Глава VI. Костры Этерны

[so clumsy]

Рокэ ехал по дорогам Талига со знакомым, будоражащим кровь чувством, словно его пригласили прогуляться по доске с завязанными глазами: одно неверное движение – и впереди лишь полет в пропасть. Вопрос был лишь в том, удастся ли на этот раз отрастить крылья или удача и вдохновение покинут его.
Лента тракта тянулась вдаль, за горизонт, где уже виднелись лиловые контуры предгорий Мон-Нуар. После того, как отряд переправился через Данар, по обе стороны от большака раскинулись цветущие поля. Высокая трава мягко стелилась вдоль обочины, волнами пригибаясь под теплым ветром. Сложно было представить, что в западных и юго-восточных провинциях вторую весну Круга Ветра прозвали Закатной или Проклятой. Здесь, в Эпинэ, Весенние Молнии были благосклонны к людям. Даже вечно хмурый Робер, сопровождавший Рокэ в его поездке по стране, при взгляде на прозрачные просторы края светлел лицом.
К вечеру они остановились на постоялом дворе в деревушке, находившейся меньше чем в паре хорн от древней столицы. Хозяин скромной гостиницы, мэтр Жолимон, живо разогнал зевак, предоставив общий зал в распоряжение гвардии регента, а жилые комнаты второго этажа – самому регенту и знатным господам из его окружения.
Пока слуга зажигал свечи и расстилал постель, Рокэ открыл скрипучее окно и присел на подоконник. Вечер был тихий, безветренный, небо на западе еще хранило багровые отблески заката, на востоке едва показался тонкий серп луны, в вышине ярко сияла Вилья в созвездии Оруженосца. Будь здесь мэтр Теренций, он бы сказал, что именно поздней весной солнце входит в Дом этого знака Кайедонова круга, даря людям, рожденным под ним, настойчивость и упорство, которые, однако, могут переродиться в упрямство и безрассудство, если прохождение светила через созвездие случится при попятном движении золотой Литто. Еще бы астролог графа Валмона добавил, что с небосклона совсем исчезла меньшая из аксенаев – Дейне, – а это знаменовало наступление Излома, возможно последнего Великого Излома в жизни Кэртианы.
От созерцания неба Рокэ оторвал прозаичный разговор двух мужчин, вышедших на крыльцо.
– Хозяин головой ручается, что и здесь нам проводников не найти, – негромко произнес Рамон Оливейра. – Ни за кошель талов, ни даже за офицерский патент.
– Я предупреждал: пещеры под Мон-Нуар – заповедное место, – отозвался Эпинэ. – Дед рассказывал, что в молодости по приказу королевы Алисы побывал в Гальтаре. Люди покинули ее более тысячи лет назад, она обветшала, но выстояла в тени Черной горы… Как там было у Аникана, «…престол анаксов, где башни, как мечи, пронзают небо, где те, что всех людей превыше были, свой долг отринули и мир тем погубили. Покинута Гальтара во мраке, в темноте, в безвременьи…»
– Мрачновато писал дор поэт, – кэналлиец не оценил звучных строк.
В окутавшей постоялый двор тишине было хорошо слышно, как что-то капнуло на деревянные ступени. И опять.
– Не похоже на дождь, – удивленно проговорил Оливейра.
Эпинэ наклонился, поднеся к полу свечу и с сомнением прикоснулся к лужице.
– Оно красное, как кровь… – пробормотал он.
– Черная кровь, если быть точным, – донесся до них сверху голос Рокэ.
– Соберано!
– Как и покойный герцог Эпинэ, я тоже бывал в Гальтаре. Там не осталось башен, господин столичный комендант. Это просто руины, как шрам на месте старой раны… И думается мне, местные не дают проводников, чтобы не выдавать тайных путей, которыми пользуются браконьеры и разбойники, сбежавшие от сборщиков налогов. Так что придется нам самим идти забытыми тропами. Мой вам совет, господа, воспользуйтесь теми часами отдыха, которые остались. Выступаем на заре.

* * *
Удобное место для лагеря нашли в трех часах езды от деревушки, на высоком берегу Пенной, истоки которой таились в предгорьях Мон-Нуар. Река, запруженная где-то выше по течению, сильно обмелела, однако питьевой воды давала в достатке.
Пока солдаты ставили палатки и рыли канавы, Рокэ подозвал к себе теньента, переведенного под его начало из Северной армии.
– Господин Давенпорт, вы проводите меня к Мон-Нуар. Надеюсь, ваше чутье в горах нам пригодится.
– Как прикажете, господин регент.
На лице северянина Рокэ прочел неодобрение, и ему немедленно захотелось усилить произведенное впечатление, но он удержался. Едва заметный надорский акцент терзал слух, но это была не вина Давенпорта.
Отказавшись от сопровождения гвардейцев, на котором усердно настаивал Рамон Оливейра, двое всадников направились вверх вдоль берега Пенной. От старой проезжей дороги не осталось и следа, им даже ни разу не встретились ни людские, ни звериные тропки. Поднявшись на пригорок, с которого сбегало несколько бурных ручьев, Рокэ недовольно огляделся: последнее землетрясение перегородило устье большими валунами, и река у истоков разлилась, заболотилась.
– Разрешите мне, господин регент, – Давенпорт спешился, зацепил поводья за ветку ближайшего дерева и осторожно двинулся по кромке воды.
Вскоре он скрылся из виду, только громкие хлопки и ругательства доносились из кустов.
– Чтоб вас кошки задрали! Комарье!
Рокэ и сам безуспешно сражался с мошкарой. Солнце пригревало совсем по-летнему, от реки парило, кровососы радовались неожиданной добыче. Он уже начал терять терпение, когда его офицер вернулся, вымазанный в грязи и с опухшим от укусов лицом.
– Пройти можно, господин регент, – доложил он. – Только лошадей придется оставить здесь.
Рокэ привязал Дора рядом с тихим мерином Давенпорта. Он похлопал коня по шее, словно желал успокоить его и убедить ждать смирно. Дор капризно всхрапнул в ответ.
– Идемте, – раздраженно, будто это Давенпорт задерживал его, велел Рокэ.
Он шагнул вперед, предоставляя теньенту следовать за собой, и тот промолчал, не упоминая, что, раз уж его взяли проводником, ему стоило бы идти впереди.
– Там сильно подмыт берег,господин регент. Скользко. Будьте осторожны, – все же сказал он, пока они пробирались сквозь заросли.
– Вы заблуждаетесь, полагая, что это первое болото, в котором я оказался.
Меньше чем в полубье от опасного места, Рокэ сделал очень широкий шаг, почти прыгнул, сапоги заскользили по влажной траве, но он удержался на ногах. Сопение за спиной подсказало, что надежды теньента не оправдались.
Прошло около четверти часа, прежде чем они оказались на твердой земле. Прямо перед ними поднимались отроги Мон-Нуар, справа виднелись серые, как одеяния эсператистских монахов, развалины. Здесь, если верить поэтам и некоторым сьентификам, совершилось преступление и прозвучало роковое проклятие, изменившие ход истории. Хотя, что такое для людей еще одно предательство и еще одна анафема? Под звездами все это повторялось несчетное количество раз. Однако допустили их те, на кого была возложена ответственность за судьбу мира, и коль скоро они забыли об этом, мир больше им не подчинялся... Рокэ оказался в Гальтаре уже в третий раз, но, как и в первый, его охватило ощущение неотвратимого несчастья, опустившегося на древний город и до сих пор притаившегося в пыльных руинах. В бытность Первым маршалом, да и позже, ему приписывали множество пороков и недостатков, но ни разу не упоминали суеверность… Может быть, напрасно?
– Как вам столица Анаксии, Давенпорт? Дивное зрелище, не так ли?
Тот отвел взгляд от гор и посмотрел на забытый город.
– Печальное место, – наконец, проговорил он. – Словно бы всё уснуло… или притворилось, что уснуло. А горы здесь крепкие… тут и дышится легче, чем на болоте. Хотя до наших в Горике им, конечно, далеко.
– Кто о чем, а надорец о скалах, – с усмешкой произнес Рокэ. – Что ж, пойдемте, попробуем покорить ту красотку.
Они без труда начали подниматься по отлогому склону к большой пещере, и Рокэ решил, что настал подходящий момент.
– Скажите, Давенпорт, что вам говорят скалы?
– Они не очень-то разговорчивы, господин регент, – с легкой отдышкой ответил теньент. – И это хорошо, потому что когда скалы говорят, все живое умолкает.
– Так уж и все? – Рокэ на ходу подобрал небольшой камешек и швырнул его вниз.
Шорох потревоженного щебня оказался неожиданно громким в окружавшей их тишине.
– Мне кажется, вы бы предпочли вернуться в Северную армию, не так ли?– непринужденно продолжил Рокэ.
Давенпорт заметно смутился.
– Большая честь сопровождать вас, господин регент, но в армии от меня было бы больше толку.
– Вы правы, что предпочитаете армию дворцу.
– Там мне были понятны мои обязанности, господин регент.
– Я объясню вам ваши новые обязанности. Когда прибудет кагетский казар, он, герцог Эпинэ, вы и я отыщем в пещерах… скажем, древний алтарь… и прольем на него немного своей крови. Старинный изломный обычай, но прошу вас не считать это моей блажью.
Рокэ почти успел добраться до пещеры, когда Давенпорт прервал молчание.
– Плохи же наши дела, – невыразительно произнес он. – Вы Повелитель Ветра, герцог Эпинэ – Повелитель Молний, казарон может оказаться кем угодно, но я не Повелитель Скал. Он… вам хорошо известно, кто он… кто им был.
– Увидим, – сквозь зубы проговорил Рокэ, приглядываясь к мрачному гроту, который вел глубоко внутрь горы.
Исчерченные трещинами пол и стены, освещенные у входа солнечными лучами, терялись в темноте.
– Ждите меня здесь, – велел Рокэ. – Я только взгляну.
– Я пойду с вами, господин регент, – мрачно возразил Давенпорт.
Рокэ изумленно взглянул на него.
– Я отдал вам приказ, теньент.
Тот упрямо покачал головой.
– В горах одиночка погибнет. Вернемся в лагерь, – можете меня расстрелять, но одному спускаться в незнакомую пещеру нельзя.
Сам не понимая, злит его это упорство или забавляет, Рокэ впервые внимательно рассмотрел своего спутника. Неулыбчивый, немногословный, неприметный, – с таким и за бутылкой вина будет скучно, зато под пулями – надежно, как за каменной стеной.
– А ведь это не первый приказ, который вы нарушаете…
– Верно, господин регент, – Давенпорт вздохнул и осторожно, чуть ни след в след, пошел за Рокэ.

* * *
Рокэ и не ждал, что первый спуск окажется удачным. Он мог вдруг на мгновенье почувствовать себя суеверным, но наивным не был даже в детстве. Каридад, королева Ночи костров в его четырнадцатое лето, утверждала, что он и невинным-то никогда не был.
Пролазив по пещерам с Давенпортом, Рокэ вернулся в лагерь ровно в тот момент, когда начальник его гвардии дал приказ отряду выступать на поиски соберано. С тех пор, в ожидании прибытия виконта Валме и казара Бааты, гвардейцы составляли план Гальтары, а также обследовали ближайшие к городу пещеры.
Когда долгожданные гости, наконец, прибыли, карта города была почти готова, да и лабиринт пещер намечен на скорую руку.
– Насколько я понял из объяснений уважаемого виконта Валме, в нужную нам пещеру не попасть, следуя карте, – на чистом талиг проговорил казар. – Но если вы, многоуважаемый господин регент, уже побывали там, не могли бы мы воспользоваться известным вам путем?
– Сожалею, ваше величество, но это неудачная мысль, если только вы не желаете дождаться землетрясения и прыгнуть в бездонный разлом, – любезно отозвался Валме.
– Землетрясения? – уточнил Эпинэ.
– Да, тогда так трясло Надор, что даже сюда докатились отголоски. А господин регент всегда любил риск.
– Если это необходимо… – равнодушно предложил герцог.
По лицу Иноходца читалось, что шаг в бездну не видится ему чем-то ужасным. Давенпорт молчал, но Рокэ легко мог представить, как с тем же упорством в глазах, с каким он поднимался в горы и спускался в подземелье, теньент выполняет долг ценой своей жизни.
– Для меня большая честь оказаться в кругу столь мужественных людей, господа, – восхищенно заявил Баата. – В вашем письме, господин регент, сказано, что без нашего участия суровые стихийные бедствия продолжат сокрушать Золотые Земли. И это подтверждается донесениями наших послов в сопредельных государствах и жалобами наших верных поданных. Я всем сердцем поддерживаю ваше намерение спасти Золотые Земли, однако нельзя забывать об ответственности, лежащей на нас. Что это будет за спасение, если, избавив наши державы от тяжелейших ударов природы, мы навлечем на них династический кризис и войны?
Ответом на речь казар стало неловкое молчание.
– Вы очень мудры, ваше величество, – поспешил заполнить возникшую паузу Валме. – Уверен, мы непременно найдем выход, но полагаю, за бокалом доброго вина дело пойдет быстрее.
В тот вечер они договорились вместе выехать на следующий день в Гальтару и исследовать площадь, где в давние времена собирались анакс и эории. Общий разговор быстро иссяк, и, отдав дань вежливости, казар вскоре попрощался с талигойцами. Его ждал шатер, над которым развевался штандарт с белым лисом в золотой короне, окруженный палатками, где разместился его эскорт. Вслед за ним ушли Эпинэ и Давенпорт. Рокэ задержал Валме.
– Как вы убедили Молодого лиса высунуть нос из норы?
Виконт допил вино и отставил бокал в сторону.
– Его величество был очень великодушен. Ему польстил титул Повелителя Ветра. И его убедило ваше письмо.
– И?
– И он несколько раз говорил о том, что желал бы восстановить дружбу между нашими державами «в прежних границах».
– Великая Бакрия…
– Она ему как соринка в глазу, господин регент. Он надеется заручиться вашей поддержкой на случай… на некий непредвиденный случай.
Рокэ прикрыл глаза.
– Хорошо. Идите.
Валме этого не ожидал, но учтиво поклонился и оставил регента наедине с собой.

* * *
Несколько дней подряд они выезжали в Гальтару большим отрядом. Затем Рокэ потребовал, чтобы в городе остались лишь они вчетвером, но результат от этого не изменился. В серых развалинах эхом разносились мужские голоса, солнце припекало, мир не стремился помочь им спасти себя.
Несмотря на неудачу, Рокэ возвращался к месту, где их ожидал эскорт, в приподнятом настроении. В Кэналлоа такое состояние духа называли дездичча и верили, что оно предшествует беде. Сона, словно понимая чувства седока, то и дело порывалась перейти в галоп.
На поляне их встретили гвардейцы и виконт Валме. Восполняя недостаток сна, накопившийся за время путешествия в Кагету, офицер для особых поручений растянулся на весенней мягкой траве, закрыл лицо шляпой с пышным красным пером и мирно почивал, пока Рокэ кончиком шпаги не сдвинул изысканный головной убор.
– Просыпайтесь, виконт. Нам пора.
Валме со вздохом сел, а затем поднялся на ноги, разглаживая руками помятый щегольский камзол.
– В вас нет ни капли сочувствия, господин регент.
– Сочувствие – удел беспомощных, а про вас этого никто сказать не посмеет, не так ли?
Бросив на мучителя весьма выразительный взгляд, Валме промолчал.
– И чтобы искоренить любой намек на нечто подобное, – насмешливо продолжил Рокэ, – полагаю, мне придется оказать вам услугу и проверить, не заржавела ли ваша шпага. Что вы скажете о небольшой тренировке?
– Вы очень добры, господин регент, – кисло согласился Валме.
Немного не доехав до лагеря, отряд остановился и спешился. Видно, за время пути виконт нашел некоторые выгоды в предстоящем уроке фехтования, потому что держался он со свойственным ему апломбом. На лицах гвардейцев читалось предвкушение, Рокэ давно не показывал свои умения. Эпине отнесся к предстоящему безучастно, Давенпорт – с любопытством, казар, казалось бы, с восторгом, его свита – с недоумением.
Рокэ сбросил камзол и остался в простой белой рубашке. Виконт аккуратно снял камзол и жилет.
– В позицию, доры, – объявил Оливейра.
Короткая передышка в череде непростых дел немного разрядила обстановку. Когда на солнце блеснули клинки, Рокэ заметил, что из лагеря к месту поединка поспешил один из гвардейцев. Должно быть, вскоре здесь соберутся все, кроме часовых.
Гвардеец что-то докладывал своему командиру, лицо Оливейры выразило крайнее удивление, но следить за ними дальше стало затруднительно. Виконт держался довольно неплохо, и Рокэ начал находить удовольствие в знакомых с юности движениях. Что-то происходящее в лагере отвлекло его на мгновенье, и он едва не пропустил удар. Окружающие загудели, Валме приосанился, удивительно напоминая гордого собой петуха.
– Рад, что вы вспомнили, каким концом шпаги наносят укол, Марсель, – усмехнулся Рокэ.
– Вы очень добры, – звучно переводя дыхание, ответил тот.
Фехтовать было все равно, что танцевать – с удовольствием, с легкостью, с пылом. Рокэ немного погонял противника по площадке, когда снова краем глаза уловил что-то необычное в лагере. Он невольно посмотрел туда и лишь в последний миг отвел шпагу виконта.
– Теперь держитесь, Валме, – проговорил кто-то из наблюдавших.
Рокэ вдруг побледнел и почувствовал, как пальцы, сжимающие эфес, стали ледяными. Он понял, что так поразило Оливейру. Одним движением он выбил оружие из рук виконта и, не оборачиваясь, зашагал к ближайшей палатке, до боли в ладони сжимая шпагу. Двое солдат торопливо убрались с его пути.
– Вы.
В одном слове бушевала вся ярость мира. Все, что Рокэ скопил, сберег для этого мгновенья.
– Вы живы, – тоном, не предвещающим ничего хорошего, продолжил он, обращаясь к пленнику со связанными за спиной руками.
Это его мелькающая из-за спины часового русая макушка несколько раз ставила Рокэ в уязвимое положение во время тренировки. Шпага по-прежнему привычно лежала в руке, острие указывало на слывшего покойным оруженосца.
Тот медленно поднялся с земли и встал прямо. Острие поползло за ним вверх, как стрела компаса на север.
– Пока да, – мрачно отозвался он.
На мгновение их взгляды встретились.
– Зачем вы здесь?
Окделл пожал плечами.
– Затем же, зачем и вы.
– Поразительная наглость.
В это время переполох там, где только что состоялся поединок, стал слишком громким, чтобы и дальше его не замечать, но Рокэ не мог упустить Окделла из вида. А тот повернулся на шум, выражение его лица стало удивленным, как у ребенка. Верная Сона, предательница Сона, устроила настоящий бунт, вырвалась из рук державшего ее гвардейца и подбежала к своему старому хозяину. Губами она мягко прихватила его за плечо, и тот неловко покачнулся.
Рокэ опустил шпагу.
– Развяжите его, – велел он.
Его приказание было немедленно исполнено. Окделл, поморщившись, растер запястья и ласково похлопал Сону по шее. Повинуясь кивку Рокэ, один из конюхов увел ее.
– Соберано, – донесся голос Оливейры, – Санчо говорит, наш пленник прибыл в сопровождении небольшого отряда почти сразу после того, как мы уехали. Это полковник Цеситас, он настаивает на том, чтобы вручить вам верительные письма.
Рокэ мельком взглянул на стоящего рядом с командиром его гвардии чужого офицера, а потом перевел взгляд на простой гайифского покроя кожаный колет Окделла и неприятно улыбнулся.
– У вас мало людей, полковник.
– Мы полагали, что едем в дружественную нам державу, ваше высочество, – холодно ответил тот.
– Одних людей хочется встречать, как друзей, других – нет.
Неторопливо распечатав письмо, Рокэ приступил к чтению.
– Ваши новые хозяева оказались так же небрежны, как и прежние, Окделл. Опять вы стали разменной монетой.
Рокэ ожидал взрыва негодования, но его не последовало, бывший герцог Надора молча наградил его тяжелым, как гранитная плита, взглядом исподлобья.
– Его высокопревосходительство подтверждает, что господин Окделл выполняет имперскую дипломатическую миссию…
Треск добротной бумаги заглушил речь полковника. Рокэ испытал редкое удовольствие, когда разорвал плотные листы и бросил обрывки на землю.
– Забирайте своих людей и возвращайтесь в Гайифу, Цеситас. Новый Совет при его величестве Карле IV признал этого человека преступником, убийцей и бунтовщиком. Передайте мою благодарность его императорскому величеству и господину проэдр-конхессору за содействие в поимке беглеца.
Он не ожидал, что полковник бросит вопросительный взгляд на Окделла.
– Я передам все обстоятельства нашей встречи, ваше высочество, – значительно заявил Цеситас, коротко поклонился, надел шляпу и неожиданно прикоснулся к ее полям пальцами, салютуя пленнику. – Прощайте, господин Найтон.
Отбросив все лишнее, Рокэ повернулся к Окделлу.
– Удивительно, что вы дожили до этого дня.
– Шеллаф, – едва слышно пробормотал он.
– Что вы сказали?
– Судьба.
– По-прежнему верите в нелепые сказки?
– Теперь, кажется, и вы в них поверили.
– Что вам известно, Окделл?
Тот пожал плечами.
– Если вы надеетесь, что в обмен на ваши знания, вас помилуют, вы еще больший глупец, чем я думал, – обманчиво мягко проговорил Рокэ.
– Как вы смеете! – наконец, не выдержал он. – Я не торгую своей честью.
– А стоило, хотя вы и так проторговались… Дайте ему шпагу!
В толпе вокруг них возникло волнение. Кто-то суетливо передал оружие Окделлу. Тот неловко перехватил эфес.
– Помнится, однажды вы бросили мне вызов, а я обещал ответить на него, когда придет время, – негромко произнес Рокэ. – Расступитесь!
– Не убивайте его!
– Рокэ! Он нам нужен, – одновременно с Эпинэ воскликнул Валме.
– Я всего лишь преподам урок моему бывшему оруженосцу, – глядя в настороженные серые глаза, проговорил Рокэ.
Отчего-то его ответ никого не успокоил.
– Ну же, Окделл, вспоминайте. Это шпага, ей наносят и отражают удары… припоминаете? Хотя Людям Чести привычней иное... яд, к примеру.
– Я не буду биться с вами.
– Признаться, вы не первый Окделл, с кем мне довелось драться, но первый трус.
– Я не трус! – от нанесенного оскорбления Окделл вспыхнул, как порох, и так сжал пальцы на рукояти, что костяшки побелели.
– Тогда деритесь, – усмехнулся Рокэ и поднял шпагу.
Окделл посмотрел вниз, на землю, словно принял какое-то трудное решение, и тоже встал в позицию.
Против обыкновения окружившие бойцов люди наблюдали за ними молча, не было слышно ни шуток, ни напутствий, и в этой тишине клинки зазвенели так, словно богач кинул на мостовую пригоршню монет. Рокэ не ожидал, что второй поединок окажется интереснее первого, но Окделл сумел удивить его дважды. В первый раз – когда провел умелую атаку, а во второй – когда не стал защищаться и опустил шпагу. Острие, мгновенно, как жало, впилось в его яремную ямку, на шее выступила кровь, – Рокэ лишь в последнее мгновенье смог остановить себя.
– Вот бедовый, – ахнул кто-то в толпе.
– Карьярра! Упрямый болван! – едва удержался от проклятья Рокэ, он не помнил, когда в последний раз был так взбешен. – Уведите его.
Двое кэналлийцев обезоружили Окделла и направились к пустой палатке.

* * *
В палатке Дика не стали связывать. Ему дали воды, позволили накинуть плащ поверх собранного лапника и прилечь. Один гвардеец встал у входа, другой остался внутри, но он не мешал. Дик почти не замечал его присутствия, перед глазами проносились последние события. Он успел попрощаться с жизнью, когда скрестил шпагу с Алвой. Вряд ли кто-нибудь другой, кроме его бывшего монсеньора, смог бы так мастерски управлять клинком и остановить укол в последний миг. Дик слабо улыбнулся, он был рад, что впервые сумел достойно выбраться из тупика, куда насмешками и оскорблениями загнал его Ворон.
Подчас на борту «Святой Агаты» ему казалось, что он позабыл всех, кого встречал в прежней жизни, но сегодня он убедился, что это не так. Алва почти не изменился с тех пор, когда вел блестящую военную кампанию против бириссцев в горах Сагранны. Когда Дик видел его в последний раз, он выглядел собственной тенью, хуже, чем слепец из предсмертного морока, но теперь он был почти прежним, может быть, немного безумней и непредсказуемей, чем раньше, но, по большей части, прежним.
Эпинэ сильно сдал с их последней встречи, голова стала наполовину седой, а сам он казался неприкаянным, словно линарец, прибившийся к стаду морисков. Дик почти не помнил Баату, но молодой мужчина, будто сошедший с парадного портрета, не мог быть никем иным, как казаром Кагеты. В отличие от Лиса Валме Дик запомнил очень хорошо. Он не мог объяснить себе, отчего при виде виконта в нем просыпается неудержимая, как зуд под кожей, неприязнь. Ему казалось, что он уже давно изжил в себе вражду по отношению к «навозникам», но, очевидно, Валме оказался досадным исключением.
Не желая гадать, что готовит ему будущее, Дик стал подсчитывать дни, прошедшие с его отъезда из Карады. По всему выходило, что не сегодня завтра Марко отдаст приказ флотилии выйти в открытое море, и маяк на форте пошлет им последние приветы с суши, паруса развернуться, как крылья, крики чаек останутся далеко позади…
Дик проснулся от того, что его сильно трясли за плечо.
– Горазды же вы спать, дор, – белозубо усмехнулся гвардеец. – Соберано велел прийти к нему. Собирайтесь.
На улице уже стемнело, когда его привели в самую большую палатку, сестру той, что он знал по Варасте. Внутри она была разделена занавесями на две части: личную и штабную. При свете свечей он увидел, что вокруг накрытого стола сидят Алва, Баата, Валме, Эпинэ и незнакомый северянин. Стул рядом с последним был свободен.
– Садитесь, Окделл, – резко произнес Алва. – Успеете наглядеться.
Дик сел. Ему было неуютно под внимательными взглядами присутствующих, и он сожалел, что его чувства наверняка написаны у него на лице. Возможно, все-таки стоило прислушаться к Марко и выучиться играть в тонто.
– Вы восстали из мертвых удивительно вовремя. Не желаете ли поделиться своими загробными приключениями?
Поняв, что ответа не будет, Алва отпил вина.
– Налейте ему Слезы, Давенпорт.
Дик снова посмотрел на своего соседа.
– Вы сын генерала Давенпорта?
– Чарльз Давенпорт, – несколько напряженно представился тот. – Отец скончался почти два года тому назад.
– Сожалею.
Граф без лишних слов наполнил его бокал.
– Что ж, раз вы храните молчание, начну я, – продолжил Алва. – Мы все здесь собрались ради сомнительного удовольствия прогуляться по пещерам под Гальтарой и оросить древней кровью некий алтарь. Ваше появление спасло теньента Давенпорта от столь непривлекательной перспективы. Хотя вам, вероятно, она таковой не представляется. Вам же всегда было по вкусу подобное фиглярство.
Алва помедлил, прежде чем продолжить, и Дик сквозь зубы спросил:
– Отчего же вы сами готовы участвовать в этом «фиглярстве»?
– Оттого, что не вы один побывали по ту сторону.
Дик с сомнением поднял на него глаза, пытаясь решить, был ли это цветистый оборот речи, присущий Ворону, или же честный ответ.
– Значит, вы тоже встретили ее… – вспомнив о литто, не подумав, проговорил он.
– Кого ее? – живо откликнулся Алва и, поняв, что Дик больше ничего не скажет, продолжил: – Полагаю, ваши приключения были приятней моих. «Ее», – кем бы она ни была, – я не встречал. Я видел вашего старого знакомца, епископа Оноре. По его наущению мы бродим тут без толку уже больше недели.
Прозвучавшее имя поразило Дика.
– Его преосвященство? Но… епископ Оноре – святой.
– Не стану с этим спорить. Однако, к сожалению, грех многословия ему не чужд. А в песчаной реке его слов сложно уловить крупицы золота.
– Перед приездом сюда, я говорил с одним танкредианцем, – решился на откровенность Дик. – Он убежден, что каждый Великий Излом потомки Четверых должны провести какой-то кровный… или кровавый обряд, чтобы новый Круг не стал последним.
– Танкредианец, «она»… необычные у вас знакомые, Окделл.
– Как сказал в своей проповеди кардинал Конрад, «истинно скорбны духом те, у кого нет тайн, но те, у кого они есть, грешны более, чем скорбны», – с улыбкой возвестил Валме.
– К слову о тайнах, – любуясь игрой вина в бокале, лениво проговорил Алва. – Зачем вы закололи Штанцлера?
– Заколол? Его же застрелили! – Дик чувствовал, что разговор о покойном кансильере зашел неспроста, но не понимал, в чем заключается подвох.
Он уловил молниеносные взгляды, которыми обменялись Алва и Валме.
– Я знал, что это не ты, Дикон, – серьезно произнес Эпинэ, и Дик поморщился от звука его голоса.
– Не он, но он знает, кто это сделал, – заключил Валме.
– А королева? – напряженно спросил Алва.
Дик вскинул подбородок.
– Ее убил я.
В наступившей тишине взгляды всех присутствующих сошлись на нем, он будто оказался на перекрестье выстрелов, и это мгновенье было едва ли не самым тяжелым в жизни Дика.
– Забавно, как повторяется старая история на новый лад, – наконец, прервал молчание Алва. – Ваш предок, не дав себе труда разобраться в происходящем, ударил кинжалом моего предка. Вы же пошли дальше… Ударили кинжалом королеву, ожидающую наследника. Уверен, вы сделали это во имя благой цели!.. Как по-вашему, виконт, – видя, что его бывший оруженосец безмолвствует, продолжил Алва, – чем можно оправдать убийство женщины, королевы?
– Вы меня знаете, господин регент, я не боюсь трудностей, но ответить на этот вопрос мне было бы затруднительно.
– Что скажете, Окделл?
– Ничего.
В этот миг Давенпорт поднялся со стула. От резкого движения стол пошатнулся, по нему расплылись несколько лужиц вина.
– Разрешите откланяться, господа, – хмуро проговорил он.
И не дожидаясь ответа регента, теньент вышел из палатки на свежий воздух.
– Однако! Похоже, север пасует перед сложностями, – предположил Валме.
– Придержите язык! – неприязнь Дика все-таки прорвалась наружу.
Виконт с вызывающей улыбкой наклонился к нему через стол.
– Охотно, если вы развяжете свой и назовете хоть одно преступление подлее того, что совершили.
– Убийство короля! – вошел Дик в раж.
При этих словах Валме вскочил на ноги, словно его ударили перчаткой по лицу.
– Сядьте, Марсель, – железным тоном приказал Алва. – Сядьте, – уже спокойнее повторил он и непонятно закончил: – Это был глас Агнца, а не крик Совы.
По лицу виконта было заметно, что он распознал смысл слов регента и взял себя в руки.
– У нас получился весьма поучительный ужин, господа, – впервые за все время принял участие в разговоре казар.
Все это время он с любопытством наблюдал за спором талигойцев, и вот, наконец, почувствовал, что пришло время для аплодисментов зрителя.
– Не стоит благодарности, – поморщившись, ответил Алва. – Из меня вышел плохой учитель, Окделл охотно это подтвердит.
Он встал из-за стола, и все остальные тут же поднялись вслед за ним.
– Господа, надеюсь, завтра мы покончим с этим жалким фарсом. А если нет, то прикончим друг друга и насладимся этим прежде, чем мир канет… как там было у поэта?.. «…во мрак, во тьму, в безвременье».


Окончание в комментариях

запись создана: 22.12.2019 в 19:59

@темы: ОЭ

Comments

[eleo_hona]

О, какой Дик! Какой замечательный Дик! Как лихо он отбрил Валмэ!
Как беснуется Алва.
Такой милый эпизод с Соной. Единственный друг среди врагов.
С каждым новым эпизодом всё больше нетерпения. Очень жду продолжения.

[so clumsy]

eleo_hona, большое спасибо) Дик сказал наугад, но попал в яблочко. В общем компания подобралась один к одному))

[eleo_hona]

сказал наугад, но попал в яблочко надоже, настолько это логично и в тему, что я даже не подумала, откуда Дику знать историю с убийством короля. В любом случае Марсель заслужил этот щелчёк по носу. А то все вокруг безгрешные такие, один Ричард воплощение зла.

[so clumsy]

У меня двойственное отношение к Марселю. Это не мой герой, я вижу его как человека без моральных принципов , но писать его интересно.

[so clumsy]

Дик открыл глаза и увидел над собой туго натянутую ткань полога. Спина слегка ныла от жесткого ложа, а уши за ночь замерзли, но он на удивление хорошо выспался. Не было нужды оглядываться по сторонам, чтобы понять, что в палатке, кроме него, никого нет. Гадая, отчего его не разбудили и куда пропал вчерашний смешливый страж, он накинул колет и выглянул наружу.
Утро выдалось пасмурным, прохладным, от реки тянуло влагой, в низинах застоялся туман, дым нескольких костерков стелился по земле. Дик невольно поежился, еще раз огляделся в поисках часового и решил спуститься к воде, чтобы умыться.
Ни один из встречных гвардейцев не остановил его, кое-кто провожал настороженным, пытливым взглядом, но большинство не обращали внимания. Лица у всех были хмурые, – видно, не только Дику благодушный настрой в утренние часы давался с трудом.
У тропки, ведущей к обмелевшему руслу, он заметил давешнего знакомого теньента-надорца. Они обменялись короткими приветствиями, и Дик хотел было продолжить путь, но Давенпорт задержал его.
– Я рад, что вы здесь… – он замялся, не зная, как обратиться к тому, чей герб был разбит на королевском Совете, и выбрал самое простое: – господин Окделл.
Дик невесело улыбнулся: губы жалил рой беспорядочных вопросов о доме, которые ему не под силу было произнести вслух. Не желая показывать, что заметил затруднение собеседника, он быстро предположил:
– Прогулки по Гальтаре успели вам надоесть?
– Мы только зря теряли время, – Давенпорт невольно оглянулся на Мон-Нуар, чья вершина тонула в низких облаках. В тени горы лежала древняя столица, которая в такой непогожий день, должно быть, производила гнетущее впечатление.
– Какая она? – полюбопытствовал Дик.
Его земляк ответил не сразу.
– Пыльная. Пустая… Скоро сами увидите, – он пожал плечами. – Что ж, не смею долее задерживать. Я лишь хотел поблагодарить вас... за своевременное прибытие. Вас не затруднит разыскать меня позже? Вчера вечером регент объявил, что вы можете свободно перемещаться по лагерю и поручил вернуть вам шпагу.
– Раз так, я предпочел бы не откладывать, – откликнулся Дик, он уже успел забыть, насколько переменчив Алва в решениях.
– Понимаю. В таком случае – прошу за мной.
Быстрым шагом они направились к палатке, которую Давенпорт делил с кэналлийцем из гвардии регента. Сосед отсутствовал, и теньент тут же, не пускаясь в долгие объяснения, передал шпагу и перевязь Дику. Тот привычно вооружился и, только ощутив знакомую тяжесть клинка, понял, как ему его не хватало.
– Странно, что наш выезд задерживается, – ненароком заметил он. – Я думал, меня поднимут на рассвете.
– Так вы еще не слышали? – удивился Давенпорт. – Пропал командир гвардии регента Оливейра. Его сейчас ищут.
– Как пропал?
– Исчез. С ночи его никто не видел, а ординарец, который должен был его разбудить на рассвете, говорит, что в палатке – холод, как на леднике, и все покрыто плесенью.
Дик промолчал. Ему стали понятны и угрюмый вид кэналлийцев, и напряжение, охватившее лагерь.
– Самое время для четверного заговора, – мрачно обронил Давенпорт и тут же махнул рукой: – А, впрочем, не слушайте меня. Если поспешите, вы еще успеете позавтракать до отъезда. Под тем навесом накрыт стол для офицеров.
– Благодарю вас.
Дик все же спустился к реке и наскоро умылся. Холодная вода бодрила не меньше тревожных известий. Исчезновение приближенного Алвы накануне поездки в Гальтару казалось плохим предзнаменованием, и, хотя поисковый отряд как раз в это время обследовал ближайшие окрестности, в глубине души каждый понимал, что Рамона Оливейру им не найти.
Дик воспользовался советом Давенпорта, и ему посчастливилось позавтракать в одиночестве, не опасаясь ни косых взглядов, ни натужного дружелюбия. Отдав должное умениям и щедрости повара, он увидел, как из своей палатки вышел Алва. Люди кружились вокруг него в каком-то беспорядочном вихре, и все это так же напоминало Варасту, где он был сердцем армии, как сон напоминает явь. Отсюда, издалека, Дику стало видно то, что ускользнуло при первой встрече: Алва все-таки изменился. Если раньше в нем горело закатное пламя из злости и веселья, пьянящее и притягивающее окружающих даже против воли, как мотыльков влечет огонь, то теперь из двух составляющих осталось лишь одно.
От досужих размышлений его оторвал Робер Эпинэ. Дик слишком поздно заметил устремившегося к нему Иноходца, и уклониться от встречи теперь было бы равносильно оскорблению или бегству, поэтому он остался на месте, только поднялся из-за стола, чтобы уйти при первой возможности.
– Дикон! Лэйе Астрапэ, до сих пор не верится... – на лице Повелителя Молний появилось странное выражение: словно он разрывался между сильными противоречивыми чувствами.
– Что вам угодно?
– Я хочу, чтобы ты... – Робер безрадостно усмехнулся, – чтобы вы знали, что я никогда бы не отдал тот приказ Карвалю.
Дик на мгновенье замер. Перед глазами промелькнула толпа чесночников, беспомощность, дорога, выстрел, боль, грохочущие камни, – мелькнуло и исчезло.
– Я знаю. Вы были Первым маршалом, от приказов которого удивительно мало зависело.
Эпинэ устало поморщился.
– Не всем из нас дано предвещать победу, – он тряхнул головой, как породистый конь, и неожиданно твердо посмотрел Дику в глаза: – Вчера вы подтвердили, что виновны в убийстве моей кузины. За это вас ждет плаха или эшафот, но я считаю это делом чести и буду драться с вами, если мы выживем.
– Если мы выживем – я к вашим услугам.
От тягостного разговора их отвлекло прибытие в лагерь казара со свитой. Баата верхом на красивом тонконогом линарце учтиво приветствовал Алву, тот так же учтиво ответил и оседлал великолепного караковой масти мориска, нетерпеливо грызущего удила.
– Идем...те, – вздохнул Эпинэ. – Пора выезжать, регент приказал приготовить вам коня.
Вслед за Иноходцем Дик подошел к месту сбора, и один из гвардейцев подвел к нему лошадь. Глаза не могли обмануть его, – это была Сона. Дик осторожно взялся за уздечку, будто она была хрустальной, погладил полумориску по шее, однако не спешил сесть в седло. Он спиной почувствовал опасность, но не стал оборачиваться.
– Полагаете, на вас косо посмотрят, если вы примите мою лошадь? – насмешливо проговорил Алва, подъехав к нему почти вплотную.
Дик посмотрел вверх, в лицо, затененное широкополой шляпой.
– Эти люди считают меня предателем и убийцей. Полагаете, мне есть дело до того, как на меня посмотрят?
– Тогда не медлите.
Алва повернул коня и возглавил отряд. Дик вставил ногу в стремя. Ему все еще не верилось, что они отправляются в Гальтару.

[so clumsy]

* * *
Кони осторожно шли по насыпи, которая благодаря усилиям солдат протянулась по краю болота. Рокэ вел отряд вперед, почти не обращая внимания на непростой путь. Его глубоко тревожило исчезновение Рамона Оливейры, однако он привык соглашаться с теми, кто называл его бессердечным, потому что обычно он не позволял чувствам мешать делу.Оставив в лагере старшим офицером второго сына супрема Санчо Медину, он доверил командование их небольшим эскортом Давенпорту и пока не находил повода пожалеть о принятом решении.
Когда дорога стала шире, Рокэ подозвал своего офицера для особых поручений. Тот нагнал его и поехал рядом, приотстав на полкорпуса.
– Господин регент, вы по-прежнему намерены отправиться в Гальтару в сопровождении лишь троих Повелителей?
– Да.
– Занятная у вас подобралась компания, – безмятежно проговорил Валме.
– Вы полагаете?
– Казар Баата, чьего отца вы убили на божьем суде, Окделл, отца которого вы убили на дуэли, и герцог Эпинэ, чей отец погиб при Ренквахе, где вы одержали победу. К тому же, герцог недолюбливает нашего любезного казара – должно быть, в память о его крайне изворотливом батюшке, а Окделл зверем смотрит на Эпинэ.
– Зверем он смотрит на вас, – возразил Рокэ. – Эпинэ он сторонится.
– Тем не менее, на мой взгляд, выходит весьма занятно. И чревато, скажем так, – неожиданностями.
– Вы же знаете, Марсель, я люблю неожиданности.
– Помнится, кто-то из великих говорил, «неожиданность – мать неурядицы».
– Мне больше по вкусу: неожиданность – мать возможности.
– Скажите лучше, что вам по душе дразнить смерть.
– Отнюдь, свиданья с этой дамой крайне утомительны.
Они подъехали к окраине города, и Рокэ распорядился, чтобы сопровождавшие ждали их здесь. Спешившись, он отдал последние указания Давенпорту и, отпустив его, обратился к Валме:
– На случай, если мы не вернемся, вот письма, которые следует передать герцогу Ноймаринену и маркизу Салина.
Виконт молча взял их.
– Боюсь, после мистерии с вашим возвращением из мертвых я больше не внушаю доверия маркизу, – негромко проговорил он.
– Полагаю, вы и Северному волку не годитесь в конфиденты, – доверительно произнес Рокэ.
– Вы… Вы сам Леворукий!
Рокэ усмехнулся, и его улыбка, как в зеркале, отразилась на лице Валме.
– Что ж, до встречи, Марсель!
– До встречи.
Небольшая кавалькада тронулась в путь, и лишь одному из четырех всадников открывающиеся виды были в новинку. Бывший оруженосец оглядывался по сторонам с таким воодушевлением, словно забыл о нависшей над ним угрозе казни и надеялся узреть в древних развалинах былое величие. Впрочем, Рокэ не исключал, что Окделл действительно не подумал о последствиях своего возвращения, витая по обыкновению в облаках и веря в те сказки, что напели ему гайифцы. С другой стороны, вряд ли бы он смог выжить, если бы так и остался слепым, как новорожденный котенок, глупцом.
Как бы то ни было, Повелитель Скал появился вовремя, и, несмотря на злость, которую он будил одним своим видом, его поведение пока было довольно разумным. Уж точно разумнее его самого во время поединка, что можно было объяснить лишь тем, что в отличие от Рокэ, их встреча не застала его врасплох.
Большинство Ызаргов Чести чаще всего вызывали у Рокэ презрение или насмешку, а иногда – и то и другое, и лишь при взгляде на Окделла ему хотелось разнести все вокруг в пыль и прах. Вспоминался даже не неуклюжий отравитель, которого стоило бы взять за шкирку и встряхнуть, как щенка, и которого, говоря по правде, он не осуждал; и не болван, без колебаний признавший его виновным в ходе бутафорского, фальшивого, как улыбки покойного Штанцлера, трибунала, а мальчишка, посмевший занять место в душе пусть на десятую часть бье больше, чем Рокэ мог позволить после смерти братьев и истории на Винной улице. Это была не вина Окделла, но это было его преступление.
Отбросив бесполезные мысли, Рокэ пришпорил Дора. Улицы Гальтары почти полностью заросли травой, только невысокие каменные насыпи, оставшиеся на месте домов, давали представление о направлении, которого следовало придерживаться. Время уже близилось к полудню, но ни один солнечный луч не выглядывал из-за плотного покрывала облаков. Останки древней столицы навевали грусть, они дышали безысходностью, словно пережившая свое время, покинутая всеми старуха.
– Должен признать, сегодня эти камни особенно неприветливы, – с приятной улыбкой заметил казар.
Ему ответил крик потревоженной птицы, свившей гнездо где-то в развалинах.
По знаку Рокэ все спешились и оставили лошадей у раскидистого дерева, выросшего на пустыре.
– Пойдемте к главной площади, – Рокэ указал на северо-запад, – оттуда можно пробраться к пещерам под Мон-Нуар, попробуем спуститься еще раз.
Они пересекли открытое пространство, которое теперь напоминало большую арену. Там, где среди песка и травы обнажились разбитые каменные плиты, топорщившиеся из-под земли будто сломанные ребра гиганта, мужские шаги зазвучали особенно гулко, словно издалека доносилось призрачное эхо поступи всех тех, кто когда-то бывал здесь. Рокэ готов был поклясться, что не только он вспоминает сейчас слова предания о Беатрисе Борраска.
Окделл, как водится, отвлекся на обломки лестницы, ведущей в никуда, он даже начал медленно подниматься по ступеням, словно отвечая на беззвучный зов, но остановился и легко сбежал вниз.
– Не отставайте, – бросил ему Рокэ.
Не отвечая, Окделл нагнал Баату и Эпинэ.
Миновав площадь, они начали плавный подъем в гору. Было видно, что когда-то здесь находились одни из ворот города, остатки крепостной стены еще не окончательно слились со склоном.
– Теневые ворота, – пробормотал Окделл, любитель древних легенд и сказаний.
Действительно, даже если бы капризное светило выглянуло из-за туч, это место осталось бы в тени Мон-Нуар. Рокэ подозревал, что за все годы, что простояли стены Гальтары, сюда не проник ни один солнечный луч, – каждый был остановлен щитом нависающих скал.
Неровный шероховатый склон завел их в узкий проход, в глубине которого темнел вход в грот. В расщелине между двумя валунами были сложены лучины, оставленные там гвардейцами в прошлый раз. Вооружившись ими, путники ступили внутрь.
– Прошу за мной, – пригласил Рокэ, как гостеприимный хозяин, которым он никогда не был и в роли которого вдруг оказался на пороге подземного лабиринта.
Цепочка из четырех огоньков потянулась прочь от входа.Уже в ста бье от него пламя факелов не могло разогнать тьму. Казалось, от того, что в ней затеплился свет, тени вокруг лишь стали гуще. Может быть, поэтому ни один из ушедших в пещеру не разглядел скользящее по стене темное пятно, порой напоминающее силуэт женщины.

[so clumsy]

* * *
При свете лучин они дошли до того места, где остановились в прошлый раз, когда среди них был Чарльз Давенпорт, и двинулись дальше.
– Мы будто участники шествия на Полуденном бдении, – с чувством неловкости проговорил Эпинэ.
– Или монахи в Лаик, – негромко добавил Окделл.
– Что за монахи? – впервые соизволил обратиться напрямую к герцогу-изгнаннику казар.
– Призраки, – неохотно откликнулся тот.
– Они вполне безобидны, ваше величество, – непринужденно, как в светском салоне, произнес Рокэ. – Так повелось, что ими пугают молодых дворян, которые учатся в Лаик. Поверьте, случаются истории гораздо мрачнее, мой брат, к примеру, любил рассказывать про Изначальных тварей…
Он заметил, как свет одного из факелов дрогнул, и резко обернулся.
– Вы с ними встречались, Окделл?
Все остановились, и тот вынужден был ответить.
– В Олларии чаще, чем под землей, – вскинув подбородок, заявил он.
Рокэ поморщился.
– И все же?
Окделл упрямо сжал губы, но затем, видно, решил не молчать.
– Один… Одна из них преследовала меня, когда я оказался там в первый раз.
– В первый раз? – удивленно переспросил Эпинэ.
– А что же случилось во второй?
Окделл пожал плечами.
– То же, что и в первый, – я чуть не умер.
Рокэ почувствовал, как в нем снова поднимается волна ярости, высокая, как башни Алвасете.
– Мы были бы вам весьма признательны, Окделл, – вполголоса, так как боялся сорваться на крик, проговорил он, – если бы впредь вы делились столь важными сведениями до того, как мы сунем наши головы в петли.
– Я буду действовать так, как посчитаю нужным.
– В таком случае, мы все здесь покойники!
– Не буду об этом горевать!
– Господа, прошу вас, – вмешался Баата. – Мы все в опасности, не стоит усугублять наше положение пустыми ссорами.
Усилием воли Рокэ обуздал гнев.
– Вы совершенно правы, ваше величество. Давайте продолжим… – Рокэ хотел предложить идти дальше, но заметил, что факел Иноходца светит где-то у дальней стены. – Эпинэ, вы решили покинуть нас?
Теперь уже все смотрели на герцога. В свете лучины его волосы казались совсем седыми.
– В прошлый раз, когда мы были здесь с Давенпортом, мы пролили свою кровь в надежде, что это откроет нам путь, но все гораздо проще… – проговорил он.
– В прошлый раз с нами не было Окделла, – резко возразил Рокэ. – Что вы задумали?
Эпинэ перевел на него взгляд, в котором впервые читались радость и вызов, и Рокэ почувствовал, что сейчас случится непоправимое.
В свете лучины блеснуло лезвие кинжала, и Эпинэ, не медля, ударил себя в грудь. Он громко вздохнул и начал плавно оседать на землю, его факел упал рядом, очертил полукруг и замер. В его неверном свете казалось, что Иноходец слегка шевелится.
– Нет! – Окделл оказался около своего бывшего друга быстрее всех, и потому не услышал слова казара.
– Кто бы мог подумать, что под пеплом еще остались Молнии, – с любопытством сьентифика прошептал Баата.
И тут заполыхал Закат.

[eleo_hona]

Ну, вот! Опять на самом интересном месте! Хотя тут все места интересные, и на каком не заканчивай, эмоции будут теже))
Обожаю взаимодействие Ричарда с Алвой. И Ричард такой... выгоревший, а Алва наоборт полыхает.
И ждём продолжения.

[Ant10]

Захватывающе! Я так понимаю, что это королева оказала воздействие на Робера? Пролившаяся кровь накануне, воздействие через метку , подсаженную истинниками? А зачем Оливейру Катарина увела? Потрясающе интересно. Спасибо, ждем продолжения.

[so clumsy]

eleo_hona,
«Ричард такой... выгоревший, а Алва наоборт полыхает».
Да, вы точно подметили. Появление Дика Алву взбодрило 😁

[so clumsy]

Почему-то не вставляются цитаты. Странно...

[so clumsy]

Ant10,
Спасибо, рада, что интересно читать. Насчет Оливейры вы правы, конечно, это дело рук Катарины, а насчет Робера - все объяснится проще, хотя ваша версия мне теперь больше нравится.

[so clumsy]

Факелы ярко вспыхнули, разогнав тени по самым дальним углам, белый холодный свет до боли ослепил всех. Если бы хоть кто-то в этот миг смог открыть глаза, то увидел бы, что неровные каменные стены вдруг стали мягкими и текучими, словно горячий воск, и кое-где в них проступили странные чужеродные формы существ, которые то ли заглядывали в любопытстве в новый мир, то ли испытывали ослабевшую преграду на прочность.
Лучины угасли, но мрак не стал абсолютным, в серо-сизой дымке можно было различить очертания своей руки, лица окружающих, края нависающих над ними скал. Дик взволнованно склонился над Эпинэ.
– Дышит! – с облегчением произнес он.
Алва оказался с другой стороны от лежащего без движения Иноходца. Он достал из кошеля на поясе какой-то предмет и наклонился вперед.
– Дайте мне осмотреть его. И собрать кровь.
– Он дышит! Если он попал сюда живым, то не умрет. Подождите, он скоро очнется.
– Вы полагаете, мы в Лабиринте? – уточнил казар.
Дик кивнул и, вспомнив о вежливости, добавил:
– Да, мы в Лабиринте. Здесь нельзя умереть, если только вас не настигнет Тварь, которая может принять любой облик.
– В таком случае, не будем выпускать друг друга из вида, – распорядился Алва.
Он с сомнением всмотрелся в бледное лицо раненого герцога и перевел взгляд на рукоять кинжала.
– Вероятно, с этим украшением Эпинэ все же придется расстаться. Будем надеяться, что вы, Окделл, не ошибаетесь, и он останется жив.
Резким и вместе с тем точным движением он потянул рукоять на себя, – на клинке оказалось совсем немного крови. Раздался тихий стон, голова Иноходца еще ниже склонилась к левому плечу.
– Может быть, брызнуть на него водой? – Баата протянул богато украшенную фляжку.
– Он не девица в обмороке, – задумчиво проговорил Алва, но фляжку все-таки взял.
Не успел регент ее открыть, как глаза Эпинэ распахнулись, и тот обвел всех мутным взором.
– Что… Что случилось?
– У вас получилось, – Дик помог ему лечь удобнее.
– Получилось?..
– Мы в Лабиринте, отдохните немного.
– Мы подождем, когда вам станет лучше, – подтвердил Алва, передал фляжку герцогу и непринужденно расположился по соседству, жестом предложив казару присесть рядом.
Тот с сомнением посмотрел на пол, но все же последовал примеру регента Талига. Дик невольно позавидовал легкости движений кагетца, скользнул взглядом по отрешенному, как у гальтарской статуи, лицу Алвы, заметил, с каким трудом Эпинэ удалось отвернуть крышку фляжки, но не стал унижать его предложением ненужной помощи. Он прикрыл глаза, невольно вспоминая, каким слабым чувствовал себя, когда очнулся за сотни хорн от Олларии, на Сосновом берегу, где его схватили гайифские пираты. На мгновенье он представил, как будут изумлены остальные, если им удастся выбраться из Лабиринта живыми где-нибудь в Нухутском султанате, – и улыбнулся.
– Живописные места, изысканное общество, – у нас получился недурной пикник, вы не находите? – нарушил молчание Алва и с удовольствием вытянул ноги в запыленных ботфортах. – Давно не испытывал желания взять в руки гитару…
Единственным, кто смог поддержать светскую беседу, оказался Баата:
– Увы, у нас в Кагете бытуют иные представления о приятном досуге. Я предпочел бы этой пещере даже унылые древние развалины, лишь бы оказаться под открытым небом.
– Неужели? А я готов побиться об заклад, что всегда буду вспоминать с теплотой наш славный привал.
– Вы, кажется, пребываете в отменном настроении, господин регент? – едва слышно произнес Эпинэ.
– Должен признать, что не рассчитывал на подобное везение. Еще несколько дней назад я полагал наше положение безнадежным, но сегодня эрэа Удача была к нам благосклонна. Раз мы здесь, значит, пока все делаем правильно.
– Можно ли узнать, как вы предполагаете действовать дальше? – осторожно осведомился Баата.
Все лица повернулись к Алве, тот лишь невозмутимо поправил манжеты.
– Нам предстоит руководствоваться самыми общими указаниями. Епископ Оноре, как всякий святой, далек от мелких житейских обстоятельств. Ему больше по душе размышления о любви или том, как возвысить душу… Помнится, он изрек, что, проникнув в Лабиринт, мы должны будем найти нечто, что он назвал «Сердцем мира» и окропить это Сердце кровью всех Повелителей. К немалому моему сожалению, более определенные подробности виделись ему излишними… – он немного помолчал и повернулся к Дику. – Скажите, Окделл, быть может, вам известно что-то, что облегчит наши поиски?
В окружавшем их сумраке Дик почувствовал, что теперь всеобщее внимание приковано к нему, и посетовал про себя, что не может выдержать его с тем же самообладанием, что и Алва.
– Сожалею, но мне известно очень мало. Я узнал лишь, что Повелители должны своей кровью помочь Кэртиане преодолеть Излом, иначе все живое погибнет… Впрочем, есть те, кто полагает верным обратное, иначе бы Церковь не называла бы наших предков демонами… Как бы то ни было, я знал, что гер… господин регент разыскивает Повелителей, и счел необходимым вернуться.
– Не слишком надежное основание для возвращения в Талиг. Похоже, нам повезло, что вы оказались столь опрометчивы, – слабо улыбнулся Эпинэ.
– При всей своей обходительности гайифцы, что вас сюда доставили, отличаются редкой настойчивостью, – заметил казар. – Я близко знаком с его высокопревосходительством Петром Тагрином, он умеет быть весьма и весьма убедительным.
Дик так мало дорожил добрым мнением правителя Кагеты, что не стал оспаривать последнее утверждение, и был до крайности удивлен, когда раздался голос Ворона:
– «Не по словам, но по делам суди человека», так, кажется, заповедовал нам святой Адриан?
– Вы, как всегда, правы, господин регент, – после почти незаметной паузы ответил Баата.
– Как вы себя чувствуете, Эпинэ? Вы сможете идти дальше? – переменил тему Алва.
Иноходец выпрямился и, опираясь рукой на шершавую стену, медленно встал на ноги, вслед за ним поднялись остальные.
– Я готов. Но куда нам идти? В какую сторону? Я вижу три, нет, четыре коридора, ведущих в разных направлениях.
– Ошибемся, и выйдем где-нибудь в Седых Землях, – пробормотал Дик.
Он поймал на себе внимательный взгляд регента.
– Мне странно это говорить, но вы правы, Окделл. Шагнув в разлом в Гальтаре, я очнулся в Кэналлоа… Возможно, потому, что больше всего на свете мечтал напоследок увидеть Алвасете… Господа, мы не знаем, куда нам следует направиться, но знаем, к чему должны прийти – к Сердцу мира. Быть может, если у нас получится ясно его представить, мы сможем почувствовать или, вернее, определить наш путь?
Слова регента не слишком вдохновили его спутников. Они переглянулись, читая на чужих лицах те же сомнения и неуверенность, что испытывали сами.
– Ваше предложение не абсурднее всей нашей затеи, – наконец, вздохнул казар.
Стоящие на перепутье мужчины попытались сосредоточиться, но это было сложно. Шелест одежды, звуки дыхания, шорох камней, когда один из них переступал с ноги на ногу, – все это отвлекало, сбивало с толку. А больше всего мешала мысль о том, насколько шатко их положение, и как глупо они, должно быть, выглядят со стороны.
Устав от бесплодных попыток, Дик прислонился спиной к стене и ощутил под ладонью твердый выступ. Он неосознанно попытался очертить его пальцем, очищая от мягкой пыли, и позволил мыслям течь своим путем. Наверное, Сердце мира, могло бы быть огромным драгоценным камнем: алой ройей, слепящей своим сиянием, или, напротив, черным, гладким карасом, прожорливо поглощающим любой осмелившийся коснуться его луч света… Дику показалось, что выступ под его ладонью нагрелся, как и скала, на которую он опирался. Он зажмурился, стараясь определить, не является ли все это игрой воображения, и вздрогнул от раздраженного восклицания.
– Бесполезно, лэйе Астрапэ!
– Не стоит так переживать, любезный Эпинэ, – спокойный голос Алвы удерживал от необдуманных поступков не хуже железного мундштука.
– Простите, господа, но я не вижу смысла в этой мистерии. Давайте разойдемся по коридорам, быть может, одному из нас повезет?
– Вернее всего, повезет тем Тварям, что здесь обитают, – возразил Баата. – Не прогуляться ли нам по каждому из них по очереди?
Они ждали решения регента, и тот, наконец, сказал:
– Согласен с вами, ваше величество. Пойдем наугад и положимся на удачу.
– Господин регент, – Дик едва ли не впервые обратился к Алве напрямую, и тот резко обернулся. – Как вы считаете, не может ли Сердце мира распространять тепло, как человеческое сердце?
– Вы что-то почувствовали? – спросил он и вдруг осекся: – Его преосвященство что-то говорил о тепле… Из него рождается жизнь… И что-то отвлеченное… О любви, которая рождает тепло, и о смерти, которая есть холод… Да, это вполне могло быть сказано о Сердце мира!
– Скалы здесь хранят тепло. Они ведут в тот коридор, – Дик надеялся, что не ошибся.
Казар снял кожаную, тонко выделанную перчатку и дотронулся рукой до стены.
– Холодна, как… как камень, – усмехнулся он.
Алва не обратил на его слова внимания.
– Ведите, Окделл, – негромко произнес он.
Дик кивнул и пошел вперед, время от времени касаясь стены кончиками пальцев и все ярче ощущая отклик, идущий изнутри горной породы. За ним, сохраняя молчание, следовал регент. Казар и Эпинэ замыкали небольшой отряд. Когда приютившая их пещера скрылась за поворотом, Дик расслышал, как кагетец с любопытством спросил:
– Скажите, господин Эпинэ, как вы узнали, что останетесь живы после вашей эскапады с кинжалом?
– Я не знал, – сухо откликнулся Иноходец.
Баата не сразу нашелся с ответом.
– Великолепно! – почти беззвучно прошептал Алва.
Его услышал лишь Дик, и он даже оглянулся, – такой знакомой показалась вложенная в одно-единственное слово ирония. Сколько раз он вспыхивал от гнева под градом насмешек бывшего эра и сколько раз не мог удержаться от восхищения, когда Алва обращал это жгучее, как багряноземельная приправа, оружие против других…
Регент встретил его взгляд и приподнял бровь в немом вопросе. На один мимолетный, как удар сердца, миг их будто связали общие воспоминания, но Дик тут же отвернулся и продолжил путь по избранному туннелю. Камни, обиженные его невниманием, затихли, а затем их низкие голоса загудели все громче и громче.

[so clumsy]

* * *
Продвигаясь по коридору, Рокэ не чувствовал ни жажды, ни голода, ни даже усталости. Он оказался в непривычном для себя положении того, кто следует за кем-то, и видел особую тонкость насмешки – или возмездия – в том, что впереди него шагал Окделл. Несколько раз туннель разветвлялся, но их проводник, не колеблясь, выбирал, куда свернуть. Иногда Рокэ казалось, что они будут плутать по подземелью вечно, – вполне подходящее посмертие для такого нечестивца, как он.
Окделл внезапно остановился и отдернул руку от стены.
– Что-то случилось? – послышался из-за спины голос Эпинэ.
– Пустяки, – прозвучало в ответ. Движение возобновилось, но гораздо медленнее, чем прежде.
– В чем дело, Окделл? – резко проговорил Рокэ. – Мы в Лабиринте, здесь не бывает пустяков. Покажите руку.
Тот привычно вздернул подбородок, однако сдержался и нехотя протянул ладонь. В сумраке туннеля рассмотреть ее было непросто, но Рокэ показалось, что он видит на подушечках пальцев волдыри, как будто Окделл сунул руку в огонь.
Рокэ осторожно, почти невесомо коснулся стены – сухой и холодной.
– Я пойду первым, а вы следуйте за мной, – тоном, не допускающим возражений, произнес он.
– Мы уже близко? – предположил Баата.
В его словах звучала тревога, и Рокэ, причислив себя к тем, кому место в Закате, а Эпинэ после истории с кинжалом – к блаженным, был готов назвать Молодого лиса гласом рассудка.
– Скоро узнаем, – усмехнулся он.
Вскоре он заметил, что стало немного светлее, коридор начал расширяться и уже через пару сотен бье влился, как ручеек в озеро, в очередную пещеру. Рокэ обвел ее взглядом, ожидая, пока его нагонят остальные. Он слышал их шаги за спиной, но не обернулся. Наконец, все трое оказались рядом с ним и замерли, не осмеливаясь нарушить тишину.
– Что вы видите? – негромко обратился Рокэ к спутникам.
– Это… угли? – неуверенно проговорил Эпинэ.
– Растрескавшийся камень, – почти одновременно с ним воскликнул Окделл.
– Что-то странное… Какая-то дымка или клок тумана?
Снова наступило молчание. Они подошли ближе, присматриваясь к неизвестной переменчивой сущности.
– А что видите вы, господин регент?
Рокэ не стал отвечать. Он аккуратно склонился над невысоким язычком пламени, словно проросшим из зернышка прозрачного, идеально ограненного кристалла. Огонь, переливающийся всеми оттенками лилового, не давал тепла, но пульсировал в четком ритме, который завораживал и затягивал вглубь, обещая покой и забвение.
– Господин регент! – услышал Рокэ откуда-то издалека.
Он почувствовал, как кто-то легко дотронулся до его локтя и усилием воли заставил себя отвести взгляд.
Рядом с ним стоял Иноходец, нахмуренный, обеспокоенный и немного растерянный.
– Не стоит волноваться, Эпинэ, я не намерен топтать ваши «угли».
Герцог поджал губы.
– Как вам будет угодно, – отстраненно отозвался он.
– Господа, это похоже на чудо! Неужели вы не понимаете, насколько маловероятен был наш успех? – с ликованием произнес Баата. – Осталось лишь пролить кровь, и мы сохраним жизнь Золотым Землям.
Рокэ посмотрел на казара, гадая, действительно ли тот испытывает радость или привычно играет свою роль.
– Вы правы, ваше величество, – согласился он. – И посему будет справедливо предоставить вам честь первому напоить Сердце мира.
Надо отдать должное, кагетец не дрогнул. Он снял перчатки, взял в правую руку кинжал и полоснул им по левой ладони. На его лице отразилось искреннее недоумение, бескровный порез почти сразу стянулся.
– Мы в Лабиринте. Режьте глубже, – посоветовал Окделл, и Рокэ показалось, что его забавляет неудача Повелителя Ветра.
Тот внимательно огляделся по сторонам, точно лис в поле, заслышавший лай гончих. Приставил кончик лезвия к запястью, вдохнул полной грудью и одним осторожным движением вспорол его. На этот раз показалась кровь. Баата протянул руку вперед, сжал кулак, темно-рубиновые густые капли сорвались вниз и с шипением исчезли в пламени.
– Прошу вас, господин регент, – с учтивым поклоном уступил свое место казар.
Рокэ кивнул, одернул манжеты и перерезал вену. Его примеру без церемоний последовали Окделл и Эпинэ. Получив их кровь, пламя вспыхнуло ярче, а питавший его кристалл окрасился багряным, лишь его вершина оставалась по-прежнему прозрачной, – ведь с ними не было Повелителя Волн.
– Это все? – прошептал Баата.
– Почти, – задумчиво ответил Рокэ, а потом засучил рукав выше и сделал еще один надрез.
Кристалл полностью насытился, и Рокэ разобрал непонятные слова Окделла:
– Это все-таки карас! И он теперь целый, без трещин…
Не желая вникать в их смысл, он отвернулся и вдруг ощутил себя свободным до головокружения и легким, как ветер. Ему казалось, что он может протянуть руку и достать до неба, сказать слово и обратить города в пыль, шагнуть в пропасть и взлететь, – он был волен сделать, что угодно. На виске бешено забилась жилка, а в голову барабанной дробью отдавался беспрестанно ускоряющийся, грохочущий стук сердца.
– Что это? Вы слышите? – вскрикнул казар.
Сначала Рокэ удивился, неужели удары его сердца слышат все, но затем камни под ногами всколыхнулись в такт шуму, и стало ясно, что это зачастило Сердце мира. Пещера задрожала, как игрушка, которую потряс любопытный ребенок, и ни один из них не удержался на ногах. Обновленное Сердце мира заколотилось, зашлось от радости, словно скинуло с себя тяжелые оковы. Последнее, что запомнил Рокэ, был толчок, отбросивший его в сторону, и рука Окделла, удержавшая от падения в расщелину, которая расползлась по полу, треснувшему, словно яичная скорлупа.

[so clumsy]

* * *
Дик очнулся от боли, иглой прошившей правое плечо, на которое пришелся вес Алвы. В ушах до сих пор стоял грохот камней, несущихся, будто безумный табун, под предводительством грозного баса Сердца-караса. Вокруг было темно, как в бочке, и при каждом вдохе хотелось откашляться, – пыль после обвала еще не улеглась. Дик медленно сел, осторожно повел руками вокруг себя и дотронулся до чего-то, отличного от холодных булыжников.
– Помнится, ранее вы не были способны на подобную нескромность.
Насмешливый голос регента, неожиданно раздавшийся во мраке, заставил Дика вздрогнуть и убрать руки.
– Боюсь, здесь слишком мало места, чтобы расположиться с удобством. Придется вам потерпеть мое общество, Окделл. Вы целы?
– Да. А вы?
– И я.
– Где Эпинэ и казар?
Ответ прозвучал не сразу, Дику показалось, что Алва вздохнул.
– Не здесь.
– Как вы видите в этой темноте?
– Воспользовался огнивом и выбил искру, чтобы осмотреться в нашем последнем пристанище, – весьма аскетичном, на мой вкус. Судя по всему, мы больше не в Лабиринте, а просто под землей, может быть, даже под Мон-Нуар… Впрочем, это неважно.
– Зачем вы влили в Сердце мира еще своей крови? Оно словно взбесилось после этого!
– Ему была необходима капелька шадди, чтобы взбодриться. И раз уж от приятной беседы мы перешли к претензиям, – будьте любезны, подвиньте ногу.
Дик вспыхнул и постарался отодвинуться, насколько позволяло тесное, как кладовка, пространство, в котором они были заперты. «Захоронены», – подсказывал разум, но Дик не желал терять надежду. Мгла была все такой же непроницаемой, как и раньше, однако он предположил, что Алва устроился напротив него, прислонившись спиной к стене и упираясь мыском сапог в стену рядом с ним.
– Благодарю, – учтиво произнес тот, не делая различий между могилой и королевской приемной.
– Не стоит, – буркнул Дик.
Ему не верилось, что все закончится здесь, в этом крохотном подземном пузырьке и из всех людей – рядом с Вороном, – но, несмотря на отчаянные старания, он больше не слышал ни рокота камней, ни гудения подземных жил, ничего, кроме лениво-расслабленного баритона бывшего эра.
– Узнаю вас, Окделл. Похоже, прошедшие годы не восполнили досадный пробел в ваших манерах и не сделали из вас завсегдатая светского салона.
От нелепого обвинения кровь бросилась Дику в лицо.
– Мои манеры вас мало заботили, когда я был вашим оруженосцем. Стоит ли переживать из-за них сейчас?
– Туше! – Алва усмехнулся. – Хотите вина?
Сначала Дик решил было отказаться, но потом подумал, что его согласие досадит регенту гораздо сильнее. Старинная серебряная фляжка, которую он раньше видел не раз, была еще теплой там, где ее касались пальцы Алвы, и, судя по весу, опустошена приблизительно наполовину. Он приложился к горлышку и ощутил на языке мягкий вкус Черной крови, который немного примирил его со страстью Ворона к словесным дуэлям.
– Конечно, не в нашем с вами положении упражняться в куртуазности, – настроившись на философский лад, продолжил между тем Алва, – и мы с вами не базарные кумушки, чтобы считаться обидами. Но раз уж по противоестественной прихоти судьбы мы до сих пор не убили друг друга ни на дуэли, ни иным способом, к чему скучать в ожидании неизбежного? Расскажите о ваших приключениях, Окделл. Где вы пропадали все это время?
Дик молчал, от усталости, духоты и вина его клонило ко сну.
– Не хотите? Должен признать, что мне было бы весьма любопытно узнать, кто не дал угаснуть тем начаткам фехтования, которые вы усвоили у меня на службе, и смог научить вас обращению со шпагой, как это принято у нас, в Кэналлоа.
– Он был хорошим человеком и лучшим учителем фехтования, – пересилил себя Дик в память о Бенальмейде. – Он умер.
– С хорошими людьми такое часто случается, – не замедлил откликнуться Алва. – Гораздо чаще, чем с плохими, что подводит нас к мысли о том, не является ли злой характер благом, пусть и для одного человека?
По привычке хотелось резко возразить, но Дику было уже не шестнадцать лет.
– Это так, – мрачно вздохнул он.
– Право же, мне непривычно, что вы со мной соглашаетесь, я начинаю думать, что допустил какое-то логическое противоречие…
Дик пожал плечами.
– Что ж, вы не желаете говорить, тогда извольте слушать. Хотите, я расскажу вам про Талиг и про двор короля Карла?
– Нет! – меньше всего сейчас Дика занимали интриги, которые плелись в Олларии, и он боялся, – как самый последний трус боялся, – что речь зайдет о разрушенном Надоре и он не сдержится.
– Как угодно, – отозвался Алва. – В таком случае помолчим.
После этих слов их окутала тишина, такая плотная и глубокая, что Дику на мгновенье показалось, будто он оглох. Ни один посторонний звук не пробивался к ним сквозь толщу земли, словно во всем мире не осталось больше никого и ничего живого. Он начал понимать внезапную склонность Алвы к досужим разговорам.
– Как вы думаете, Эпинэ и казар спаслись? – хрипло спросил он.
– Кто знает… И к чему гадать? Предпочитаю думать о более приятном – к примеру, урожай 399 года оказался вполне неплох, вино прямо дышит летом, не находите?
Не чувствуя себя способным рассуждать об этом, Дик лишь кашлянул.
– А вы о чем задумались? – непринужденно продолжил Алва.
– О моих друзьях, – после короткого колебания ответил Дик. – Я рад, что все это оказалось не напрасно.
В это мгновенье ему отчаянно захотелось оказаться на палубе «Северянки», вдохнуть соленый морской воздух, увидеть на горизонте новые земли, которые, может быть, однажды смогут стать ему домом.
– Вы говорите о тех добрых гайифских друзьях, которые доставили вас сюда, как тельца на заклание? – небрежно уточнил Алва. – Неужели жизнь ничему вас не научила?
– Не вам об этом судить, – отрезал Дик, грубо вырванный из мечтаний.
– Вы правы, судить, в принципе, дело весьма неприятное и нечистоплотное.
Дик возмущенно вскинулся при этом намеке, но промолчал.
– Должен признать, что ошибочно полагал причиной вашего нерыцарского поступка по отношению к королеве отрезвляющий эффект от ее необдуманных откровений. Как мне помнится, изредка нашей Талигойской Розе отказывала ее удивительная выдержка, и она выпускала ядовитые шипы… – задумчиво проговорил Алва. – Но, вероятно, я переоценил вашу способность жить, не утопая в разрушительных иллюзиях.
– Как вы… Что вы знаете о разрушительных иллюзиях?! О том, когда вашу жизнь рушит тот, кому вы верили?
Он услышал тихий смех Алвы.
– Думаю, в жизни каждого мужчины найдется женщина, растоптавшая его гордость и предавшая его доверие. Обычно, если ему удается выжить, он становится умнее и хладнокровнее. Или, по крайней мере, учится отличать глупые выдумки от действительности.
Что-то в холодном насмешливом голосе Алвы подсказало, что он говорит уже не столько о Дике, сколько о себе.
– И что вы сделали с ней… с этой женщиной?
– С этой женщиной? – недоумевающе переспросил Алва. – Ах, с ней… – будто только припомнил, произнес он. – Ничего. Я ее не убил, если вы об этом. Оставил ей жизнь, чтобы каждый день напоминал о ее, скажем так, печальной ошибке.
Они оба надолго замолчали. Даже давящая тишина не казалась больше такой нежеланной, но одно Дик хотел знать наверняка.
– Разве не осталось никого, о ком вы хотели бы вспомнить перед смертью?
– Нет.
– Но… но зачем тогда вы приложили столько усилий, чтобы спасти всех?
Алва, казалось, задумался над вопросом, и наконец, ответил скучающим тоном:
– Ради удовольствия совершить невозможное.

[so clumsy]

* * *
Допив вино, Рокэ привычно погладил пальцами плавный изгиб фляжки и без лишних сожалений отставил ее в сторону. Серебро могло пролежать в этой гробнице хоть до конца Круга, ведь теперь у Кэртианы было это время.
Странное дело – ему бы сейчас биться в ярости от того, что он оказался запертым в ловушке, но злости не было. Восторг, окрыливший его, когда лиловое пламя вспыхнуло с новой силой, утих, но чувство свободы осталось, и ни тесные каменные стены, ни близость смерти не могли его отравить. Напротив, они, скорее, добавляли остроты ощущений и снимали последние ограничения, – вряд ли бы иначе Рокэ пустился в размышления былом.
Присутствие Окделла, как ни удивительно, оказалось не в тягость. Вспышка гнева – Рокэ не припоминал, чтобы даже заговорщики с Винной улицы, вызывали у него такое желание уничтожить их, – давно прошла, уступив место равнодушию и обычному умеренному любопытству, которое вдруг выпал случай удовлетворить.
Этот разговор в полной темноте, когда лица собеседника не видно, и слышен лишь его голос, при всей своей поверхностности затрагивал что-то глубоко личное, как в беседе с самим собой, когда незачем лгать и не перед кем притворяться. Будь здесь кагетец или Эпинэ, о чем бы они говорили? О пустых лицемерных надеждах и не менее пустых угрызениях совести? Голос бывшего оруженосца при всем желании не мог сойти за внутренний, но его вопросы задевали за живое. Было ли в жизни Рокэ хоть что-то, ради чего он рисковал всем?.. Разве было?.. Не такой уж глупый вопрос для того, кого он считал простым, как камень.
– У вас не осталось вина, Окделл?
– Вам не понравится.
Рокэ наклонился вперед, протянул руку и почти сразу наткнулся на поданную фляжку. Пальцы нащупали тонкий узор.
– Морисская?
– Да.
Вино было легким и немного кислым – гайифским. Молчание Окделла – привычным и необременительным. Рокэ вдруг вспомнил, каким настороженным и неуклюжим он выглядел в первые дни в особняке на улице Мимоз, и позже, когда смотрел на герцога как на героя сказаний, которому все подвластно. Мало же в нем осталось от того не признающего преград Первого маршала, если теперь он так просто опустил руки. Наверное, именно в это мгновенье в нем взыграла верность фамильному девизу, разбудившая желание спастись в пику всем обстоятельствам.
– Мы здесь довольно давно, и все еще можем дышать, значит, смерть от удушья нам не грозит, – проговорил Рокэ. – Скажите, Окделл, вы же дважды выбирались из Лабиринта. Как вам это удалось?
Тот слегка опешил от неожиданного напора, но ответил:
– Я не помню, как выжил в первый раз, очнулся уже очень далеко от того места, где чесночники… – он запнулся. – А во второй раз я просто долго шел по этим бесконечным туннелям, пока, наконец, не увидел выход… Правда до этого нас тоже завалило в пещере, но я был так зол, что каким-то образом вызвал еще один обвал, который открыл проход.
– Нас?
Окделл ожидаемо оставил вопрос без внимания.
– Так, значит, дело лишь за тем, чтобы разозлить вас? – задумчиво улыбнулся Рокэ.
– Нет, повторить не получится, – угрюмо отозвался Окделл.
– Отчего?
Окделл засопел, подтянул к себе колени и, похоже, обхватил их руками.
– Нельзя дважды возненавидеть себя и весь мир за гибель своих земель.
Он хотел продолжить, но вдруг замолк.
– Что вы хотите…
– Тихо! – невежливо перебил Окделл и попытался встать, но не смог из-за низко нависающего потолка.
Теперь Рокэ тоже услышал звук, похожий на шипение змеи.
– Поднимайтесь, – скомандовал Окделл.
Рокэ попытался выпрямиться, но чувствовал себя, как кукла, сложенная в сундук. Шипение стало громче, сверху потек ручеек пыли и мелких камешков. Что-то в глубине земли дрогнуло, отвратительное ощущение загнанного в капкан животного заставило сердце колотиться где-то в горле.
Рокэ услышал звук удара и почувствовал, как Окделл мешком упал на пол. Он попытался упереться руками в стену над ним и выстоять, ожидая, когда придет его черед, но подземный толчок больше не повторился, и постепенно осыпь остановилась.
Ярко-белая точка в верхнем углу притягивала взгляд, как магнит. В тонком, почти призрачном луче света клубились облака пыли. Рокэ посмотрел туда и медленно перевел взгляд на присыпанного каменной крошкой Повелителя Скал, лежащего у его ног.
Он осторожно опустился на колени, дотронулся до рассеченного камнем виска и почувствовал на кончиках пальцев теплую кровь. Попытался нащупать то место на шее, где должна пульсировать жилка. Нашел и облегченно вздохнул.
Окделл тихо застонал.
– У вас исключительно крепкий череп, – склонившись к его лицу, сообщил Рокэ. – Под стать вашему упрямству.
Раненный попытался пошевелиться, но Рокэ его остановил.
– Не стоит, – его взгляд снова приковало крохотное отверстие над головой. – Послушайте, Окделл, я собираюсь разворошить те камни и посмотреть, можно ли выбраться. Если повезет – хорошо, если нет – нас может окончательно засыпать.
– Я готов, – слабо выдохнул тот. – Вам нужна помощь?
– Да. Постарайтесь не умереть, – с этими словами Рокэ изогнулся, как знак вопроса, и дотянулся до окошка размером с тал, за которым была жизнь.
Он разгреб руками щебень и песок и остановился, почувствовав, как дрогнула глыба потолка.
– Копайте дальше, она не упадет, – подбодрил его Окделл.
Рокэ еще немного расчистил завал, чувствуя себя, как ищейка, которая остервенело роет нору лисы. Раздалось тихое шипение, и он буквально затылком ощутил давление нависшей над ними скалы.
– Она выдержит.
– Это вам камни сказали? – откашливаясь от пыли, осведомился Рокэ.
– Здравый смысл и надежда на лучшее.
Сквозь дыру теперь вполне могла пролезть голова. В свете, который лился через нее в пещеру, Рокэ увидел, как блеснуло серебро, и наклонился за фляжкой.
– Вы мне еще пригодитесь, – пробормотал он и продолжил рыть.
Когда лаз стал еще немного шире, Рокэ остановился.
– Окделл, вы пойдете первым. Я не смогу вам помочь, если выберусь наружу.
– Мне не нужна помощь, – отозвался тот.
– Тогда тем более идите вперед.
Рокэ не стал ввязываться в бесполезный спор, подал Окделлу руку и помог ему встать. Тот тяжело покачнулся, но не упал. Рокэ подсадил его и услышал, как он с ругательством лезет через узкий ход. Вдруг лаз освободился, раздался стон и шорох, будто что-то скатилось по горному склону.
– Окделл!
Ответа не было. Теперь, когда очередь была за ним, Рокэ попытался как можно быстрее выбраться из опостылевшей пещеры. Как только голова и плечи оказались снаружи, он различил высокие серые каменные своды и широкий проем впереди, в котором виднелось ночное, затянутое облаками небо. Свет, который в пещере казался ярче солнечного, на самом деле был бледным и тусклым.
– Господин регент? – прозвучал приглушенный знакомый голос.
– Эпинэ?
Повелитель Молний помог Рокэ вылезти из дыры, оказавшейся где-то в пяти-шести бье над полом. У подножья завала, перекрывшего путь вглубь пещер, сидел Окделл, явно старавшийся не шевелить головой.
– Я так рад вас видеть! – искренно воскликнул Эпинэ. – Мы с казаром пришли в себя здесь, и оказалось, что вас нет… Мы выбрались наружу, – там уже смеркалось, – и поняли, что это та самая пещера, в которую мы вошли вчера… или позавчера? Мне нездоровилось, и казар вызвался добраться до лагеря, чтобы привести гвардейцев из отряда Давенпорта. Правда, боюсь, ночью в тумане это потребует немало времени… Так что я ждал его возвращения, и, когда почувствовал себя лучше, и решил вернуться, чтобы поискать вас. Не мог поверить, что вы остались под этими камнями!
– Весьма вам благодарен, Эпинэ, – полушутливо, полувсерьез произнес Рокэ. – Окделл, побудьте здесь. Мы выйдем, оглядимся и скоро вернемся. Попробуйте поспать.
Повелитель Скал что-то неразборчиво ответил, и Рокэ увлек Эпинэ за собой к выходу. Они действительно оказались у той пещеры, в которую спустились в надежде найти Сердце мира. На прежнем месте между камнями оставался запас лучин, но все они были отсыревшими и потому бесполезными.
– Ну и туман… – удивленно заметил Иноходец. – Похоже, он еще больше сгустился.
– Да, здесь мы ничего не увидим, – Рокэ двинулся вниз по дороге, ведущей к Теневым воротам. – А что с вами случилось, Эпинэ? Вы ранены?
– Нет… У меня есть небольшой шрам на запястье, он осталась мне на память от истинников. Точнее, от амулета, защищавшего меня от них. Там, в пещере, я перерезал его, чтобы пролить кровь, а когда нас выкинуло из Лабиринта, старая рана словно воспалилась… Казар сказал, что я бредил и кричал что-то на древнегальтарском.
– Любопытно. Что ж, полагаю, амулет сослужил свою службу, а это, надо признать, редко случается.
Эпинэ смущенно потер запястье.
– Господин регент! – раздался голос Окделла.
Рокэ прищурился, пытаясь разглядеть его в белесой дымке.
– Как он там оказались? Я же велел ему оставаться в пещере.
Послышался звук, словно кто-то ударился о камни и приглушенный стон.
– Подождите здесь, – жестом велев Эпинэ оставаться на месте, Рокэ шагнул в туман.

[wyvern]

Потрясающе! Проглотила запоем всю историю! Какие приключения у Дика! И какой Дик!

[so clumsy]

wyvern, спасибо ☺ Дика очень хотелось уползти и дать ему шанс разобраться во всем самостоятельно.

[Ant10]

Спасибо! Очень интригует. Сейчас должна вступить в действие Катарина? Но Дик противостоять Алве не может. Тот его все-таки переигрывает.
Что же будет дальше?

[so clumsy]

Ant10,
да, дело за Катариной. У нее своя партия, которую она разыграет. Она и мертвая не может не интриговать)))

[so clumsy]

Дик спал, и ему снился сон. Во сне он был камнем, который яростное извержение вулкана вышвырнуло в небо, оставив без всякой поддержки и опоры. Он упал с высоты, покатился по склону, увлекая за собой других таких же неприкаянных, как и он, толкаясь боками и меряясь острыми гранями, пока не остановился далеко внизу, у подножия гор.
Там он пролежал бессчетное количество времени. Звезды над ним плясали свои бешеные пляски. Его заносило песком, и снегом, и пылью, и увядшей листвой. Мягкая почва затягивал вглубь, окутывая собой, обещая мрак и покой. Затем его накрыло водой, и мерцающие искры в небе надолго исчезли, их слабый свет не мог проникнуть сквозь толщу вод, а когда вода ушла, знакомых звезд на небе не осталось, они унеслись куда-то за горизонт. Снова были снег и жар, ветер, разъедавший бока, и дождь, безучастно скользивший по поверхности. А потом появились руки, много рук, и веревки, опоясавшие его, и пирамида валунов, злых, равнодушных, рядом с которой оставили и его.
– Добрый гранит, – произнес чей-то низкий голос.
Дик-камень почувствовал прикосновение теплой ладони к своему боку и понял: этот человек из тех, что говорит со скалами. Он заворчал, загудел, а человек слушал.
– Мы заключим с тобой союз, – предложил человек. – До тех пор, пока я и мои потомки будут слышать тебя, ты будешь нерушимо стоять опорой моему Дому. Что скажешь?
Камни не бывают разговорчивыми. Дик-камень согласился и надолго – даже по меркам камня – затих. Его поместили в основании высокой, тяжелой башни, такой, что, возвышаясь над окрестностями, не тянулась вверх, а твердо стояла на земле. От нее в обе стороны расходилась добротно сложенная крепостная стена, охватывающая вершину горы. Дик-камень видел, как возводили новые каменные сооружения, как укладывали надежную широкую дорогу, как меняли русло протекавшей внизу реки и наводили мост. Когда туманы – частые гости в горах – расходились, он видел на хорны вокруг: нижний городок и густые леса в долине, овечьи стада и хижины пастухов на пологих склонах гор, глубокие копи в заповедных местах и извилистый тракт, уходящий вдаль. Время от времени он слышал голоса людей, которые откликались на его зов, и был доволен.
В ночь, когда под землей возник гигантский разлом, когда твердь закачалась, словно была бушующим морем, когда задрожали и начали рушиться стены, камень остался на прежнем месте. Единственный, он устоял среди хаоса обвала и уничтожения, потому что союз не был нарушен. Камень ждал.
Дик проснулся. Морщась от резкой боли в голове, он неловко отер мокрые от слез щеки, привел себя в порядок и поспешил к выходу из пещеры. Утешало то, что свидетелей его слабости не было, но в то же время отсутствие Алвы и Эпинэ – пусть и недолгое – тревожило его.
Свежий воздух помог прийти в себя. Дик перевел дыхание и окинул взглядом окрестности. Ночь была так тиха, что все вокруг казалось ненастоящим, словно искусно выписанным темным фоном старинной картины. За его спиной чернела Мон-Нуар, а перед ним дорога в Гальтару утопала в плотной дымке, которая, как приливная волна, поднималась все выше и выше. Таких туманов Дик не видел и в Эврийском проливе, славившемся среди моряков дурной погодой, особенно на Весенние Скалы и Осенние Молнии.
В надежде нагнать спутников он начал осторожно спускаться по крутой тропе и почти дошел до Теневых ворот, когда во мгле прорезалась высокая фигура.
– Ричард, это вы?
– Робер! – Дик не ожидал, что так обрадуется, увидев бывшего соратника.
– Но… но если вы здесь, то кто же был там?
– О чем вы? – после удара по голове и тяжелого сна Дику показалось, что он разучился понимать человеческую речь.
– Мы с регентом стояли здесь, и вы позвали его. Он направился вам навстречу, – Иноходец указал рукой на Гальтару, – и вошел в город.
– Это какая-то ошибка. Может быть, кто-то из гвардейцев разыскал нас?
Эпинэ покачал головой.
– Готов поклясться, что это был ваш голос. А впрочем… – он нахмурился, и Дик поневоле разделил его опасения.
– Пойдемте за ним.
Вдвоем они спустились к тому месту, где когда-то находился самый мрачный выход из столицы, но, чем ближе они подходили, тем сильнее отставал Эпинэ. Наконец, он остановился не в силах продолжить путь.
– Здесь какое-то препятствие! Меня что-то не пускает, я словно гребу против течения... – озадаченно произнес он.
Дик обернулся и увидел, что Иноходец наклонился вперед и против всех законов природы не упал, а будто бы лег на безмерно уплотнившийся воздух.
– Ждите здесь, мы скоро вернемся! – крикнул он и упрямо двинулся вперед.
Пройдя под разрушенной несколько Кругов назад аркой, Дик будто бы пересек черту, отделяющую действительность от вымысла. Пустырь посреди заброшенной Гальтары разительно изменился: пропали заброшенные развалины, исчезли поросшие травой стежки, в прозрачном воздухе не было ни намека на туман. Вдоль мощеных улиц вставали серые покинутые хозяевами дома, чьи окна были черны, как пустота. На главной площади угадывались очертания громады дворца, пустого, одичалого, как и вся древняя столица. Купол собора и колокольня величаво плыли над городом, но выше них иглами устремлялись в небо четыре башни. Однако стоило лишь немного отвести взгляд, как здания тускнели, искажались, словно отраженные в кривом зеркале, и прямые, как копья, башни, изгибались клыками.
В холодном свете стареющего месяца четко выделялась каждая трещинка на камнях. Ни дуновение ветра, ни шелест трав, ни скрип ставней не нарушали мертвой тишины. Может быть, поэтому Дик почти сразу заметил Алву, единственного, кто осмелился потревожить покой проклятого города. Ворон зачем-то свернул с прямого пути в лабиринт кривых улочек. Бледный, весь в черном, он больше походил на выходца, чем на живого человека.
– Господин регент! – окликнул его Дик.
В ответ – ничего.
Дик поспешил за ним и снова позвал. Алва неторопливо остановился, покачнулся, как пьяный, и с трудом обернулся. Никогда, даже после нескольких бутылок крепкого вина, у него не бывало такого расплывчатого, мутного взгляда. Очень медленно он поднял руку и надавил пальцами на веки.
– Окделл? – раздался его нетвердый голос.
Тем временем Дик вдруг заметил, что Алва не один. Из темноты, – хотя Дику привиделось, что прямо из стены, – появился неизвестный. Это был высокий русоволосый дворянин в видавшей виды одежде. От удивления Дик потерял дар речи. Это был он сам! Его лицо, его тело, его манера держаться... Воспользовавшись замешательством, двойник отступил назад и мгновенно – Дик только и успел моргнуть, – возник прямо перед ним, вырос из лужицы отбрасываемой им тени. Дик отшатнулся не из страха, а из подсознательного отвращения. Молча, не говоря ни слова, близнец толкнул его в грудь, навалился сверху, и они покатились по земле, а затем расцепились и отпрянули друг от друга.

[so clumsy]

* * *
– Господин регент!
– Господин регент!
Голова была тяжелой, как после неурочного сна. Однажды в детстве Рокэ довелось нахлебаться соленой воды, – он плохо помнил, как один из выбранных отцом в его свиту рэев вытащил его на сушу, но ощущение собственной беспомощности из-за волн, которые с неожиданной силой влекли в открытое море, он не забыл. И сейчас, послушно следуя за кем-то, как конь, которого вели под уздцы, он вновь испытал это ненавистное чувство. Ему повезло, что он не ушел настолько далеко, чтобы не вернуться. Теперь Рокэ переводил взгляд с одного Окделла на другого и не мог сказать, за кем из них он шел и кто из них его догнал.
– Карьяра! Вы и один вызываете у меня головную боль, а теперь из-за вас обоих начинается мигрень!
– Господин регент, прошу вас…
Рокэ посмотрел на другого. Тот не спешил перебивать двойника, прикусил губу и, наконец, смущенно, будто через силу, произнес:
– Эр Рокэ!
– Это было излишне, я догадался, что это вы, – сухо отозвался Рокэ. – Не припомню, чтобы вы меня о чем-то просили… – и добавил мстительно: – Юноша.
– Я не юноша! – знакомо вскипел настоящий Окделл.
– А я не эр, – парировал Рокэ.
– Как вы жалки! – воскликнул второй Окделл.
Воздух вокруг него задрожал, как это бывает при сильной жаре или стуже, а затем мужское обличье сползло с него, словно старая ненужная одежда, обнажив хрупкую белокурую женщину в богатом, но полинявшем и местами истлевшем платье.
Рокэ мгновенно узнал ее. Он помнил ее быстрые взгляды из-под ресниц, ее маленькие, неожиданно сильные руки, запах гиацинтов, окружавший ее. Ее ловкость и безжалостность. Ее отвагу, и отчаянье, и лживость.
– Чему обязан, ваше величество? – осторожно проговорил он.
Королева склонила маленькую головку с затейливой прической, из которой выбилось несколько локонов. При этом простом движении с припыленных волос вспорхнуло несколько слепых белесых мотыльков.
– Вы должны оказать мне услугу… регент, – вымолвила она.
Рокэ неучтиво усмехнулся.
– Вы заблуждаетесь. Я не делал этого при вашей жизни и не вижу причин начинать после вашей смерти.
– Господин регент!
– Не вмешивайтесь, Окделл!
– Да, не вмешивайтесь, Окделл, – надменно обронила королева. – Не бойтесь, я не забуду про вас. Всему свой черед.
На ее платье под грудью расцвело темное пятно, а в воздухе запахло кровью.
Рокэ не дал Окделлу возразить.
– Уходите, – властно произнес он.
Королева нежно ему улыбнулась.
– Вы пожалеете, если откажетесь. Я долго не могла приблизиться к вам и, может быть, больше не сумею, но клянусь Создателем, что вернусь и заберу с собой каждого, кто вам дорог, если вы не сделаете то, о чем я попрошу.
– Вы несколько опоздали… – Рокэ осекся и нахмурился: – Вы поэтому увели рэя Оливейру?
– Сознаюсь, – мягко ответила королева, – это была случайность. Я искала его, – кивком головы она указала на Окделла, – и, наконец, нашла, когда вы обратились к нему по имени. Обычно при моем приближении все засыпают, но не ваш кэналлиец… Он увидел меня и узнал, так что у меня не было выбора. А что до того, будто бы я опоздала… Вы напрасно полагаете себя неуязвимым. Ваши братья, ваша мать, та юная рыбачка, которую вы возомнили новой Октавией, потом другая, – не эту ли историю не раз припоминал вам покойный кардинал? А несчастный граф Васспард?.. Сколько их было в вашей жизни, и сколько раз вы клялись, что это последний? Похоже, некоторым трюкам Ворона не выучить.
– Уходите, – не скрывая злости, повторил Рокэ.
– Я не уйду одна! Окделл клялся в верности вам и попытался убить, клялся в верности мне и убил. Перевес на моей стороне, он отправится со мной.
– Я никуда с вами не пойду, – мрачно отозвался Окделл.
– Забудьте об этом! – одновременно с ним произнес Рокэ.
– А ведь когда-то вы были готовы бежать за мной по первому же знаку…
Окделл дрогнул, но взгляд не отвел.
– Я любил вас, – признал он. – И вел себя, как глупец.
Королева презрительно пожала плечами.
– Все мужчины глупы, когда влюблены. Посмотрите, даже герцог Алва не избежал этой участи.
– Идемте, Окделл, – твердо проговорил Рокэ. – Пора заканчивать этот балаган.
Он повернул назад, надеясь разыскать арку Теневых ворот, и увлек Окделла за собой. Королева не делала попытки остановить их. Когда они подошли к границе, отделяющей их от привычного мира, раздался ее мелодичный голос:
– Он мой убийца, ваша светлость. Он мой по праву.
Рокэ оглянулся, но сзади никого не было. Миг, короче вдоха, – и королева оказалась прямо перед ними. Пальцем она ласково дотронулась до колета Окделла, точно напротив того места, где билось его сердце, и отступила в тень, растворилась в ней. Ни один из мужчин не успел даже взяться за эфес шпаги, бесполезной против выходца, но придающей уверенности в себе.
– Приятно сознавать, что в нашей жизни есть что-то незыблемое... Похоже, любовь ее величества к трагическим представлениям бессмертна. Вы в порядке? Идемте, – нетерпеливо проговорил Рокэ.
Окделл кивнул, сделал несколько шагов, но вдруг медленно опустился на землю, словно ноги перестали его слушаться. Рокэ сам не понял, как оказался рядом.
– Что с вами?
Повелитель Скал что-то прошептал, но очень тихо. Рокэ дотронулся до его руки и удивился тому, насколько она холодная.
– Окделл!
Тот с трудом, словно не владея собой, повернул голову на зов. Его лицо было мертвенно белым, будто присыпанным мукой, на лбу и над посеревшими губами выступила мелкая испарина.
Рокэ оглянулся в поисках королевы, но ее нигде не было. Призрак Гальтары неторопливо, как дымок от костра, развеялся, и сквозь него проступили руины. Понемногу пустырь захватывали полупрозрачные щупальца тумана. Вскоре послышались тяжелые мужские шаги, и, настороженно оглядываясь по сторонам, к ним приблизился Эпинэ.
– Что произошло? Это ведь была Ката...
– Молчите! – оборвал его Рокэ, не дав произнести запретное имя.
Герцог опустился на колени рядом с ними.
– Я видел ее, – прошептал он, – это была она. Она отомстила за себя.
Не слушая чужого бормотания, Рокэ взял Окделла за неподвижное запястье, надеясь нащупать пульс. Запястье было таким же ледяным, как ладонь и пальцы. Под кожей ощущались очень редкие, слабые удары. Однако, чем дольше он держал руку околдованного в своей, тем настойчивее становился ток крови.
– Он остывает, – растерянно, будто не веря в происходящее, проговорил Эпинэ.
В ответ на эти слова Окделл попытался дотронуться непослушной левой рукой до бедра, где висели ножны.
– Прошу... – едва слышно произнес он.
Впервые с его губ сорвалась мольба, но Рокэ не собирался ее исполнять. Он взял тяжелый, хорошо сбалансированный клинок, привычно взвесил его на ладони, – взгляд бывшего оруженосца, жадный, как у голодного, перед которым поставили миску с едой, был прикован к такой знакомой, удобной рукояти, – и отбросил кинжал в сторону.
– Как же… я вас... ненавижу... – отрывисто выдохнул Окделл.
Рокэ по-прежнему считал пульс. Тот бился не чаще, но и не реже.
– Не дайте ему остыть и стать выходцем, – попробовал воззвать к человечности Иноходец. В его глазах, обращенных не к умирающему, а к регенту, читалось глубокое сожаление, которое показалось Рокэ неуместным.
– Желаете сами прекратить его мучения? – предложил он с такой кусачей издевкой, что Повелитель Молний невольно отпрянул.
– Что вы собираетесь делать? – глухо спросил тот, и Рокэ не вовремя вспомнил, что Эпинэ пришлось своими руками убить Лжеракана, который был его другом.
– Нечто, что потревожит вашу чувствительную совесть... – невнятно ответил он. – Уходите наверх, к пещере, и не возвращайтесь до рассвета.
– Я не уйду.
– Уйдете. Сейчас не время изменять своим привычкам. Уходите!
Иноходец постоял немного над ними, затем сердито, беспомощно махнул рукой.
– Вы лишь продлеваете его страдания. И зачем вы пытаетесь его спасти? Для плахи? Или для изгнания? – он резко развернулся и ушел, вскоре отзвук его шагов стих в тумане.
Рокэ, не меняя позы, сидел на земле. Назидание Эпинэ било наотмашь и эхом вторило наивному вопросу Окделла, ради чего он спасает Кэртиану. Однако теперь он не мог бросить свысока: «Ради удовольствия совершить невозможное», – потому что лгать самому себе – последнее дело.
Рокэ негромко позвал Окделла, но тот не ответил. Его глаза были закрыты, на влажных ресницах поблёскивал иней. Может быть, действительно было бы милосерднее убить его до того, как он станет выходцем? Ведь спасти его Рокэ не мог. Он знал, как это сделать, но не мог.
Догадка осенила его, когда Эпинэ произнес: «Остывает». В памяти, будто королевский фейерверк, вспыхнули слова епископа Оноре о том, что смерть – это вечный холод, а жизнь – дар тепла и любви… Загвоздка заключалась в том, что в нем давно не было ни того, ни другого. Он запретил их себе, выдавил, как хирург – гной из раны.
Рокэ сжал руку Окделла, не понимая, мерзнут ли его ладони или отогревается чужая. Пальцами он нащупал бугорок шрама, оставшийся после Фабианова дня.
– Из всех неприятностей, Ричард, вы всегда умудряетесь попасть в самые невозможные, – монотонно сообщил он непутевому надорцу. – Вы оказались негодным оруженосцем, бессовестным судьей и неумелым убийцей, и все же... я хочу, чтобы вы жили. Вы слишком упрямы и горячи, чтобы умереть вот так.
А затем сделал то, что делал много раз в своей жизни, но впервые с чувством беспредельной обреченности, – он шагнул в пропасть. И разрешил себе чувствовать.
Рокэ хрипло, с трудом, вздохнул и притянул Окделла к себе. Тяжелый, неповоротливый, в его руках он словно уменьшился. Странно, но, прижимая его к груди, он неожиданно ощутил, что нашел самого себя, того, которого потерял в круговерти дворцовых интриг и обманов, кого оставил в особняке на улице Мимоз, с гитарой в руках и оруженосцем у плеча. Он ждал, ощущая, как сквозь слои одежды пробирается навевающий сон холод. Тепла было мало.

[so clumsy]

* * *
Дику показалось, что слуга зовет графа Горика, и он зарылся носом в подушку еще глубже. Уже на грани бодрствования он понял, что ему приснился дом, каким он сохранился в детских воспоминаниях, и впервые за долгое время это был добрый сон. Едва заметный знакомый запах морисских благовоний подсказывал ему, что он в своей каюте на «Северянке», но потянувшись и открыв глаза, он не сразу понял, где находится. Вместо деревянных перегородок над ним раскинулось бескрайнее небо, подсвеченное на востоке розовым золотом. От земли тянуло холодом, и теплый плащ не мог защитить от него полностью: правый бок замерз, зато левый был согрет. Дик осторожно повернул голову, уже зная, что его ждет, но до последнего надеясь, что ошибся. Он встретился взглядом с Алвой и замер, словно зверь, почуявший опасность. Как и сотни раз до этого, он ничего не мог прочесть по его лицу, слишком усталому для человека, проведшего спокойную ночь.
– Вы живы, – без всякого выражения произнес Алва.
– Пока да, – после небольшой заминки ответил Дик, понимая, что повторяется их первый разговор в лагере на берегу Пенной.
Не говоря ни слова и стараясь не смотреть друг на друга, они встали и так тщательно занялись своими костюмами, словно готовились вступить в зал посольского приема.
В нескольких шагах от себя Дик обнаружил кинжал, до которого не мог дотянуться ночью, и его вновь накрыло давешним ощущением холодного липкого кокона, сковавшего тело и разум, и горького безликого ужаса, как в детстве после ночного кошмара. Он поднял клинок и вложил в ножны.
– Полагаю, вы плохо помните…
– Я все помню, – быстро сказал Дик.
Ему показалось, что Алва рад возможности избежать объяснений.
– В таком случае, не стоит благодарности, – отрешенно проговорил регент Талига, стряхнув травинку с рукава.
Дик посмотрел на него в упор.
– Благодарности? Вы не сделали того, о чем я просил.
На лице Алвы мелькнуло удивление.
– Вы, что же, недовольны тем, что я вас не убил?
– Вы вольны решать за себя, но не за меня... По-прежнему вы не считаетесь ни с чьими желаниями, кроме своих.
– И всегда оказываюсь прав.
Едва не задохнувшись от гнева, Дик сумел сдержаться и заставил себя продолжить в том же тоне, что и Алва.
– В таком случае, – ровно произнес он, – не хотелось бы оставаться у вас в долгу. Как мне расплатиться за эту услугу?
Он увидел, как на виске Алвы быстро забилась жилка, и обрадовался тому, что оскорбление достигло цели.
– Ваши друзья-гайифцы научили вас торговаться? – ядовито уточнил Ворон.
– Пусть так. Но то, чему меня научили друзья, вы усвоили у своих врагов. Ведь только они существуют в вашей жизни.
Сложно сказать, насколько далеко они бы зашли, но их прервал шум подъезжающего отряда, и вскоре они увидели казара, Давенпорта, Валме и дюжину гвардейцев. За ними следовали три оседланные лошади: Дор, Сона и конь Эпинэ. При виде красавицы-Соны, которую предоставил в его распоряжение Алва, Дика охватили смутные сожаления из-за тех колкостей, которыми они обменялись, но они быстро исчезли при воспоминании о сковавшей его ледяной беспомощности, когда он думал, что станет выходцем по прихоти регента Талига.
Возвращение в лагерь вышло каким-то скомканным, словно над людьми довлело чувство незавершенности и растерянности. Алва скакал впереди, за ним следовали казар и Валме, остальные всадники сбились в разрозненные нестройные группки. Не было слышно ни разговоров, ни шуток, до Дика лишь доносился урывками рассказ Бааты о том, как он без лишних приключений пересек ночную Гальтару и, добравшись до заставы, обнаружил, что всех, кроме теньента, сморил беспробудный сон. Некоторое время они с Давенпортом пытались растолкать солдат, но безуспешно... К возмущению казара примешивалась изрядная доля недоумения, которое и Дик, и ехавший неподалеку от него Эпинэ могли бы без труда развеять, однако оба не сказали ни слова, углубившись в свои мысли.
Лишь раз за всю дорогу Иноходец заговорил. Он нагнал Дика, поглядывая на него так, словно не мог решить, стоит ли начинать беседу.
– Не знаю, как регент сделал это, но я рад, что вы выжили, – наконец, проговорил он. – Я не верил, что это возможно.
Дик исподлобья посмотрел вперед, на спину Алвы, и вновь подосадовал на свою несдержанность этим утром. Он помнил, как отчаянно цеплялся за тонкую, будто паутинка, ниточку тепла, связавшую его с регентом, и только теперь подумал, что при ином исходе вполне мог утянуть его за эту ниточку за собой, обрекая обоих на рабство Холода. Тряхнув головой, он постарался отогнать навязчивые мысли.
– Вероятно, вы желали бы завершить то, что не закончила королева? – думая о другом, обратился он к Эпинэ.
В косых лучах восходящего солнца было видно, как тот нахмурился.
– Нет. Увидев ее… и вас той ночью, я изменил свое мнение. Не думаю, что мне стоит вмешиваться.
– Вот как?
– С меня довольно смертей, – Эпинэ неловко улыбнулся, и улыбка эта странным образом была печальнее любой гримасы. – Все, кого я знал, все мои родные и друзья, – они мертвы. Порой мне кажется, что и я умер, просто призраком Осенней охоты несусь рядом с живыми…
– Так сделайте что-нибудь… Живите!
– Я не помню, каково это… Порой я вспоминаю Агарис, нашу беспечность… и безоглядность, и мне кажется, что это было в другой жизни.
– Мне тоже, – невольно вырывалось у Дика.
Он понимал, что разговор не иссяк, но продолжать не хотелось. Ему вдруг подумалось, что Алва, даже погребенный под завалом, говорил о будущем, а Иноходец и при свете солнца толкует о прошлом, словно сам себя осуждает на каторгу. Дик надеялся, что эта печать Людей Чести больше не лежит на нем.
Прибывший в лагерь отряд утолил голод и жажду, но перевести дух и хотя бы немного восстановить силы не удалось, – неутомимый регент приказал им почти сразу же выдвигаться к постоялому двору в деревне, а оставшимся – свернуть лагерь не позднее завтрашнего утра. Дик не догадывался, с чем была связана эта спешка, его все больше занимали другие тревоги: королева, Надор и его собственное шаткое положение то ли преступника, то ли изгнанника.
У мэтра Жолимона ему предоставили отдельную комнату, но времени отдыхать не было. Он велел слуге принести воды, чтобы освежиться, а сам спустился в общий зал, где надеялся спокойно пообедать и обдумать, что делать дальше. Последние лучи солнца еще проникали внутрь сквозь небольшие, выходящие во двор окна, однако по распоряжению регента свечей не жалели, и в их теплом свете празднично поблескивали пузатые графины и кружки, в воздухе витал запах жаркого. Поприветствовав занявших лучшее место у камина казара и офицера для особых поручений, Дик сел за стол у стены. По пристальному взгляду Валме он решил, что Алва посвятил его последние события, но у навозника хватило учтивости дождаться, пока он поест, прежде чем подойти.
– Приятно видеть, что ничто не омрачает вашего аппетита, – с улыбкой проговорил виконт.
Дик промолчал, и Валме усмехнулся, словно не ожидал иного.
– Господин регент велел вам провести эту ночь у него, – во всеуслышание объявил он.
Дик знал, что изумление, написанное на его лице, не может не стать поводом для шуток, и видел, что виконт доволен произведенным эффектом. Наклонившись к нему, Валме тихо добавил:
– Выходцы имеют привычку приходить четырежды.
– Благодарю за заботу, – сквозь зубы ответил Дик. – Теперь, когда вы с блеском исполнили ваше поручение, не смею вас задерживать.
Пожав плечами, виконт удалился.

[so clumsy]

* * *
Вечер был теплый, но Рокэ приказал развести в комнате камин, – память о последней ночи, когда от холода ему казалось, что при первом же движении он разлетится на осколки, словно треснувший от удара лед, была слишком свежа. На закате он проснулся, быстро расправился с поданным наверх ужином и послал за письменными принадлежностями.
Рокэ слышал, как скрипнула дверь, но писать не прекратил, и дверь тихо закрылась. В следующий раз его побеспокоили, когда он запечатывал последнее письмо.
– Входите, Валме, – задумчиво пригласил он.
– Вы ведь не настолько жестоки, чтобы отправить меня на ночь глядя с поручением доставить депеши? – предположил виконт, разглядывая небольшую стопку бумаг на столе.
– На ваше счастье, это терпит до утра.
Валме расцвел в улыбке.
– Великолепно. Не хотелось бы пропустить явление выходца, я ни разу с ними не встречался, а это, судя по всему, весьма любопытно.
Рокэ усмехнулся.
– Вряд ли вы будете иметь удовольствие встретиться с ним, если засыпаете, как сурок, при его приближении.
Виконт нахмурился.
– Я что-нибудь придумаю.
– Пока вы не слишком углубились в размышления: вот это письмо отдайте Санчо Медине, пусть он отправит гонца в Олларию к его преосвященству. Полагаю, повторное успение ее величества – его епархия, а если нет – пусть найдет тех, кто на это способен. По крайней мере, его участие будет нелишним. Второе письмо – маркизу Медина, супрему. Их нужно доставить как можно скорее. А это вы передадите лично герцогу Ноймаринену. Позже я дам указания, как с ним держаться.
– Как прикажете, ваше высочество, – легко согласился Валме. – Казар Баата предполагает вскоре отправиться в Кагету. До своего отъезда он хотел бы увидеться с вами и обсудить союзный договор.
– Непременно, – ответил Рокэ и негромко про себя добавил: – Вот еще один человек с обостренным пониманием чувства благодарности... Да, к слову, вы передали Окделлу мой приказ?
– Разумеется, господин регент. Однако, боюсь, я не преуспел в этом поручении, – без малейшего сожаления доложил Валме.
– Вот как?
– Думается мне, что если бы я стоял у входа в Рассветные сады, Окделл и тогда бы не принял приглашения и прямиком отправился в Закат.
Рокэ смерил своего офицера внимательным, не слишком довольным взглядом и некоторое время молчал.
– Вы правы, – наконец, произнес, он. – Полагаю, от приглашения гвардейцев отказаться будет не так просто. Но время еще есть...
За разговором вечер прошел незаметно. К удивлению Валме, Рокэ попросил принести гитару и сыграл старинную кэналлийскую кансону из тех, что, скорее, можно было услышать на рыночной площади, чем в замке. Затем, глядя на язычок свечи, он начал наигрывать какой-то спокойный мотив, чувствуя себя собранным и готовым к поединку, как вдруг заметил, что голова виконта немного склонилась к груди.
– Вот уже не думал, что от моих экзерсисов так тянет в сон, – усмехнулся Рокэ и внезапно понял, что это значит. – Карьяра!
Уже в следующее мгновенье он был на ногах и распахнул дверь в коридор: там было темно и прохладно. Дежуривший гвардеец лежал на полу и мерно посапывал. Перескочив через него, Рокэ бросился к дальней комнате. Он дернул за ручку, но дверь не поддалась.
– Уходите! – услышал он из-за стены уверенный голос Окделла.
– Квальдэто цэра!
Не располагая временем спорить с безумцем или выламывать дверь, Рокэ слетел вниз по лестнице, натыкаясь на заснувших в самых разных позах людей, и выбежал во двор. Не для того он пережил эту долгую ночь, чтобы теперь проиграть из-за чужого упрямства!
– Господин регент! – услышал он встревоженные голоса Давенпорта и Эпинэ, но не остановился и свернул за угол.
Они нагнали его, когда он оказался под окнами комнаты Окделла.
Теньент без слов сложил руки лодочкой, чтобы подсадить, и Рокэ, давно не утруждавший себя визитами к дамам через окно, мог лишь порадоваться его догадливости и своей неутраченной сноровке. Он подтянулся, схватился за скрипучую раму и при первом взгляде внутрь понял, что опоздал. По стене расплылось темное, будто влажное, пятно, и Окделл, как завороженный, дотронулся до него рукой. Его ладонь прошла сквозь преграду, словно он окунул ее в воду.
– Ричард, не смейте!
Тот удивленно обернулся и вдруг улыбнулся окрику, как хорошей шутке. Рокэ готов был поклясться, что сейчас он скажет, будто «смеет все», но Окделл предпочел словам дело. Он шагнул вперед и исчез в стене.

[so clumsy]

* * *
Мясо каплуна было сухим и жестким, а шадди отдавал плесенью. Поморщившись, Рокэ оставил завтрак почти нетронутым. За столом, к которому были приглашены Баата, Эпинэ, Валме и Давенпорт, царило молчание, словно головная боль терзала всех сотрапезников.
После невеселого завтрака было не избежать беседы с казаром, полной самых пылких уверений в дружбе со стороны Кагеты и твердых обещаний торговых преференций со стороны Талига. Неожиданным стало лишь предложение Бааты в обозримом будущем соединить кровь Повелителей Ветра с наследниками маркиза Альберто Салины. Учитывая, насколько зыбким было грядущее всего несколько дней назад, Рокэ не видел причин возражать против столь отдаленных планов.
Простившись с кагетцем, Рокэ велел седлать Дора для прогулки. На глаза ему попалась одинокая Сона, и он ожесточенно отвернулся. Все ждали его приказа возвращаться в Олларию, но Рокэ медлил.
Выехав из деревни, он пустил коня галопом, предоставив эскорту глотать за ним пыль, но уже через несколько сотен бье придержал жеребца. Послушный туго натянутой узде, Дор шел широким собранным шагом. Покачиваясь в седле, Рокэ видел перед собой его темную холку и блестящую длинную гриву, гладкую лоснящуюся шею с напряженными мускулами. Он неохотно огляделся по сторонам: новый день обещал быть погожим, и в ласковом дуновении южного ветра отчетливо ощущалось приближение лета, которое станет просто еще одним летом для Золотых Земель, а за ним последуют осень, зима, весна и снова лето… Рокэ сбросил с плеч тяжелую обязанность, которую не надеялся выполнить, и должен был бы испытывать окрыляющий восторг победы, однако его не было.
Он чувствовал себя, скорее, не победителем, а отступившим с поля боя. Ему вспомнилось предложение Валме отнестись к гибели Окделла философски. «В конце концов, – сказал виконт, – если посмотреть на произошедшее отвлеченно, то во всем можно найти хорошую сторону. Теперь вам не придется распутывать поистине змеиный узел: ведь в Талиге Окделл оказался бы, как говорит граф Рафиано, персоной нон-грата, а за его пределами – угрозой мира в Надоре, что, согласитесь, никому невыгодно…» В ответ неожиданно для самого себя Рокэ приказал виконту убираться. Он надеялся, что прогулка отвлечет его, но настроение по-прежнему было мутным, как вода на дне заброшенного колодца.
Из-за поворота дороги навстречу ему появились гвардейцы из числа тех, кто вчера остался в лагере под Мон-Нуар. Вместе с ними приближалась кавалькада всадников, которую возглавлял незнакомый дворянин в богатом дорожном камзоле. Справа от него ехал полковник, ранее сопровождавший Окделла. Цеситас, вспомнил Рокэ.
Незваные гости поступили весьма мудро: чтобы избежать недоразумений и не волновать понапрасну охрану, они пропустили гвардейцев вперед. К тому времени, когда они приблизились, свита нагнала Рокэ, и непредвиденная встреча вышла неожиданно церемонной. Принимая чужие приветствия, Рокэ сохранял внешнее спокойствие, но пару раз ловил на себе беспокойные взгляды Валме, наводившие на мысль, что он не так хорошо владеет собой, как обычно.
– Несколько дней назад я велел вам, Цеситас, возвращаться на родину, но вот вы снова здесь. Неужели просторы Талига так вам полюбились?
Ответил ему всадник в широкополой, украшенной по имперской моде пряжкой и перьями шляпе, которая затеняла утомленное худощавое лицо.

[so clumsy]

– Ваше высочество, не вините господина полковника в нарушении ваших указаний. Мы повстречались на гайифском тракте неподалеку от Монтарно, и, исполняя письменные распоряжения проэдр-конхессора Гайифы, он присоединился к нам.
Цеситас ровно добавил:
– Ваше высочество, имею честь представить вам господина Маркуса Тагрина, сына его высокопревосходительства проэдр-конхессора Империи Гайифы Петра Тагрина.
– Полагаю, вы привезли послание его высокопревосходительства? – сухо осведомился Рокэ.
– Нет, ваше высочество, – гайифец открыто встретил его взгляд и сделал вид, что не заметил холодности. – Я прибыл в Талиг, чтобы сопроводить Ричарда Окделла в пределы Империи после завершения тех дел, ради которых он вернулся в ваше государство.
– Это просьба вашего отца?
– Нет, ваше высочество. Я говорю лишь от своего имени.
Рокэ хотел было спросить наглеца, на чем зиждется его уверенность в успехе, но ему надоел этот спектакль.
– Вы опоздали, – негромко произнес он.
Гайифец на миг закрыл глаза.
– Он казнен? – его голос дрогнул.
– Окделл погиб по собственной… – Рокэ хотел сказать «глупости», но не смог. – По своему выбору.
Тагрин выглядел, как человек, чьи худшие ожидания сбылись. Он немного помолчал, собираясь с мыслями.
– Могу я увидеть его тело? – наконец, спросил он.
Этот простой вопрос привел Рокэ в замешательство. Вряд ли сын могущественнейшего человека в Империи подозревал, что его друга могли объявить умершим и заточить в каземате, как безымянного узника, скорее всего, он действительно хотел попрощаться, но это не облегчало положения.
– Его нет… он ушел за выходцем.
Только произнеся эти слова вслух, Рокэ понял, насколько неубедительно они звучат, однако Тагрин не выказал недоверия, – наверное, действительно хорошо знал, на что способен Окделл. Немного смягчившись, Рокэ тронул коня и дал знак гайифцам следовать за ним на постоялый двор.
На душе скребли закатные кошки, – Окделл не имел права умереть после того, как они выбрались из Лабиринта, и Рокэ самолично вырвал его у Холода. О чем он думал, когда добровольно последовал за выходцем?
– О чем он только думал! – вторил на гайи его мыслям Тагрин.
– Вспомните, сколько раз его считали погибшим, господин адмирал, – ответил ему незнакомый голос с северным акцентом. – Может быть, и на этот раз святой Танкред сотворит чудо.
Рокэ обернулся и заметил ехавшего рядом с предводителем гайифцев монаха со знаком совы на груди.
– Приблизьтесь, господин Тагрин, – негромко позвал он. – И пусть ваш почтенный спутник к нам присоединится.
Когда они его нагнали, Рокэ продолжил:
– Вы не упомянули, что являетесь адмиралом имперского флота.
– Я возглавляю собственную небольшую флотилию, господин регент. У меня три корабля и разрешение его величества Дивина на плавание под имперским флагом.
– Вы торгуете?
– Нет, господин регент. Мы... обеспечиваем превосходство Гайифы в Померанцевом море и… там, где это необходимо.
– Любопытно, – откликнулся Рокэ и внимательно вгляделся в бледное сосредоточенное лицо собеседника. – Вам нездоровится?
– Нет, господин регент. Это напоминание об одной ране… Если бы не она, Дик никогда бы не отправился в Талиг в одиночку.
– Как вы познакомились с Окделлом?
– Мы нашли его на побережье Зегины. Он бежал из плена.
– Насколько мне известно, мориски не позволяют чужакам приставать к их берегам.
– Это так, господин регент. И еще вам должно быть известно, что из их плена не бегут.
Рокэ усмехнулся.
– Редкое совпадение! – он перевел взгляд на танкредианца.
– Брат Густав, – поспешил представить его Тагрин.
– Что вам известно о выходцах, брат Густав?
– Это заблудшие души, ваше высочество. Они отринуты и жизнью, и смертью, у них нет надежды на спасение… Его Святейшество Бонифаций IV в своей булле «Тропою холода идущие», названной так по первым ее словам, внушает всем верующим, что выходцы суть неупокоенные мертвецы, алкающие тепла живых и уводящие их на свои тропы в надежде согреться, но будучи прожорливы, как гнусь, не насыщаются и возвращаются за каждым, кто позволит к себе приблизиться. Единственное спасение от выходцев – в горячей искренней вере.
Рокэ, сощурившись, смотрел вдаль.
– И только?
– В горячей искренней вере и знаниях, ваше высочество, – после короткой паузы ответил монах.
– Существуют ли ритуалы, чтобы призвать выходца?
– Да, ваше высочество.
– И чтобы его уничтожить?
– И такие тоже, – неохотно признал танкредианец.
К этому времени они подъехали к постоялому двору, гудевшему, как улей, от снующих с поручениями людей.
– Вечером вы призовете Окделла, – велел Рокэ.
Он заметил, как Тагрин и монах переглянулись, поняв друг друга без слов.
– Как прикажете, ваше высочество, – согласился брат Густав.
– У вас найдется все, что необходимо?
– Нужные травы я, верно, разыщу в деревне. Понадобятся свечи, дрова для костра и кровь.
– Чья кровь?
– Для призыва нужно зарезать собаку, ваше высочество.
– А вы не побоитесь запачкаться, святой брат?
– Нет, ваше высочество. Возьму на себя этот грех.
На языке Рокэ вертелась насмешка над столь невзыскательной верой, но он сдержался, потому что чувствовал, что за решением монаха стоит готовность рискнуть душой ради друга.
– Если вам что-то понадобиться, обращайтесь к теньенту Давенпорту. Он в вашем распоряжении.
– Благодарю вас, ваше высочество.
Второй вечер подряд Рокэ проводил в ожидании. На этот раз компании Валме он предпочел одиночество. Едва начало смеркаться, со двора донеслись мужские голоса, лошадиное ржание и позвякивание сбруи, – это гайифцы в сопровождении Давенпорта и нескольких гвардейцев направились на окраину деревни. Позже, когда приготовления уже должны были завершиться, к ним в сопровождении немногочисленной охраны присоединился Рокэ.
Тракт, проходивший через деревню, был пуст, вечер стоял тихий, теплый, безветренный. В Кэналлоа в эту пору в городках, селах и даже замках праздновали Ночь костров, творящую волшебство не хуже самой ароматной Черной крови. В последнее новолуние Весенних Молний молодость и беспечность рушили любые границы и устои, но когда впереди показались отблески разведенного на перепутье костра, Рокэ не чувствовал себя ни молодым, ни беспечным. Юркие рыжие блики осветили хмурые лица собравшихся, громко треснуло большое полено в огне, сноп ярких, как светлячки, искр взметнулся к небу.
В яму, вырытую на перекрестке, уже заложили душистые травы. Рокэ показалось, что брат Густав хотел помолиться, но с тяжелым вздохом оборвал себя и молча потянул за веревку безродную дворнягу. Пес, чуя недоброе, надрывно заскулил.
– Чего вы ждете, брат?
Монах не ответил, всматриваясь в исчезающую в темноте дорогу. Вскоре и остальные услышали медленные, упорные шаги.
Рокэ перехватил у одного из солдат факел и выступил вперед, полностью полагаясь на чутье, подсказывавшее, что к ним приближаются не обычные путники. Вот из тьмы появилась невысокая неуклюжая тень, которая отчего-то казалась знакомой.
– Вы... – выдохнул Рокэ.
Чумазый мальчишка в черном бархатном камзоле вышел на свет, всхлипнул и вдруг подбежал к нему.
– Господин регент! – выкрикнул он.
Вслед за ним из ночного сумрака появился дворянин с ребенком на руках. Их лица и одежда были так же испачканы, как и у мальчишки.
– Ваше величество, – впервые едва не лишившись речи от удивления, произнес Рокэ. – Ваше высочество, – обратился он к девочке.
– Дикон! – воскликнул Тагрин.
Окделл приблизился к костру, отпустил принцессу Анжелику и устало потер лоб.

[so clumsy]

* * *
Дику досталась лошадь одного из солдат. Не отвечая на вопросы и даже не поприветствовав друзей и знакомых, он послушно сел на подведенного коня, до сих пор не веря, что страшный путь закончился. Ни появление Марко, ни благословение брата Густава не вывело его из того состояния окаменелого сна наяву, в котором он пребывал. Талигойцы и вовсе старались держаться от него подальше, посматривая на ушедшего за выходцем и вернувшегося обратно, как на Закатную тварь. Только высокий детский голос короля, сидевшего в седле перед регентом, иногда врывался в его сознание.
– ... двери не открывались, и из-под них валил темный дым, и Анжелика расплакалась, а дамы кричали, что начался пожар...
Пожара Дик не запомнил. Он помнил холод, такой, что под конец ощущался, как жар, от которого вздувается кожа и лопаются глаза, помнил тень королевы, скользящую впереди него по тропе, утянувшей его, как стремнина, ледяной блеск подземных камней-звезд, мерцание инея и невозможность сделать хоть вздох. Сколько это длилось? Ему казалось – вечность. Когда он, падая от изнеможения, оперся о пыльную стену, она вдруг прогнулась под его рукой, как лист бумаги, треснула, и он мешком повалился в комнату, полную испуганных женщин. Плохо понимая, что делает, он взял на руки девочку, а мальчик с криком: «Ваше величество! Матушка!», – пошел за ним сам.
– ... там было пыльно и грязно, и Анжелика почти все время спала, и мы очень утомились...
На этот раз королева держалась от них гораздо дальше, и они шли, пусть медленнее, но зато это было не за пределом человеческих сил. Усталые, все в пыли и прахе, они едва переставляли ноги, но тропа сама влекла их вперед, не резко и безжалостно, как до этого, а плавно и незаметно, будто река тумана, пока, наконец, они вдруг не оказались на темной пустынной дороге.
Лошадь остановилась, и Дик не сразу понял, что нужно спешиться. Ноги подогнулись, когда он ступил на землю, но кто-то подхватил его, и он устоял. Затем его отвели в комнату, где тут же развели огонь в камине. Слуга раздел его и обтер полотенцем, смоченным в теплой, пахнущей травами воде. Дик повалился на кровать, веки, тяжелые, будто налитые свинцом, смежились, и он забылся сном без сновидений.
На следующий день его разбудило громкое пение птиц, доносившееся из распахнутого окна. Перина была мягкой и свежей, и, нежась в дреме, Дик даже не мог припомнить, когда в последний раз спал на кровати. Наверное, такого не случалось с тех самых пор, как отряд полковника Цеситаса пересек границу Империи. Не желая привлекать к себе лишнего внимания, гайифцы держались особняком и избегали ночевок в трактирах и на постоялых дворах. Что же было потом?.. После прибытия в Талиг все постигшие их перипетии вырисовывались смутно и путано, словно кто-то неумелой рукой перетасовал воспоминания, как колоду карт.
– С возвращением в царство живых, Дикон, – негромко произнес знакомый голос на гайи.
Не веря своим ушам, Дик медленно, с трудом сел на постели и огляделся.
– Марко! – он увидел друга, устроившегося на жесткой скамье у стены. – Ты здесь? Я думал, мне привиделось…
– Скорее, это ты был как привидение.
– Я?
– Как твое самочувствие?
Дик замялся, не зная, что сказать в ответ. Верно истолковав его молчание, Марко осторожно проговорил:
– Ты в Эпинэ, в деревне неподалеку от Гальтары, идет шестнадцатый день Весенних Молний.
При слове «Гальтара» в голове, будто полк кавалеристов по захваченному городку, пронеслись последние события: возвращение в Талиг и встреча с Алвой, подземные ходы и Лабиринт, зов камней и стук Сердца мира... Холод! Дик прижал руки к вискам.
– Нам многое нужно обсудить, – упорно продолжил Марко, – но прежде я хочу знать одно: мне сказали, что ты ушел за выходцем. Зачем, Дикон?
Дик поморщился от резкой головной боли.
– Не будем сейчас об этом…
Марко нахмурился, но не стал настаивать, спросил только о том, что было действительно важно:
– Он… Она вернется?
– Нет.
Дик откинулся на подушку и попытался привести мысли в порядок, но они метались, как вспугнутая стайка птиц, не желая выстраиваться в определенную последовательность, и ему казалось, что что-то постоянно ускользает от его внимания.
В отличие от него Марко твердо знал, что имеет значение, а что нет. Он распорядился подать поздний завтрак, и слуге пришлось еще дважды спускаться на кухню, сетуя на разыгравшийся аппетит молодых господ. Когда дверь распахнулась в третий раз, за ней оказался один из кэналлийцев.
– Соберано спрашивает, в силах ли дор прийти к нему?
Переглянувшись с Марко, Дик сказал, что будет у регента через четверть часа.
Он не предполагал, что путь до комнаты в другом конце коридора покажется ему таким длинным, и чувствовал себя слабым, как ребенок, в то время как общение с Алвой и в лучшую пору требовало большего самообладания, чем было в его распоряжении.
Предоставленное регенту помещение с порога встречало посетителей едва заметным пряным запахом благовоний, который каким-то неуловимым образом накладывал отпечаток роскоши даже на походные покои и для Дика служил не менее очевидным знаком принадлежности Алве, чем черно-синие цвета известного во всех Золотых Землях штандарта. Эти комнаты оказались просторнее и лучше обставлены, чем все остальные, в них было тепло, даже жарко, а за глядевшими на улицу и тракт окнами вовсю бушевала весна.
– Входите, Окделл, – пригласил Алва, отдавая секретарю запечатанное письмо и отпуская его и своего офицера.
Из-за стола он пересел в кресло и жестом предложил Дику устроиться в таком же кресле напротив. Одетый в черное, подвижный и стремительный, он как никогда напоминал ворона с фамильного герба.
– Вновь не могу не выразить своего удивления тому, что вы живы. Одни коллекционируют оружие, другие – картины или драгоценности, третьи – женщин, а вы словно задались целью побывать в самых безнадежных переделках.
– Уверяю вас, я, как и многие, скорее, отдам предпочтение хорошему ужину или любопытной книге.
Дику показалось, что при этих словах на лице Алвы мелькнула едва заметная улыбка.
– Помню, как вы пропадали в моей библиотеке, когда имели несчастье быть моим оруженосцем, – непривычно мягко произнес он и усмехнулся: – Вы были, как щенок, которого впервые вывели на охоту против крупной дичи… Надеюсь, вас не оскорбит это сравнение?
Дик нахмурился и ничего не ответил, но, погрузившийся в воспоминания регент словно не заметил этого.
– Скажите, – в его голосе звучало неподдельное любопытство, – отчего вы тогда не выбрали мою сторону?
Вопрос застал Дика врасплох, – столько времени прошло с тех событий и так много изменилось в его жизни, что теперь все виделось иначе, чем в те дни.
– Возможно, – с сомнением отозвался он, – если бы я знал, что вы не идол войны и не воплощение зла, а обычный человек – надеюсь, вас не оскорбит это сравнение, – я бы рассудил по-иному. Но тогда выбор для меня стоял не между сторонами, а между смертью и смертью, и я выбрал, как сумел… Отчего вы не дали мне совета или хотя бы не поговорили со мной?
– Не вы ли недавно упрекали меня за то, что я следую лишь своим желаниям и не предоставляю свободы выбора? – возразил Алва. – Впрочем, к чему сравнивать несравнимое? Я заключил глупое пари с судьбой и проиграл, хотя, казалось бы, у вас было все…
Дик удивился ноткам сожаления, прозвучавшим в тоне Ворона.
– Все, кроме человеческого тепла, – не согласился он.
– Что ж, прошлой ночью вы получили его довольно, – Алва сам невольно осекся от непредвиденной двусмысленности.
Дик вспыхнул и смутился.
– Я… Вы пошли на большой риск… Разрешите узнать, зачем?
Ему приятно было увидеть, что его вопрос тоже может заставить собеседника замяться с ответом.
– Я не мог позволить вам умереть. Считайте это моей прихотью, – наконец, проговорил регент.
– Разумеется. Как и все, что вы делаете, – не стал спорить Дик. – Брат Густав часто говорит, что мир был бы намного лучше, если бы люди руководствовались знаниями и поступали так, как подсказывает разум. Но я рад, что наш мир пока далек от подобного совершенства, в противном случае я был бы мертв.
– Как и все мы. Эпинэ был прав, когда говорил, что нас спасло ваше неосмотрительное, – прямо скажем, опрометчивое, – возвращение в Талиг.
– Напрасно вы полагаете, что я не понимал, что делал. Вы не ошиблись, предположив, что гайифцы не оставили мне выбора, но в то же время я добровольно, по собственному желанию, согласился вернуться в Талиг, так как считал это своим долгом.
– Сунули голову в петлю, как истинный Человек Чести, – с незлой насмешкой проговорил Алва.

[so clumsy]

Дик лишь едва уловимо улыбнулся в ответ.
– Вас, вероятно, позабавит, что я пытался придумать образ действий, который помог бы мне получить некоторые преимущества. Одно время мне казалось, что в обмен на свое участие в обряде я смогу потребовать от вас клятвы сберечь – нет, не мою жизнь, – а Надор, однако признаю – меня остановили два соображения: во-первых, я никогда не был ловким крючкотвором, чтобы должным образом обговорить условия соглашения. И во-вторых, я знаю, что ни при каких обстоятельствах вы не позволили бы принудить себя к исполнению того, что не было бы вам угодно.
– Вполне разумно, – брат Густав высоко бы это оценил. Но довольно о прошлом, – регент сменил тему, словно перевернул страницу книги. – Скажите, чего нам ждать этой ночью? Теперь, когда вы знаете, что я лишь «обычный человек», я могу признать, что с удовольствием воздержался бы от новых свиданий с ее величеством.
– Не думаю, что она нас побеспокоит.
– Вы уверены? В таком случае, полагаю, вы не откажитесь сообщить, что вами двигало, когда вы решили встретиться с ее величеством один на один?
– Я полагал это делом чести, которое должно быть улажено только ей и мной, – просто ответил Дик. – И должен сказать: она полностью разделяла мое мнение.
– И как же вы его уладили?
Дик отвел взгляд, но заставил себя продолжить:
– Я предложил сделку, подсказанную ею же: либо она уводит меня, и тогда я вернусь за тем, кто ей дороже всего, либо – если это в моих силах – я окажу ей услугу, о которой она просила Вас, и на этом мы расстаемся навсегда.
Алва смотрел на него со смесью удивления и одобрения во взгляде.
– Не ожидал от вас подобного, – произнес он.
Стараясь сохранить невозмутимость, Дик пожал плечами.
– Мне нужно сообщить вам то, что сказала королева. Это может быть важно для всех участников этого похода, – он увидел, как Алва нахмурился и выпрямился в кресле. – Она стала выходцем в результате бесчеловечного колдовского ритуала, проведенного отцом-настоятелем обители святого Торквиния, что расположена в горах на границе между кесарией Дриксен и герцогством Ноймаринен. Королева высказала подозрение, что имела неосторожность одарить своим локоном посла кесарии, графа Глауберозе, который в свою очередь мог, как верный сын Эсператистской церкви, расстаться с ним по приказу, исходившему от столь праведного лица. Этот настоятель, являющийся не последним человеком в Ордене Истины, создал темный амулет, который защищал его от возмездия поднятой им из гроба королевы и в то же время направлял ее действия.
– Весьма неблагоразумно с его стороны, – не удержался от замечания регент. – Даже если с помощью угроз и амулета он принудил ее величество поступать так, как ему угодно, он не был знаком с ней при жизни, иначе бы понимал, что по части изворотливости и лжи ему с ней не сравниться.
Дик согласно кивнул.
– Ранее я уже получал свидетельства причастности истинников к покушениям на мою жизнь. Один монах под пытками признал, что им было приказано избавить Кэртиану от нашего влияния… от влияния потомков Абвениев. Вероятно, я не единственный, кого пытались убить?
– Вероятно, – подтвердил Алва. – Я давно не веду счет попыткам со мной расправиться. Они как острая приправа к жизни, вы не находите? – и не дожидаясь ответа, он продолжил: – Выходит, в своем начинании они не гнушался попытками убить нас чужими руками, а когда их усилия оказались бесплодными, настоятель погубил свою душу обращением к потусторонним силам… Он хотел, чтобы ее величество увлекла нас на пути выходцев?
– Да. Но она была не слишком рада существованию, на которое ее обрекли, и мечтала отомстить. Мне кажется, что ее не удержал бы даже амулет, но, кроме него, была еще угроза жизни ее детям. В этом и заключалась услуга, о которой просила королева: ей стало известно, что в свите его величества и их высочеств был верный человек настоятеля, кто-то из северян, исповедовавший эсператизм…
– Абентханд? – с сомнением предположил Алва, понимая, что главному церемониймейстеру, присланному Ноймариненом, легче всего было бы привести угрозы в исполнение как во дворце, так и при дворе Северного Волка.
– Имя мне неизвестно. Но он обрек на смерть его высочество Октавия и способствовал гибели ее высочества Октавии в надежде, что взаимная неприязнь подтолкнет вас и герцога Ноймаринена к военным действиям, которые могли бы повлечь вашу кончину. Королева нуждалась в вашей помощи, чтобы спасти сына и дочь, – тогда бы у настоятеля не было бы возможности угрожать ей. Сама же она не могла приблизиться к детям, опасаясь увести их за собой в небытие. Я согласился оказать ей эту услугу, и, как оказалось, вовремя, поскольку охвативший дворец пожар сложно посчитать случайностью. Скорее всего, в Ордене Истины поняли, что мы каким-то образом миновали Излом, и решили наказать ее величество за неповиновение или неудачу… Как бы то ни было, убедившись, что ее дети спасены, она обещала исчезнуть, на этот раз – навечно, и я верю, что свое обещание она сдержит.
Алва задумчиво посмотрел на Дика.
– Я рассказал Карлу, кто вы, – медленно проговорил он, – и его величество, полагая себя и свою сестру обязанным вам жизнью, счел справедливым отменить вынесенный вам ранее смертный приговор.
Дик нимало не сомневался в том, кто на самом деле вершит государственными делами Талига, и понимал, что Алва знает, что он знает.
– Его величество очень великодушен, – осторожно произнес он.
– Верно. И вместе с тем, любому великодушию есть предел. Вам, виновному в мятеже и смерти королевы-матери, должно быть ясно, что не стоит питать надежды повторить судьбу Ричарда Горика?
– Мне это ясно, господин регент.
– Однако я хочу, чтобы вы знали, что после нашего возвращения из Лабиринта, я отправил гонца к супрему и велел ему внести изменения в готовящийся брачный контракт ее высочества Анжелики и внука герцога Ноймаринена, закрепив за ней земли герцогства Ларак.
Эти слова будто оглушили Дика, он давно не чувствовал себя таким растерянным.
– А Надор?.. – его голос дрогнул.
– Ни Надор, ни Горик не уйдут Северному Волку.
Дик долго молчал, стараясь побороть волнение.
– Мне снился Надор, и камень, который ждет меня, – невольно вырвалось у него. – Кому вы предназначите мои земли?
– Время покажет, – и поскольку Дик больше ни о чем не спрашивал, Алва продолжил: – Вы думали о том, что ждет вас в будущем?
Дик прикусил губу.
– Я не размышлял об этом, поскольку не предполагал исхода, при котором мог бы остаться в живых. А теперь… Вы, должно быть, знаете, что некоторое время я провел среди морисков, которые верят в судьбу, и сам в какой-то мере разделил подобный взгляд на жизнь. Я знаю, чего желал бы достичь, но что приготовила мне судьба – предсказать не берусь.
– Сказать по правде, мне не близок такой подход, но поспорить мы можем и в другой раз. Я… согласен принять вашу службу во второй раз. Со временем вы вернете дворянство, а земель в Кэналлоа довольно. Что скажете, Ричард?
Дик сознавал, что ему не скрыть удивления. Он постарался собраться с мыслями.
– Это щедрое предложение, – начал он, еще не зная, как закончит. – Намного смелее того, что вы объявили в день святого Фабиана, ведь вам хорошо известно, каков я...
– Но вы, похоже, менее смелы, чем в тот день, и желаете отказаться, – заметил Алва.
– Да, господин регент. Этот выбор я делаю с открытыми глазами.
– Отчего же? Почему вы так стремитесь уехать? И чем гайифские края лучше талигойских? Вы же понимаете, что всегда будете в Империи чужаком?
– Это неважно. Важно, что я нашел тех, для кого я больше не чужак, и дело, в которое верю. В этом году мы упустили время, но в следующем – направимся к Бирюзовым Землям и откроем их для Империи… если мне будет позволено покинуть пределы Талига.
Алва отвернулся. Поднявшись из кресла, он остановился у окна, глядя на уходящую вдаль дорогу.
– Вам это будет позволено, – отстраненно произнес он.
Чувствуя себя усталым и в то же время довольным, Дик встал и поклонился.
На пороге он задержался, желая искренне поблагодарить регента, но тот уже сидел за столом, склонившись над очередным письмом. В спину ему донеслось негромкое:
– Вам также будет позволено вернуться.
Дик быстро обернулся и успел перехватить острый и мудрый, как у ворона, взгляд Алвы.

[so clumsy]

* * *
Прошло несколько дней, и деревенька постепенно возвращалась к тихой жизни. Первыми ее покинули кагетцы, ушедшие на юг под флагом с белым лисом в золотой короне. На следующий день этим же трактом двинулся небольшой отряд гайифцев, однако Рокэ медлил с отъездом: по всем окрестным дворянским семьям искали карету для его величества и ее высочества. К вечеру карету прислал барон Пюилозак, не замедливший явиться сам в сопровождении своей вдовой матери баронессы.
Приняв изъявления радости в связи с возможностью услужить королю и сказав несколько учтивых фраз, Рокэ ускользнул наверх, предоставив Эпинэ и Валме занимать земляка. Вернувшись к себе, он приказал дежурившему у двери гвардейцу пригласить к нему Санчо Медину.
– Готовьте отъезд на полдень завтрашнего дня, – велел он новому командиру гвардии.
Тот поклонился и исчез за дверью.
Рокэ начал перебирать оставшиеся на столе бумаги, чтобы определить, что взять с собой, а что – сжечь. В это мгновенье дверь беззвучно приоткрыли, и в комнату заглянул слуга. За ним показался Валме, и Рокэ пригласил его войти.
– Барон счастлив, баронесса счастлива, – возвестил виконт. – Мы с Эпинэ выжаты досуха. Боюсь, нам не удалось воспрепятствовать настойчивому желанию баронессы сопровождать ее высочество в столицу. Но, может, это и к лучшему, в окружении принцессы будет хоть одна дама… Господин регент, вы не слушаете меня?
– Как я могу! – шутливо возразил Рокэ.
Валме улыбнулся, но глаза его оставались серьезными.
– Вас будто подменили в последние дни.
– Вы правы. Я как раз размышлял над тем, что небольшая военная кампания оказалась бы в самый раз, чтобы войти в привычную колею.
– Так-так, – виконт с любопытством посмотрел на Рокэ. – Небольшая военная кампания… На Юге пока все спокойно, на Севере… если бы вы намеревались осадить Ноймариненов, вы не назвали бы такую кампанию небольшой… Речь идет о Надоре?
– Нет, Надор теперь в безопасности, – спокойно проговорил Рокэ.
Валме пожал плечами.
– Тогда… – протянул он.
– Полагаю, нам есть, что обсудить с кесарией Дриксен.
Виконт не выглядел удивленным.
– Помнится, вы уже хотели отправить меня в какой-то дальний монастырь…
– И теперь пришла пора напомнить святым отцам о мирском неблагополучии. И о том, что прежде чем ответить за свои деяния перед Создателем, которого они так чтут и ожидают, им придется ответить передо мной.
– Великолепно, я готов, – согласился Валме. – Мне не хотелось бы жаловаться, но наши будни здесь стали довольно однообразны, а ведь жизнь так прекрасна и удивительна.
Редкая улыбка тронула губы Рокэ.
– Вы даже не представляете, как вы правы, Марсель.

Конец

[wyvern]

дочитывала на фикбуке на днях...сцена с Ричардом-почти-выходцем и Алвой, который его спасает пробирает до мурашек!
Забавно, что в последней сцене почему то видится ревность Алвы, он же явно Ричарда отпускать не хочет.
Отличная история, очень 'зашла'