коммунист и политическая проститутка, убийца 35-го президента Соединенных Штатов Америки, одиночка Ли Харви Освальд. За пять целых шесть десятых секунды три раза выстрелил в машину ДжейЭфКей. На поражение.
Неважно, говорил Баттерби, что на самом деле все это фуфло. Ваша задача – поставить цель и снять ее. Несмотря ни на что. И не забывать, что никто вас не прикроет, зато желающих сдать Комиссии Уоррена окажется как говна в сортире.
Тогда, в 73-м, Джон думал, что сержант Баттерби был конченным параноиком.

Его, как обычно, резко вырвало из сна. Джон не пошевелился, только сощурился от неяркого света настольной лампы и прислушался, пытаясь понять, что его разбудило. В небольшом номере фоном работал телевизор, перед ним на полу, прислонившись спинами ко второй кровати, сидели его ребята. Две круглые встрепанные макушки виднелись из-за брошенных на постель рюкзаков. Голоса сыновей незаметно становились все громче и громче.
– Хватит.
Это был Сэм.
– Ладно тебе. Ведь пиздец, как уныло.
Это Дин. Он невозмутимо зажал кнопку пульта, и телевизор, мигая, как НЛО, заскакал с одной передачи на другую.
– Да пошел ты! – от возмущения голос Сэма сорвался.
Дин слегка пнул его носком в лодыжку.
– Назови самый большой баг в «Звездных войнах», и я, может быть, верну ту тухлятину про дельфинов.
Сэм вздохнул, набрал воздуха в легкие, надуваясь, как воздушный шар, и мелкими толчками, словно пар из-под крышки закипающей кастрюли, медленно выдохнул.
Дин снова пихнул его ногой, сильнее и настырнее.
– Сэмми, а там уже рассказали, что только люди и дельфины занимаются сексом для удовольствия?
– Отдай пульт, дельфин.
Вдруг они оба замолчали и, как по команде, обернулись на звук, – это Джон рывком встал с постели.
1973. Конечно. Два одиннадцатилетних цикла. Джон, не глядя, отодвинул к краю тумбочки коробку из-под пиццы, положил перед собой том подшивки «Ридсбург Ньюс» и пролистал его почти до конца, пока не нашел нужную заметку. Весной 1973 года покончила с собой Эйприл Мурхед, мать одиннадцатилетней девочки, ее дочь насмерть сбил неизвестный на угнанном форде. Похоронена Эйприл была на местном кладбище «Гленвуд».
Джон бросил взгляд на часы: мигнули красные цифры 11:40, – время было подходящее.
– Собирайся, Дин. Есть работа.
Тот подскочил с места, словно только этих слов и ждал. Сэм поднялся на ноги и раздраженно пересел на кровать. Молча, он наблюдал за тем, как отец и брат одеваются. Пропустив Дина вперед, Джон остановился на пороге и повернулся к нему.
– Никому не открывать, если вас не будет к утру позвонить пастору Джиму, – сухо отрапортовал Сэм, уставившись на резвящихся дельфинов на экране и увеличивая громкость.
– Соль.
Сэм передернул плечами. Джон по-прежнему смотрел на него.
– Да, сэр, – вяло отозвался он.
Джон кивнул и вышел.
На улице было тепло и тихо, площадку перед мотелем освещали два фонаря, чьи красноватые отблески тускло отражались в черных боках импалы. Дин присел на корточки перед пассажирской дверью, которую пересекала длинная кривая царапина, и, кажется, говорил себе что-то под нос, словно успокаивал ребенка. Джон подошел к машине с другой стороны и нахмурился, заново ощущая раздражение.
– Поэтому, – проворчал он, – в школу ты будешь ходить пешком. Раз оставляешь ее в таком месте, где любой идиот может изуродовать…
– Я исправлю.
– Разумеется.
Дин улыбнулся легко и настойчиво, как коммивояжер, твердо решивший загнать пылесос первому встречному.
– Я поведу?
– Если назовешь самый большой баг в «Звездных войнах», – буркнул Джон, привычно усаживаясь в водительское кресло.

* * *
Все, что нужно было знать о кладбищах, Дин выучил раньше, чем прочел свой первый комикс про Бэтмена. Это как Макдональдс для тварей, говорил Калеб, прикладываясь к джину. Долбанный, блядь, фастфуд для гулей, ругару и прочих, мать их, трупоедов. Или призраки, тупые ублюдки. Если уж тебя туда занесло, нужно быстро найти останки, Калеб делал еще глоток, – посолить и сжечь! – пищал Дин в короткую паузу, и Калеб хмурился и морщился, будто у него драло в горле от крепкого джина.
В темноте кладбище Ридсбурга выглядело совершенно так же, как кладбища других городов и городков, где побывал Дин, – пустынное, тихое и запутанное. Лучи двух фонариков скользили по серым надгробиям в поисках почившей двадцать два года назад матери-одиночки Эйприл Мурхед.
Джон негромко присвистнул, и Дин поспешил к отцу.
– Здесь, – указал Джон.
Сын вздохнул, вставил лопату в сухую землю и надавил ногой: грунт неожиданно легко поддался под его нажимом.
– «Ты молод, жизнь длинна, и есть время, чтобы убить сегодняшний день», – он бессовестно перевирал мотив, но копал в такт.
Джон его не слушал, он пристально оглядывался вокруг, склонив голову на бок, как натренированная ищейка, словно прислушивался к чему-то.
– Пока шли сюда, ничего странного не видел? – спросил он.
Дин остановился и выразительно посмотрел на него.
– Ночью на кладбище? – он смахнул пот с лица и вернулся к прежнему занятию: – «И вдруг ты замечаешь, что прибавил еще десяток лет…»
– Тихо.
Джон достал глок и отщелкнул предохранитель.
Глядя на него, Дин отложил лопату и потянулся за пистолетом.
– Здесь что-то есть, – Джон внимательно посмотрел по сторонам. – Копай. Я прикрою.
– Есть, сэр.
Теперь Дин принялся за дело всерьез. Яма ширилась на глазах. Он нажал на лопату еще раз и вдруг увидел грязно-серый обрывок мешковины, наполовину присыпанный землей. Дин потянул его на себя.
– Соль, – прочитал он выцветшую надпись на пустой упаковке.
Лицо Джона стало пугающе жестким.
– Копай дальше.
Несколько минут спустя лопата зацепила что-то мягкое. Дин отбросил ее и попытался расчистить место рукой. Его пальцы запутались в каком-то клубке, не сдержавшись, он отдернул руку. Из земли показалось бледное, разбитое ударом лопаты лицо.
– Это не Эйприл Мурхед, – сглотнув, произнес он.
Джон внимательно посмотрел на труп.
– Знаешь его? – спросил Дин.
Отец обвел глазами открытое пространство вокруг них.
– Охотник, который пришел сюда один. Закапывай.
– Мы что, оставим его так?
– Сначала дело. Закопай его, – резко бросил Джон. И добавил: – Это вообще не Эйприл Мурхед. Она здесь ни при чем.
За четверть часа захоронению постарались вернуть прежний вид. Дин отряхнулся, собрал инструменты и вслед за отцом пошел к воротам кладбища, где они оставили импалу.
– Кто-то поджидал его… и нас здесь, чтобы прикопать в соседней могиле, – хмуро подытожил Джон, выжимая сцепление.
Дин промолчал, оттирая с рук грязь, а потом сделал то, чего не сделал перед охотой: наклонился вперед и включил магнитолу. Импалу взорвал бой часов в начале проигрыша: «Ты молод, жизнь длинна…» Джон ничего не сказал, только пару кварталов спустя приглушил громкость.
– Так что там с Сэмом? – ровно спросил он.
Дин насторожено взглянул на него.
– Все эти… – Джон пару раз вдохнул и выдохнул через нос.
Боковым зрением он заметил, что сын закатил глаза.
– Пастор Джим. Йога по телеку каждый вторник, четверг и субботу. Наверно, мы, и правда, слишком долго там проторчали, – ответил он.
– Только ты не начинай. Уехали, потому что здесь гибнут люди.
Дин пожал плечами и отвернулся.
– И не матерись столько.
– Да я…
– Дин.
Сын пробормотал себе что-то под нос, ¬– Джон хотел бы надеяться, что он подпевал магнитоле, – и вдруг улыбнулся, неуловимо напомнив чем-то Мэри.
– Помнишь школу в Оклахоме, когда Сэмми провалялся с ветрянкой? – спросил он.
Джон не был уверен, но смутно припоминал Оклахому и охоту, когда Дину было восемь.
– Парни в школе говорили, что надо положить под окном шнурок с завязанными узлами. Ночью придет гном, пойдет по шнуру и, споткнувшись на каждом узле, будет материться.
Джон нахмурился.
– Ты же не поверил в эту чушь.
– Нет, конечно. Гномов не бывает. К тому же у одного там был старший брат, которому не нужен был шнурок с узлами.
– Дин…
– Хотя Сэм где-то вычитал, что всякая такая хрень, вроде узелков, пшена или соли, переключает внимание… мелкой нечисти.
– А Сэм откуда… Дин?
Тот откинулся на сидении и закрыл глаза, словно щелкнули переключателем из режима «общение» в положение «чем меньше предок знает, тем лучше».
– Завтра поговорим, – зная, что пользы от этого не будет, закончил Джон и перевернул кассету.

* * *
– Ваше дело пока – нормально учиться, – сказал Джон внушительно, как генерал на пенсии, и сам поморщился.
Сыновья кивнули: Дин привычно – может, и не слышал ничего, Сэм – поджав губы и раздраженно прищурившись, – не верил.
– Мы здесь по делу, так что с сегодняшнего дня маршрут один: мотель-школа-мотель. Никаких гулянок и хождений поодиночке.
Плечи Дина ощутимо напряглись, он искоса посмотрел на брата. Сэм уперся взглядом в спинку водительского кресла перед собой, – заворачивался в кокон из злости и упрямства.
– Так точно, сэр, – в разнобой ответили оба.
Импалу плотно накрыло молчанием. Джим в таких случаях говорил: «Requiescat in pace», – и бросал первую горсть земли. Но Джон научился латыни гораздо позже, чем отдавать и исполнять приказы.
Он притормозил на пешеходном переходе и прибавил громкость приемнику, настроенному на полицейскую частоту. В эфире все было спокойно. За пять дней, проведенных в Ридсбурге, не произошло ничего подозрительного. Тварь будто затаилась, но любой преступник, человек он или неизвестная науке нечисть, никогда не сможет просто остановиться, ему, как наркоману, всегда нужно будет еще чуть-чуть, чтобы дойти до кондиции, – Джон ждал.
В городке с населением в семь тысяч человек и главной достопримечательностью – статуей Зеленого великана, – явно завелась какая-то потусторонняя мразь. За две недели исчезли шестеро детей в возрасте от семи до двенадцати лет, а действия полиции до сих пор не дали результатов. Помощник окружного шерифа не говорил ничего определенного, и Джон его понимал. Сложно сказать что-то толковое, когда не знаешь, с чем имеешь дело, а на тебя безостановочно давят сходящие с ума от горя и ярости родители.
Общее у всех случаев было одно: ребенок сам выходил ночью на улицу и добровольно отправлялся со своим похитителем в неизвестном направлении. В газетах его уже называли ридсбургским крысоловом, но Джон подозревал, что здесь объявился герой совсем другой легенды.
– Думаешь, это все-таки призрак, пап? – Дин легко, как хороший хирург, вскрыл нарыв тишины.
– Ну да. А тело он потом сам закопал, – пробормотал Сэм в окно, скрестив руки на груди. – Аккуратист.
– Спокойнее, мистер Сарказм, это всего лишь смерти людей, а не тест по истории.
– Отвали.
– Замолчите оба.
Джон прижал машину к обочине, не доезжая одного перекрестка до школы.
– Я по делу. Вы после занятий сразу в мотель.
Сыновья синхронно взялись за ручки дверей и молча вылезли из салона, импала слегка качнулась и плавно тронулась с места. Взгляд Джона задержался на боковом зеркале: Дин и Сэм не торопились на уроки. Они встали друг напротив друга, засунув руки в карманы, и смотрели в разные стороны. В лучах утреннего солнца они отбрасывали одну странную длинную тень, напоминавшую змею с двумя головами.

@темы: SPN, Фанфики

---

---

Мода 50-х... прекрасные фото, платья и модели.

---

Для получения интерпретации щелкните по картинке или перейдите по расположенной под картинкой ссылке

uborshizzza.narod.ru/color/t03.html

---

Пойти пройти личностый тест цветовых предпочтений Фриллинга: uborshizzza.livejournal.com/902929.html

@темы: - 5 минут