четверг, 23 сентября 2010
Раз пошла такая пьянка... Буду складывать сюда все, что напишется.
Дженовые драбблы по СПН
Делочитать дальшеУ Джона в жизни осталось два дела: отомстить за жену и вырастить сыновей. И с обоими он справляется паршиво.
Прошел почти месяц, 22 дня, полиция прекратила следствие, все уверены, что это был несчастный случай.
На сервисе, где он еще иногда появляется, на него смотрят с жалостью, и это раздражает до печенок, – так домохозяйки следят за героями своих сериалов: с сочувствием и любопытством.
С той ночи Дин не произнес ни слова, – няня говорит, что он самый тихий ребенок из всех, кого она знает, – и Джона раздирает на части от гнева и страха.
У Сэмми режутся зубки, он надсадно плачет, заходится криком и замолкает лишь от усталости, а бывший морской пехотинец, бывший удачливый совладелец автосервиса, бывший счастливый муж чувствует себя беспомощным, как семимесячный младенец.
Джон открывает дверь съемной квартиры, и его встречает присматривающая за детьми Энн. Он кивает ей, договаривается, чтобы она пришла на следующий день, и с облегчением остается с сыновьями один. Он уже не ждет, что Дин выбежит к нему навстречу, заходит в комнату и видит, как тот сидит перед телевизором, по которому крутят рекламу, а Сэмми в кои-то веки тихонько посапывает в кроватке.
– Привет, парень, – все-таки пробует Джон.
Дин смотрит на женщину, рассказывающую о новом блендере, и Джон шагает к нему, треплет по светлым волосам.
– Как вы тут? – продолжает он: так он мог бы разговаривать с собакой, – не ожидая ответа.
Сэмми легонько ворочается, – Джон замирает на месте, меньше всего на свете ему хочется, чтобы квартиру огласили неуемные вопли. Он идет на кухню, достает из холодильника молоко и кусок пиццы, с подоконника притягивает к себе пакет хлопьев. Пицца отправляется в микроволновку, молоко и хлопья – для Дина. Джон смотрит на них, садится на стул и устало трет руками виски. С ним что-то происходит, – он не понимает, что. Глаза зажмурены, тяжело дышать, и с каждым разом вдохнуть все сложнее. Микроволновка пищит, Джон слышит, но не встает; на ощупь он тянется к столу и осторожно прижимается к нему лбом, давит все сильнее. Что-то дергает его снизу, но он не обращает внимания, немного поворачивает голову и бьется виском об угол.
– Папа!
Следующее, что он понимает: он сидит на полу, прижимая к себе Дина, который вцепился в него изо всех сил.
– Все хорошо, сынок, – шепчет он, – все хорошо. Просто устал.
Дин молчит, не отпускает его и, кажется, старается не разреветься.
– Дин? – Джон осторожно приподнимает его голову за подбородок и заглядывает ему в лицо – это нелепо, но именно в этот момент он по-настоящему осознает, как сын похож на Мэри. – Дин, поговори со мной.
Детские кулаки упираются ему в грудь, но почти сразу Дин перестает вырываться.
– Эй, все хорошо. Все будет хорошо, – бессмысленно повторяет Джон. – Ну же...
Он подхватывает сына на руки, встает и расхаживает по кухне, не зная, за что взяться.
Дин держится за него, крепко.
– Сэмми проснулся, – неразборчиво произносит он, и утыкается лицом Джону в плечо, словно не хочет, чтобы его видели.
Будто в подтверждение этих слов из комнаты доносится плач младенца. Джон бездумно улыбается и вместе с Дином идет к колыбели. Сэмми кричит, он утихает лишь на миг, когда отец склоняется над ним, и снова надрывается от крика.
– Почему он плачет? – бормочет Дин Джону прямо в ухо. – Он болеет, да?
Джон кивает молча, словно теперь это он – кто не может говорить, и сильно прижимает к себе сына.
– Когда я был маленький, – говорит четырехлетний Дин, – когда я болел, ма... – он проглатывает слово, – брала меня на руки и пела. И все было хорошо.
Джон осторожно опускает его на пол и притягивает к себе.
– Все будет хорошо, – негромко произносит он. – Мы вылечим Сэма.
@темы:
SPN,
Фанфики
Спасибо!
Спасибо
насчет сообщества - не знаю) Может, их побольше наберется, и выложу, а то все очень куцо.
Улица ярко освещена фонарями, но в подворотне, куда Джон загоняет пикап, темно. Он откидывается на спинку водительского кресла и мельком смотрит на часы. Без двадцати полночь, еще рано.
Джон думает, что еще успеет позвонить Дину, тянется за телефоном, но останавливается, достает дневник и медленно вертит его в руках. Между исписанными страницами лежит старая фотография с загнутыми уголками: сыновья. У старшего прищурены глаза, на скуле царапина, джинсы продраны на коленях, у младшего – ямочки на щеках, и мягкие вихры торчат во все стороны из-под вязаной шапки.
Джон хмурится и оглядывает улицу. По тротуару идут трое, девушка и двое парней. Один из них очень высокий.
Они останавливаются на перекрестке и начинают прощаться. Джон наблюдает за ними, как охотник за добычей. Вот высокий упрямо качает головой, приятель продолжает его уговаривать, но напрасно. Джон знает: совершенно напрасно.
Девушка улыбается и незаметно берет высокого за руку. Тот смотрит на нее, слегка притягивает к себе и пожимает плечами. Его друг смеется, хлопает его по спине и уходит. Пара медленно идет к своему подъезду, по-прежнему держась за руки.
Высокий пропускает девушку вперед и вслед за ней поднимается по ступеням. Джон следит за ними взглядом, и что-то стискивает сердце, когда Сэм вдруг резко оборачивает и обводит глазами пустую улицу.
Дверь за сыном закрывается, Джон несколько минут сидит, не двигаясь, упираясь руками в руль. Затем он выпрямляется и достает телефон.
– Ты закончил? – спрашивает он.
– Еще день или два, – быстро отвечает Дин.
– Осложнения?
– Нет, сэр.
– Будь через три дня в Новом Орлеане.
– Да, сэр... – и прежде, чем Джон отключается, Дин спрашивает: – Новая охота, пап?
– Может быть.
– Ты в порядке?
– Да, Дин.
Джон захлопывает крышку телефона, и ему немного не по себе, кажется, что сын чего-то ждал от него.
Он снова достает дневник, но ничего не записывает, просто прокручивает в голове полученную информацию. Он знает, что Сэм в опасности, знает, что все, кто рядом с ним, тоже под ударом, и знает, что ему придется сделать, если он не сумеет помочь сыну. Джон кладет фотографию на прежнее место, заставляя себя быть только охотником, не отцом.
Ему все сложнее быть и тем, и другим разом.
Джон просыпается внезапно. В комнате темно и тихо, но в крови кипит: опасность. Он обеими ногами уже стоит на полу, когда понимает, что к нему пробрался кто-то невысокий и очень подвижный. Только вывернув ему обе руки, он, наконец, осознает, что перед ним – Дин, а на полу между ними валяется вытащенный сыном из его куртки бумажник.
Джон молча смотрит на Дина: в полумраке видны лишь широко распахнутые глаза и приоткрытый рот. Сын отводит взгляд, тяжело дышит и тоже молчит.
– Игральные автоматы? – Джон приходит в себя и ослабляет захват, Дин неуверенно растирает запястья.
Зачем еще тринадцатилетнему мальчишке могут понадобиться деньги? Для всего остального, Джон надеется, еще рано... На самом деле это не важно. Он просто не знает, что делать дальше. На днях он показывал сыну несколько приемов в покере и объяснял, как лучше всего подделать удостоверения. Слова о том, что красть – нехорошо, застревают в горле.
Дин все также молчит и ерошит волосы на затылке. Думает, что сказать.
– Иди на кухню и жди там, – выгадывает Джон себе еще пару минут.
Сын мажет по нему настороженным взглядом и, выходя из комнаты, несколько раз оборачивается, словно надеется, что его сейчас остановят. У двери происходит короткая заминка. Слышно, как Дин зло шипит:
– Вали отсюда, Сэм.
Джон ничего не понимает.
Он натягивает на себя рубашку, вертит в руках злосчастный бумажник и идет вслед за сыновьями. Оба не глядят ни на него, ни друг на друга. Дин опирается о стол и смотрит в одну точку, где-то на уровне солнечного сплетения отца, не выше. Сэм делает вид, что читает.
– Я просто хотел сыграть еще раз, – отводя глаза, напряженно говорит Дин.
Лохматая голова Сэма склоняется над книгой еще ниже.
Джон молчит. Его ребята тоже.
За окном проезжает машина.
На кухне очень тихо. Сэм отодвигает учебник и подходит к отцу.
– Я просто хотел... посмотреть.
– Сэмми!
Сыновья переглядываются, Джон не успевает за ними. Один хмурится и сжимает губы, другой все повторяет, как зеркало, но они такие разные... Сэм снова поворачивается к нему.
– Прости. Это я... Я ее... не помню, – последнее слово он шепчет через силу, его пальцы уже добрались до бумажника, который Джон безвольно выпустил из рук, открыли и вытащили из отделения старую фотографию.
Дин шагает к ним, словно хочет оттащить брата в сторону, но тот неуклюже отталкивает его.
Джон медленно присаживается, теперь его глаза вровень с глазами младшего сына, а старший даже немного выше.
Он понимает: его ребята тоже думают о Мэри, и – его оглушает холодом, словно в комнате призрак, – они боятся говорить с ним о ней.
Он понимает: хреновый из него отец.
– Да, Сэмми, – бессмысленно хрипит он, и притягивает сына к себе.
Другой рукой он дотрагивается до Дина, тот без раздумий сжимает его плечо.
И Джон понимает: впервые за долгое время он обнимает их не для защиты и не от облегчения. На мгновенье ему кажется, что сейчас их четверо.
очень хорошие драбблы, спасибо
и вам спасибо
это да, фидбэк - зачастую тот еще двигатель креатива))
а вы в сообщество таки несите)) сразу и читателей больше станет.
очень щемяще вы написали
В баре было пусто и пыльно, деревянный пол тихо поскрипывал под ногами. Лампы под потолком мигнули и погасли, неоновая подсветка над стойкой натужно зашипела. Старый музыкальный автомат со щелчком переключился на новую мелодию.
– Милый дом Алабама, – лениво подпел ему женский голос.
Джон мгновенно обернулся.
И не успел.
* * *
Он медленно открыл глаза. В темноте с трудом можно было различить очертания предметов: стол, проем двери на противоположной стене, остроносые туфли на шпильке.
Внезапно загорелся свет, и Джон на мгновенье зажмурился. Скорее всего, он оказался в подвале бара, вряд ли его могли перетащить куда-то далеко. Да и незачем.
– Привет, – дружелюбно проговорила тварь, удобно устроившаяся в кресле.
Джон осторожно повел плечами: связан и упакован, как рождественский подарок. Та, на кого он охотился, с любопытством его разглядывала и улыбалась. Похоже, наводка была ложной.
– Ты не вампир, – мрачно сказал он.
Тварь пожала плечами.
– Не волнуйся, ответишь на пару вопросов, и я тебя отпущу.
– И не ведьма, – вариантов оставалось не слишком много, и все они были неприятными.
– Хочешь пить?
– Одержимая?
– Любишь загадки? – ласково спросила она. – Я тоже.
Тварь подошла к нему и наклонилась. В вырезе блузки блеснул маленький золотой кулон. Джон попытался рассмотреть его, но не по-женски сильная ладонь взяла его за подбородок и дернула вверх, чтобы он взглянул ей в глаза. Тогда Джон и увидел, что зрачок у нее не человеческий, – вертикальный.
– Ответишь – отпущу, – повторила тварь.
– Вопрос за вопрос, – хмуро отозвался Джон.
– Ты такой милый.
Она резко отступила, на щеке Джона выступили три царапины от ее когтей.
– Что ты?
– Я думаю, вот эта подойдет, – задумчиво произнесла тварь, разглядывая потолок, словно выбирала сказку на ночь. – Итак, у нас есть отец и, скажем, два сына. Оба в смертельной опасности. Спасти можно только одного. Которого? Старшего или младшего?
Она произнесла весь этот бред совершенно без выражения, как задачку из учебника прочитала, и Джон не сразу понял, что от него действительно ждут ответа.
– Я убью тебя…
Улыбка сбежала с ее лица, тварь выглядела… обиженной.
– Ты не понял условий? – спросила она.
– Я убью тебя.
– Я загадала загадку, ты должен ответить или умрешь.
Джон на мгновенье прикрыл глаза и прижался затылком к стене за спиной.
– Ты сфинкс, – устало выдохнул он.
Тварь, склонив голову на бок, с минуту внимательно рассматривала его и вдруг рассмеялась.
– Не эту загадку, Джон.
* * *
Царапины на лице саднили. Джон знал, что галлюциноген уже расходится в его крови, его словно затягивало в клубящуюся муть. «Сфинкс – существо, принимающее облик женщины… – как наяву услышал он монотонный голос Сэмми, – отличительные особенности: по четыре пальца на руках, большой палец противопоставлен, когти сильные, способны разрывать мышцы…»
Сэмми сдул челку со лба и снова уткнулся в тетрадь с вырезками. Посмотрел на карандашный рисунок чудовища и скривился. На страницу упал катышек бумаги, Сэмми, не глядя, отшвырнул его в сторону.
«Отстань».
Второй катышек щелкнул его по уху.
«Дин!»
– Неплохо, – пробормотала тварь, наклонившись к Джону.
«Потовые железы сфинкс вырабатывают вещество, которое вызывает у жертв видения, погружает их в стрессовую ситуацию и обычно приводит к тахикардии и инфаркту. Во время агонии сфинкс разрывает грудь жертвы и съедает ее сердце. В большинстве случаев также съедает печень, иногда высасывает мозг…»
«Сэмми, будешь бургер?»
«Отвали, Дин».
Брат вроде бы неторопливо скатился с соседней кровати, но Сэм не успел отложить тетрадь, – две руки развернули его за плечи и ткнули носом в матрас.
«Придурок!»
Как только хватка ослабла, Сэм вывернулся и кинул в него подушкой.
«Можешь ведь говорить, как человек, – с одобрением отметил Дин, не давая ему подняться. – Только не болтай, когда дерешься…»
В ответ он получил еще один удар подушкой.
«Так бургер или пиццу?» – со смешком продолжил он.
«Пошел ты…» – голос Сэма звучал невнятно из-за одеяла, которое теперь обматывало его голову: еще немного, и Дин спеленал бы его, как мумию.
Дверь в комнату открылась, и братья замерли, оценивая опасность, взъерошенные, вспотевшие и настороженные.
«Почему еще не готовы? – строго спросил Джон. – Через минуту на улице».
«Есть, сэр».
За его спиной шепотом раздалось:
«Девчонка».
«Придурок».
– Интересный выбор, да, Джон? – почти пропела тварь.
* * *
Который из них, Джон, который?
Сыновья ждали его у машины: один вроде бы без дела поглядывал по сторонам, второй присел на корточки и сосредоточенно, словно от этого зависела судьба мира, завязывал шнурок.
Ты ведь не слишком хорошо знаешь своих детей, Джон. Не знаешь, о чем они думают. Чего хотят. Ты ведь так стараешься не узнать, чего они хотят на самом деле… Если бы Мэри была жива…
– Если бы Мэри была жива, она бы прокляла тебя, Джон… Серьезно. А ее призрак тебя не преследует? Или его ты тоже… упокоил?
– Зат-кнись, – с усилием выговорил Джон и беспомощно соскользнул обратно в безумие.
«Есть, сэр?» – Бобби произнес это так, словно в жизни не слышал большей чепухи. – А как они к тебе обращаются, когда просят почитать сказку на ночь?»
Не дождавшись ответа от угрюмо копающегося в моторе импалы Джона, он развернулся и пошел к дому.
«Парни! – позвал он. – Тащите сюда ваши задницы. У меня в холодильнике есть пара бутылок коки».
Двое мальчишек встрепенулись, как стрижи, отволокли дорожные сумки мимо штабелей со старыми шинами к крыльцу и поставили их на нижнюю ступеньку.
«Дин!» – голос Сэма зазвенел от обиды, он попытался оттолкнуть брата, который одним ленивым движением спихнул его рюкзак в пыль.
«Чего ты пищишь?»
«Дурак!»
«Сам дурак».
Сэм поднялся повыше – так он был почти одного роста с Дином, – и ударил брата кулаком в грудь. Тот ухватил его за руки и дернул на себя, но не рассчитал: оба свалились на землю, Дин приземлился мягко, а Сэм, похоже, разбил коленку.
«Эй!» – Дин попытался удержать брата, но тот проворно вскочил на ноги и, не оборачиваясь, убежал в дом.
Искоса взглянув на занятого машиной отца, Дин тяжело вздохнул, подхватил обе сумки и занес их внутрь.
– Что ты говоришь, Джон? Не слышу… – тварь снова приподняла его лицо за подбородок, отвела слипшиеся от пота волосы со лба и осторожно прижала когтем бившуюся на виске жилку.
Джон слабо вздрогнул, попытался отвернуться.
– Сэмми не любит коку, – хрипло пробормотал он.
* * *
Дин покуривает на заднем дворе, когда думает, что отец не успеет вернуться к вечеру, а Сэмми проглатывает по книге за ночь и чересчур этим гордится.
В каждой новой школе Дин грубит учителям и дерется с одноклассниками, поодиночке и со всеми скопом, а Сэм старается быть настолько незаметным, насколько возможно, пока не увлекается чем-нибудь так, как умеет только он, целеустремленно и самозабвенно, будто жить без этого не может.
У Дина между ребрами спрятан вечный двигатель – семья, охота, девчонки, семья, – ему не нужны внешние источники энергии, у Сэма – внутренний барометр, по которому он выверяет степень их семейной ненормальности.
Дин, как черная дыра, легко поглощает и сомнительную еду, и недовольство Джона, и выходки брата. Сэм знает, что его упрямства и желания достаточно, чтобы совершить невозможное.
Дин никогда не подведет. Сэм никогда не свернет с выбранного пути.
– Они хорошие мальчики, – ласково согласилась тварь, – но нужно выбрать, Джон. Сейчас.
Последним усилием Джон отвернулся от нее: там, вдали, его ждали сыновья. Они стояли спиной к нему и, кажется, даже не слышали его шагов по камням. Понемногу до него донеслось стрекотание Сэма, слова вылетали из него так, словно он просто не мог удержаться.
«…Большой каньон формировался на протяжении десяти миллионов лет. Его глубина больше километра, и с каждым годом он становится все глу…»
«Сэм», – имя упало тяжело, а Дин еще и нажал рукой на плечо брата, но тот, как ни странно, не отодвинулся.
Они молча разглядывали огромный каменный лабиринт, лежащий у их ног. Ветер бил в лицо, и чувствовалось, что на мили вокруг нет ни души.
«Круто, да, Сэмми?» – наконец, выдохнул Дин.
Сэм поджал губы и кивнул.
Дин больше ничего не прибавил. Он обернулся, услышав, как кто-то приближается, и Джон неловко замер, – ему почему-то до боли хотелось запихнуть своих ребят в импалу и уехать, куда глаза глядят…
В этот момент земля мягко, как желе, качнулась, и трещина мгновенно – так ребенок ломает сухое печенье, – рассекла утес. Сердце бешено застучало, перекачивая кровь; внутри все задрожало от адреналина, как во время охоты. Джон метнулся вперед и успел схватить сыновей: Дина – левой рукой, Сэма – правой. Они двумя живыми маятниками раскачивались над пропастью, а далеко под ними с гулом ворочался поток Колорадо.
«Я держу вас! Держу!» – заорал Джон.
Спина словно разрывалась на части, Дин и Сэм трепыхались в пустоте, как рыбешки, вытащенные из воды, и норовили выскользнуть из его захвата.
«Не двигайтесь!»
Дин понял раньше. Он замер и посмотрел вверх на отца, глаза в глаза.
Сэм все еще пытался опереться ногами на какую-нибудь выемку в скале. Джон на миг потерял контроль над собой, и вдруг ему стало очень – до ужаса – легко.
Дин забился в его руке как бешеный.
«Я бы удержал его! Я бы удержал!..»
Джон почувствовал, как задыхается, что-то больно дергало под лопаткой.
– Не помню, я тебе говорила про три попытки? – облизнувшись, спросила тварь.
Воздух был сухим и колким от поднявшейся после обвала каменной крошки и песка. Джон свесился в пропасть, в руках он сжимал запястья сыновей. Он не мог вытащить их, не мог пошевелиться, не мог вздохнуть полной грудью, мог только молиться о помощи.
В Сэма он вцепился насмерть, так, будто хотел пальцами пронзить его предплечье насквозь. Дин крепко держался за него, его взгляд метался между отцом и братом.
«Попробуй подтянуться и выползти наверх», – шепотом, потому что иначе он бы сорвался в крик, скомандовал Джон.
Дин на мгновенье закрыл глаза и виновато поморщился.
«Я вывихнул другое плечо», – нехотя признался он.
Джон выругался.
Сэм попытался ухватиться за отца второй рукой, но соскользнул.
«Не дергайся, Сэм», – прорычал Джон, едва переводя дыхание.
В голове было пусто, грудь раздирала тупая боль, Джон просто лежал на краю расселины и держал своих сыновей... пока у него хватало сил.
«Я бы на твоем месте бросил, ковбой. Ты ведь знаешь, что все это ненастоящее?..»
Джон ни разу не слышал этот голос, он не мог обернуться и посмотреть, но он знал, что у мужчины за его спиной желтые глаза. Боковым зрением он увидел расплывчатую тень, вставшую на самом обрыве и взглянувшую вниз. Раздалось печальное цоканье языка, в провал упало несколько камешков.
«Хотя… мы же оба знаем, что ты не отступишься…. Ты такой упрямый, Джон, – рассудительно продолжил Желтоглазый и внезапно заорал: – Слишком упрямый, чтобы пожертвовать хоть чем-нибудь!»
«Папа?» – прошептал Сэм.
«Ты как эти долбанные современные суки. Хочешь «сделать карьеру» и вырастить хороших детей. Так вот, Джон, – так не бывает!»
Похоже, демона слышал только он один.
«Давай, Джон, – Желтоглазый несильно пнул его ботинком в бок. – Если не можешь бросить обоих, брось одного. Мне надоело ждать… Как это у вас говорится?.. Время – сберегать, и время – бросать… ».
Джон рывком попытался поднять сыновей. Напрасно, только еще сильнее закололо в спине.
«Хватит, Джон, – с укоризной протянул демон, – ты же понимаешь, что здесь нет ничего нового. Ты все время бросаешь их. Просто в этот раз… менее фигурально».
Джон захрипел от ярости и бессилия. Он скорее ощутил, чем увидел, как вдруг что-то изменилось.
«Дин?»
Дин отпустил его, и теперь только Джон отчаянно стискивал его ладонь.
«Дин. Не смей, – сквозь зубы выдавил из себя Джон. – Это приказ».
Сын мельком взглянул на него и сосредоточенно оттолкнулся ногой от скалы.
Джон закричал.
– Некоторые дети слишком быстро взрослеют, да, Джон?
* * *
Третьей попытки не было – тварь солгала.
Джон падал, и падал, и падал, пока все вокруг не заволокло белой мутью.
– … блять, – с чувством произнес мужской голос.
* * *
– Идиот! – тварь приняла образ небритого мужика в кепке.
– Бо-бби, – запнувшись, выговорил Джон.
Его вырвало.
– Сукин сын.
К губам прижалась фляжка с водой. Джон, захлебываясь, сделал несколько больших глотков.
– Хорош, – проворчал Бобби, помогая сесть прямо. – Оставь что-нибудь для демонов.
В подвале по-прежнему горел свет, только в кресле уже никого не было, под столом неподвижно лежало тело.
– Что с ней?
– Серебряная пуля в сердце.
– А как…
– Сэм позвонил.
– Дин?
Бобби закинул руку Джона себе на плечо и с трудом поднял его на ноги.
– В порядке. Сейчас уже, наверно, с Сэмом.
Ноги Джона не слушались. Он чувствовал себя как солдатик из набора «Собери сам», куда не доложили какую-то важную деталь.
– Что с ним?
– Попался с фальшивыми правами. Как ребенок.
Бобби усмехнулся, помог Джону подняться по ступеням и прислонил его к косяку двери.
– Стой здесь, сейчас подгоню машину. Оставил у соседнего дома, не хотел, что она услышала. Сейчас поедем… где ты там остановился?
Джон не ответил, глубоко вздохнул и потер виски руками: руки дрожали.
Бобби смерил его изучающим взглядом и подошел поближе.
– В норме? – спросил он.
Джон кивнул, – у Бобби появилось подозрение, что он просто не мог держать голову прямо.
– Стой здесь, – повторил он, наблюдая за попытками Джона встать ровно, – не дергайся, я потом вернусь и сожгу ее... Знаешь, как говорят: всему свое время, Винчестер.
Спасибо ))
Я отнесу) честно. Теперь созрела
Сквозь шум воды Дин слышит какой-то странный звук, словно кто-то включил на полную громкость фильм ужаса в тот момент, когда главная героиня видит монстра и визжит так, что чуть окна не лопаются.
Он выламывается из душа, обматывается полотенцем, открывает дверь, придерживая за спиной фляжку, в которой вместо шампуня плещется святая вода, – и все это мгновенно, без раздумий, тело само знает, что делать.
В комнате разворачивается немая сцена. Молли лежит на кровати, цепко удерживая одеяло у груди, будто оно может ее от чего-то защитить. У входа в номер стоит здоровый бородатый мужик с армейским мешком за плечом. Оба они уже вдоволь насмотрелись друг на друга и теперь буравят взглядом Дина.
– Кто это? – спрашивают они в один голос.
Дин рассмеялся бы, если бы сам не стоял в одном полотенце перед отцом и подружкой-на-ночь.
– Привет, пап, – выдавливает он из себя.
– Я лучше оденусь, – бормочет Молли, но на нее уже никто не обращает внимания.
– Где Сэм? – спрашивает Джон.
– С Бобби. Ты же сам сказал ехать с ним.
– Я приказал ехать вам обоим.
Дин с глупым видом ерошит волосы на затылке.
– Я думал, ты имел в виду только его.
Рука Джона так и зудит: хочется со всех сил швырнуть заплечный мешок в угол и сделать что-нибудь с сыном. А потом его накрывает чем-то холодным – страхом?
В это время Дин пожимает плечами и косится на голую спину Молли.
– Мне почти пятнадцать, – ухмыляясь, говорит он, словно это должно все объяснить.
– Тебе четырнадцать! – выдавливает из себя Джон мысль, которая оглушила его минуту назад.
– Тебе четырнадцать? – эхом переспрашивает Молли, продвигаясь к двери.
Дин закатывает глаза.
Джон молча шагает в сторону, уступая дорогу уходящей девушке, и закрывает дверь.
– Я проверил, – скороговоркой произносит Дин. – Она просто девчонка, ничего сверхъестественного... – и при этих словах на его лице вдруг появляется шалая улыбка.
Джону не хочется знать, о чем думает его сын.
Он аккуратно ставит мешок у заправленной постели, снимает куртку и идет в ванную.
Дин использует это время, чтобы натянуть штаны.
Джон возвращается и не может себя заставить посмотреть на сына.
– Ты... ты знаешь о предохранении? – откашлявшись, наконец, спрашивает он.
Теперь Дин отворачивается.
– Нам... э-ээ... обязательно об этом говорить?
Джон вздыхает с облегчением.
– Нет. Но если ты захочешь...
– Я все понял, – тут же перебивает его Дин.
– Ладно, – кивает Джон.
– Ладно, – кивает Дин в ответ.
Им этого достаточно.
На самом деле, ему невредно иногда напоминать, что он отец, и что кроме защиты от сверхъестественного детям нужно просто внимание
Сэм стоит рядом с усаженным на стул отцом и наблюдает, как Дин четким сильным движением расправляет простынку и кладет ее на кровать. Аккуратно подтыкает лишнюю длину у изголовья и по бокам, – отец давно научил их, как правильно стелить постель. Двумя резкими хуками Дин взбивает подушку, как боксерскую грушу. Встряхивает одеяло, укладывает его сверху и поворачивается к Сэму.
Дин молчит, он словно уходит куда-то далеко, закрывается и действует на автомате. Нет, сначала он вытаскивает Сэма из горящей развалюхи, которую облюбовал призрак, возвращается за отцом и садится за руль импалы, в гостиничном номере кидает Сэму мазь от ожогов и загоняет отцу сквозь грудину в сердце шприц с адреналином, а затем на автомате стелет постель.
Сэм осторожно поддерживает отца с одной стороны, Дин – с другой. Вместе они укладывают его в кровать и прислушиваются к тишине в номере. Отец дышит.
– Я в норме, – еле шепчет он. И повторяет: – Никаких больниц.
Сэм считает пульс у него на запястье.
Брат разворачивается и идет к двери.
– Ты куда? – Сэму слишком страшно, чтобы удержаться от вопроса.
Дин медленно оглядывается на него, на лице такое выражение, какое обычно появляется, когда отец орет на него из-за ошибок – пустое, как у робота.
– За лекарством, – наконец, отвечает он.
Сэм знает, что брата не будет ближайший час. За это время он найдет дежурную аптеку и девчонку посговорчивей. Вернется уже самим собой, проверит, как отец, и расскажет парочку пошлых анекдотов, пока тот не проснется.
Так все и происходит.
Сэм почти вырубается в тот момент, когда Дин падает на соседнюю койку.
– Хорошо хоть, в школу не надо, – неразборчиво бормочет брат, и Сэма вдруг начинает трясти от смеха.
Он резко выдыхает и закусывает угол подушки. Ему еще нужно выспаться.
– Дин, а папа сердится?
– Нет, Сэмми.
– Он назвал меня «Сэм». Он всегда так делает, когда сердится.
– Он не сердится. Он просто хочет, чтобы ты его послушал.
– Но я не хочу слушаться.
– Тогда, может и сердится.
– Почему?
– Потому что ты уже слишком большой, чтобы бегать без трусов по пляжу.
– А раньше я бегал, и он не злился.
– Раньше тебе было три, а теперь уже четыре.
– А на прошлой неделе?
– На прошлой неделе мы были на диком пляже, там никого, кроме нас, не было.
– Значит, нельзя, когда кто-то есть?
– Ага.
– Кроме тебя и папы?
– Да, Сэмми.
– А почему?
– Потому что взрослые так не делают.
– А одна девочка на пляже показывает, если показать свое.
–Ну и что. Все равно взрослые так не делают.
– Почему?
– Ну… это типа личное.
– Как папин пистолет, про который никому нельзя рассказывать?
– Точно, Сэмми. На пляже держи свой пистолет при себе. А то получишь по заднице.
– …
– Эй, ты плачешь что ли?.. Сэмми, не плачь.
– Я не плачу.
– Да?
– Я не плачу. Хочу на дикий пляж.
– Спроси папу.
– Он сердится.
– Да не сердится он. Пойди и спроси.
– Ладно.
– Сэмми, погоди… А где та девочка?
Просто бегал у меня по пляжу один голопопик, причем уже взрослый достаточно, вот и навеяло))
– Скоро. Спи, Сэмми.
Сэм, неугомонная пятилетка, ворочается в кровати с боку на бок, а потом садится, подтягивает к себе колени, и обхватывает их руками.
Дин возится с форточкой, открывает ее и как обычно устраивается на подоконнике. Здесь, у пастора Джима, он не чувствует опасности.
– А если не вернется? – спрашивает Сэм.
Отец должен был приехать два дня назад, но не приехал и даже не звонил.
Дин хмурится: сидя неудобно лазить по карманам, – и наконец, нащупывает зажигалку, прикуривает.
– Заткнись и спи, Сэм.
– Не хочу.
Дин смотрит на улицу. Там темно, накрапывает мелкий дождик, пусто, словно все вымерло.
– Дин.
Не дождавшись ответа, Сэм слезает с постели и подходит к брату.
– Ди-иин.
Он поворачивается и выдыхает дым Сэму в лицо. Тот отшатывается в сторону и смешно морщится.
– Фу…
– Отвали уже.
Сэм походя пихает брата и шлепает босыми ногами обратно к кровати. Дин мигом соскакивает с подоконника, с силой толкает Сэма на матрас и молча возвращается к окну.
– Дурак, – гундосо бормочет Сэм откуда-то из-под одеяла и подушки, в которые он зарылся, как в нору.
Дин с сожалением смотрит на дотлевающую сигарету. На подоконнике, где он ее бросил, виден грязный след от пепла. Прислушиваясь к звукам за спиной, – Сэм больше не шевелится, – Дин выбрасывает окурок в окно, плюет на серое пятно и сосредоточено размазывает грязь.
В спальне все так же тихо.
Дин забирается в свою кровать, привычно переворачивается на живот и вздыхает. Под подушкой ничего нет, простыни не пахнут отбеливателем, в углу на тумбочке вверх колесами лежит игрушечная машинка, и только стены в этой комнате не голубые, а светло-серые. Ему здесь не нравится.
Сэм тоже вздыхает и поворачивается к нему. В темноте, завернувшийся в одеяло, он похож на закуклившуюся гусеницу.
– Он ведь не может, как мама… – Сэм так и будет терпеливо обкусывать листик, пока не доберется до сердцевины.
Дин резко вскидывается, сердито сбрасывает покрывало с постели и уходит к окну. Пол холодный, снаружи тянет влагой, слышно, как мерно тикают часы. На улице по-прежнему никого нет.
– У меня конфеты есть. Будешь? – переждав немного, осторожно предлагает Сэм.
Закрыв форточку, Дин медленно, словно нехотя, возвращается к брату и садится у него в ногах.
На ладони Сэма – слипшиеся фруктовые леденцы.
– Стырил?
– Угостили, – обиженно отзывается тот.
Дин небрежно забирает разноцветный комок, отковыривает дольку и бросает оставшееся обратно.
– Спи, Сэмми. Отец нам всыплет, если будем зевать на тренировке.
Сэм перекатывает леденец за другую щеку и падает на подушку. Дин тоже ложится. Во сне время летит быстрее.