Глава 5. Восьмой орден

[so clumsy]

Зимний Излом против обыкновения встречали в море. В конце Осенних Волн с верфей Карады сошел заказанный Марко и оплаченный золотыми велами бриг – «Настойчивый». Было решено испытать его, не дожидаясь весны, и, хотя первое плавание немного затянулось, корабль показал себя молодцом. Уже на обратном пути им встретились мориски, плывшие под черно-зеленым флагом Агирнэ, и теперь за «Святой Агатой» следовал не только «Настойчивый», но и захваченная шебека, названная «Северянкой». Пусть ей и требовался небольшой ремонт, три судна уже были силой, с которой стоило считаться.
В кают-компании флагмана, где собралось все командование, было непривычно тесно. На стол подали лучшее из запасов, хранившихся в трюме, вино из сундука Марко было встречено одобрительным гулом, а продукт перегонного куба брата Густава, поначалу принятый с опаской, вскоре вызывал общую похвалу. Крепкий, как и все северные напитки, и мягкий, «с благословления святого Танкереда», как говорил монах, он показался Дику знакомым и вызывал в памяти надорский замок, густые туманы и треск поленьев в камине Большого зала. Теперь все это жило лишь в его мыслях… Дик отставил бокал, опасаясь захмелеть.
– За успешное плавание! – предложил тост Марко.
– Следующее будет не хуже, господин адмирал! – громко воскликнул капитан «Настойчивого», приятель Марко по морскому училищу, Леоник Ватис.
Дик заметил, что квартермастер «Святой Агаты» поморщился. Суеверный, как все моряки, Фалько Имельди не любил бросать слова на ветер. Правду сказать, к новому капитану пока приглядывались: Дику он чем-то напоминал придворных, поспешивших съехаться ко двору Альдо и сбежавших на следующий день после его гибели, но он верил в выбор Марко.
В самый разгар застолья празднование прервал стук в дверь. Квартермастер выслушал доклад вахтенного и попросил разрешения откланяться.
– У нас необычный улов, господин адмирал, какой-то бедолага дрейфовал, держась за сломанное весло, – недовольно произнес он. – А места тут нехорошие.
– Почему? – брат Густав смаковал «Черную кровь». Доброе вино он пил с тем же отрешенным видом, что и воду, не пьянея и не становясь болтливей. Его чуткий нос улавливал все грани аромата, которые сообщали об удачном урожае 392 года Круга Скал.
– Здесь неподалеку каторжная тюрьма – Зиндзлари. Скорее всего, спасли того, по кому веревка плачет.
– Кому суждено быть повешенным, не утонет, – отвлеченно заметил монах.
Он осушил свой бокал и со вздохом встал на ноги.
– А все ж таки, во имя святого Танкреда, нельзя ему отказать в утешении.
«Зиндзлари» – слово звучало, как скрип натянутого каната, как свист хлыста. Перед глазами возникла уютная каюта, в которой при пособничестве двух гайифских пиратов Дик из герцога Окделла превратился в безымянного и беззащитного изгнанника. Кровь бросила ему в голову.
– Вы не можете знать наверняка! А если это просто несчастный, которому не повезло?
Вслед за квартермастером и братом Густавом он вышел из кают-компании и поднялся на палубу. Прохладный ветер остудил его лицо, словно призывая держаться осторожней. Солнце почти зашло, его лучи напоследок расцветили белоснежные паруса нежными закатными бликами. У грот-мачты, неподалеку от грузового люка, скорчился, трясясь от холода, мужчина в мокрых лохмотьях.
– Не погубите, не погубите, не погубите… – казалось, при виде начальства, он совсем потерял голову и забыл другие слова.
Имельди нетерпеливо кивнул, и вахтенный отвесил спасенному легкую пощечину. Тот замолчал, заозирался по сторонам, будто только теперь понял, где находится, и попытался встать на ноги. Вид у него был жалкий, как у тощей полуутопленной крысы.
– Назови себя, – приказал квартермастер.
– Жак Брезье, ваша милость, – дрожащим голосом отозвался он.
– Талигоец, – Имельди не спрашивал, а утверждал.
– Как ты здесь оказался? – вступил Дик.
– Я… мы… мы плыли в Агарис, ваша милость, попали в шторм, и нас отнесло в сторону… А потом в бот попала молния, он загорелся. Сам не знаю, как выжил, – лицо Брезье исказилось, будто он едва удерживался от рыданий.
– Плыли в Агарис, говоришь? – по знаку квартермастера вахтенный обнажил его предплечья, и каждый мог разглядеть следы от кандалов на запястьях.
– Сдается мне, плыл ты с дружками на лодке, украденной у какого-нибудь несчастного рыбака, куда глаза глядят, да перессорились по пути, и тебя, как балласт, выкинули за борт.
Брезье переводил затравленный взгляд с одного лица на другое. Внезапно решившись, он бросился к ногам Дика.
– Спасите, ваша милость! Святым Аланом заклинаю, будьте милосердны!
Дик невольно подался назад, испытывая жалость пополам с брезгливостью к ползающему перед ним человеку.
– Прекрати, – сурово произнес он. – За что тебя отправили в Зиндзлари?
– Ваша милость, клянусь святым Аланом, я не убивал и не крал, я простой слуга. Моего господина схватили, будто бы он выведывал что-то, а меня заодно с ним. Я не виноват, ваша милость, спасите меня!
Фалько Имельди перехватил взгляд Дика и поморщился, но не отказал в молчаливой просьбе.
– В трюм его, – приказал он со вздохом. – Позже решу, что с ним делать.
– А вы, и верно, вылитый святой Алан, господин Найтон. Хоть икону пиши! – со смешком проговорил присоединившийся к дознавателям капитан «Настойчивого». – В нашей церкви в Кирке была его икона, ее особо чтили служивые…
Не желая отвечать, Дик лишь пожал плечами.
– Сразу видно, что вы, господин Вадис, не бывали на севере, – неожиданно вмешался брат Густав. – Святой Алан наших, северных, кровей. Там таких, как он с виду, немало.
– Как скажете, брат, – улыбнувшись, согласился Вадис. – Я не ходил севернее кагетского Хисранда. Даст Создатель, еще увижу новые берега.
Тем временем Дик отошел к планширу, наблюдая за тем, как зимнее солнце исчезало в море.
– Возьмете его к себе на «Северянку»? – не сомневаясь в ответе, спросил подошедший Имельди.
Дик кивнул.
Квартермастер не стал давать советов, а вместо этого спросил:
– Вам хватает призовой команды?
После захвата на шебеку перешло двадцать пять человек, меньше необходимого, но новых матросов взять пока было негде.
– Справляемся, – коротко произнес Дик. – Спасибо вам, господин квартермастер.
– Сочтемся, – так же коротко откликнулся Имельди. – Пора бы нам вернуться к адмиралу.
– Идите, я догоню вас.
Дику хотелось побыть одному, но он почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной и раздраженно обернулся.
– Не желаете, ваша светлость? – негромко проговорил брат Густав, протягивая ему фляжку.
Дик потянулся за ней и замер на полпути. Монах вздохнул и почти вложил сосуд ему в руку. Он встал рядом, глядя на спокойное море. Дик молча отхлебнул из фляжки и отдал ее хозяину.
– Вы ведь никогда не спрашивали, ваша светлость, откуда я родом, – произнес брат Густав. – А я из-под Роксли. Ох, и скучаю я по нашим местам…
Видя, что собеседник не отвечает, танкредианец не обиделся, а лишь слегка усмехнулся.
– Знавал я вашего батюшку, ваша светлость. Ну, то есть не лично, конечно, кто я и кто герцог Окделл?.. Я был с войском при Ренквахе, а потом через болото, тропочками вдоль Рассанны, выбрался с теми, кому посчастливилось выжить, добрел до Алата, а там и до Агариса. И вот я, священник, видевший, как погибли мои братья от рук черноголовых, и вы, ваша светлость, плывем на гайифском корабле, навстречу неизведанному…
– Зачем вы мне об этом говорите?
– Возьмите меня на «Северянку», господин Найтон.
Дик изумленно взглянул на монаха.
– Это решать не мне, а адмиралу… Отчего вы хотите перейти на шебеку?
– Хочу вернуться с вами домой, когда настанет время.
Дик посмотрел на брата Густава, на его прищуренные глаза и растрепанные ветром светлые жесткие волосы, а затем перевел взор на горизонт за его плечом, скрывающий собой север.
Надор был там, за сотни хорн от него, и в то же время так близко, что щемило сердце. Дик помнил, как впервые сознательно пил, чтобы напиться, когда, выбравшись из песков Зегины, услышал последние вести из Талига. Он узнал, что Алва стал регентом при малолетнем Карле IV, что большинство из тех, кто пришел с Альдо и не успел сбежать или переметнуться на другую сторону, были казнены, что его герцогство отошло короне и было предназначено в приданое дочерям королевы, которую он убил в приступе ярости такой же сильной, каким было его нелепое, смешное преклонение перед ней.
Это были его земли, его скалы, луга и реки, его замшелый замок, охотничьи угодья и заброшенные каменоломни, его горные поля цветущего клевера и стада овец под охраной чутких надорских сторожевых, его зимние туманы и летние кисло-сладкие ягоды, его печальные песни под лютню и танцы искр в пылающем очаге, его мать и сестры… Его люди, населявшие небольшие, разбросанные в лощинах, деревушки. Пусть они и были чернью, но они служили ему, его отцу и многим-многим поколениям его предков, – грубые, обнищавшие, грязные, они были такой же частью Надора, как и сам Дик. И погибли вместе с Надором по его вине.
– Я никогда не вернусь в Талиг, – твердо сказал он.
– Как знать… – было похоже, что брат Густав вот-вот произнесет подходящую строку из Эсператии, но его прервал вахтенный.
– Господин Найтон, вас вызывает адмирал.

* * *
Дик никогда еще не чувствовал себя таким потерянным, как когда оправился после блужданий по морисской пустыне и немного освоился на «Святой Агате». Он подолгу без дела стоял у подветренного борта корабля и удрученно размышлял о том, что ему делать дальше. Для всего мира герцог Окделл был мертв, а сам Дик, всегда твердо веривший, что место Повелителя Скал – подле Ракана, истинного короля Великой Талигойи, остался не у дел. Судьба жестоко подшутила над ним, сохранив ему жизнь, но лишив будущего.
Как-то к нему подошел капитан фрегата и без предисловий предложил: «Господин Найтон, я вижу, что вы не робкого десятка, раз выжили там, у черноголовых, а я не такой трус, чтобы оставить безнаказанной гибель Иннасио. Я собираюсь вернуться и спалить к Леворукому их порт – Тар. Вы пойдете со мной?»
Дик пошел и ни разу с тех пор не пожалел.
Коротко постучавшись, он открыл дверь адмиральской каюты. Стол был привычно завален бумагами и картами. При свете свечей Марко подравнял стопку листов и прижал ее тяжелым пресс-папье.
– Что ж, еще шестнадцать дней, если погода не ухудшится, и мы – в Караде. Отец должен ждать нас там, надеюсь, ему удалось выправить нам разрешение на новый поход.
– Разве было недостаточно заплачено за согласие адмирала имперского флота?
– Разрешение на приватирство не подходит, Дикон. Дело серьезное, нам нужно дозволение его величества… а этого непросто добиться.
Губы Дика тронула улыбка.
– Мы ведь все равно сделаем, что задумали.
– Разумеется, – живо ответил Марко. – У нас три корабля, и у отца найдутся знакомые, которые пожелают снарядить нас за долю в будущей добыче. Но честь открытия должна принадлежать Гайифе, поэтому так важно, чтобы его величество взял нас под свое покровительство. Кстати, ты видел наш новый вымпел?
В царившем на столе беспорядке Марко безошибочно нашел и передал Дику бумагу с начерченным твердой рукой рисунком в виде розы ветров или, может, восьмиконечной звезды.
– Это брат Густав предложил. Немного похоже на розы на имперском гербе. Что скажешь?
– Скажу, что больше похоже на эсперу, только восьмиконечную.
– Верно, – Марко улыбнулся. – Брат Густав говорит, что святой Адриан создал эсперу как символ семи орденов: Славы, Знания, Милосердия, Истины, Домашнего Очага, Чистоты и Справедливости. А мы – восьмой орден.
– Орден кощунников, по-видимому?
– Наверняка. Но брат Густав предложил орден Исканий, и, должен признаться, мне это больше по душе.
– И что же мы ищем? – Дик хотел спросить насмешливо, но отчего-то получилось безрадостно.
Марко посмотрел ему в лицо.
– Лучшего мира. Он ведь лежит где-то за морем и ждет тех, кто осмелится рискнуть.
Впервые с тех пор, как этим вечером растревожили воспоминания о доме, глаза Дика потеплели.
– О чем ты пишешь сейчас?
Записки Марко о разных странах разрослись непомерно. В каждом порту он собирал различные истории и аккуратно переносил их на бумагу, уверяя, что его труд будут читать все от мала до велика.
– Мне рассказали об одном странном народце – мараяках, – населявшем когда-то остров Закатной кошки в Устричном море: там у всех людей головы были повернуты задом наперед, и ходили они, пятясь, представляешь? Их всегда было немного, а последние погибли много лет назад будто бы от того, что, глядя назад, не увидели обрыва и сорвались в море.
– Охота же тебе тешить себя этими сказками, – покачал Дик головой, словно говорил с несмышленышем.
Подражая придворным щеголям, Марко заложил руку за спину.
– Пусть вы и стали мне, как брат, Ричард, но это не дает вам права высмеивать мое детище.
Наверное, в любой другой день Дик не обратил бы на эти слова внимания, но сегодня все наводило его на мысли о Надоре.
– Ты не должен называть меня братом, – не подумав, проговорил он.
Марко удивленно взглянул на него, а потом нахмурился.
– Герцог Окделл не желает иметь ничего общего с бастардом проэдр-конхессора?
Раньше Дик сам бы вызывал на дуэль любого за те слова, что нечаянно вырвались у него. Хорошо еще, что его друг был гораздо рассудительней, чем он.
– Нет!
Сбивчиво, перескакивая с одного на другое, он попытался рассказать о том, о чем молчал раньше: о буре в морисской пустыне, о встрече с астэрой, назвавшей его кровь проклятой, о семье и близких, расплатившихся за его ошибки…
– За необдуманные слова платишь дороже всего. Никогда себе не прощу, если с тобой что-то случится.
– И ты говоришь мне, что я тешу себя сказками, – недоверчиво произнес Марко. – Дикон, когда мы нашли тебя, ты умирал. Ты бредил!
– Я знаю, что видел.
Резкий тон Дика не обидел Марко. Он посмотрел на друга с новым интересом.
– Почему же ты раньше об этом не рассказывал? – вроде бы шутливо спросил он и, увидев смущение, убедился в правоте своей догадки. – Помнится, кто-то мне говорил, что астэры склонны щедро одаривать своих избранников… Или это из Дидериха, а, Дикон?
Тот не нашелся с ответом.
– Мне пора возвращаться на «Северянку», – проговорил он, наконец.
– Оставайся.
– Нет, пора.
Дик поднялся на палубу, подождал, пока гребцы спустятся в шлюпку и с удивлением увидел Брезье, которого привел вахтенный, – он успел про него забыть. Ему не хотелось говорить, и весь путь до шебеки прошел в молчании.
На корабле он передал приказ Марко держаться прежнего курса и направился к себе. За его спиной раздался умоляющий голос.
– Дозвольте послужить вам, ваша милость!
Дик уже и не помнил, когда ему помогал личный слуга.
– Приступите завтра, Брезье. Сегодня ваша помощь не потребуется.
Он вошел в каюту, которую раньше занимал кто-то из морисских командиров. В самом начале Дик велел убрать все, что напоминало о ее прежнем владельце, и раздал отличившимся при захвате судна наиболее ценные вещи. Теперь о былой роскоши свидетельствовала лишь тонкая резьба сундука и темно-красное с черным узором покрывало на кровати, – родовые цвета превращали эту комнату в подобие дома.
Дик медленно стянул сапоги и, не раздеваясь, лег на постель. После всех перипетий дня ему казалось, что он не уснет, но он провалился в тяжелый сон, едва его голова коснулась подушки. Последнее, о чем он подумал, перед тем, как закрыть глаза, были те люди с вывернутыми головами, о которых рассказывал Марко. Возможно ли, что они все-таки существовали? Разве не таким был он сам, да и все Люди Чести, верившие, что все лучшее осталось где-то в прошлом? Они так пристально вглядывались в глубь времен, что не замечали глупостей и подлостей, творившихся на их глазах. Как и пророчил когда-то Алва, их гибель, как и гибель мараяков, была предопределена.

* * *
Караду от Паоны отделяло меньше десяти хорн хорошего тракта, иначе говоря – всего два дня неспешного пути. Но хотя столицу и называли жемчужиной гайифской короны, а Карада была всего лишь портовым городом, именно здесь, а не в завязшей в строгом церемониале Паоне, бил пульс империи. В устье Полтука день и ночь стучали, пилили, конопатили: карадские верфи, – огромный людской муравейник, – не затихали ни на минуту. В порту, защищенном большим надежным фортом, стояли суда, прибывшие со всех краев Золотых Земель: от Ардоры до Норуэга. От ратушной площади к морю шла улица с самыми богатыми домами – здесь жили купцы, здесь же квартировал эмпориос, представитель императора, управлявший всеми торговыми делами Гайифы и получавший баснословные прибыли от всех сделок, особенно от продажи сакотты.
С прибытием в Караду проэдр-конхессора, главного советника его величества Дивина, эмпориос с радостью уступил ему свой дом, где Петр Тагрин расположился так, словно предполагал задержаться в городе надолго. Комнаты первого этажа он предложил сыну, но Марко дорожил своей свободой и предпочел остановиться в трактире «На якоре» по соседству с Диком. Его комнаты выходили на улицу, а комнаты Дика – а во двор, поэтому по утрам, когда базилика святого Игнатия распахивала свои двери для прихожан, пришедших к заутрене, бас ее колоколов звучал приглушенно: можно было накрыться плотной подушкой и вернуться в объятья сна.
Как обычно, в первые дни на суше казалось, что делам не будет конца: постоянно приходилось к кому-то ехать, о чем-то договариваться, отбиваться от назойливых расспросов и раздавать обещания о будущих встречах. Неделю спустя жизнь понемногу стала входить в свою колею, и Дик, наконец-то, смог позволить себе выспаться всласть, не спеша пообедать в общем зале на первом этаже, послушать, о чем толкуют прочие постояльцы и посетители, привлеченные домашней стряпней умелой поварихи.
Говорили, в основном, о ценах на соль, без которой невозможно было бы сохранить ни один улов, и о теплой, дождливой зиме, предвещавшей раннюю весну и добрый урожай. Дик запил обед белым вином, вежливо кивнул хозяину и поднялся к себе, где его уже ждал Брезье.
– Сударь, ваше приказание выполнено, – улыбаясь, проговорил тот, указывая на шляпу и плащ разложенные на постели.
До обеда Дик велел почистить одежду перед поездкой к проэдр-конхессору: отец Марко просил их этим вечером быть у него.
– Благодарю, – он заметил смущение на лице слуги. – Вы что-то хотели?
– Да, сударь, ваша милость, если позволите… разрешите мне отлучиться на службу в честь святого Иакова, именем коего меня назвала матушка?
– Разумеется. Можете быть свободны до утра.
Брезье рассыпался в благодарностях и торопливо покинул комнату.
Дик присел к столу, покрутил в руках вчерашнюю записку Марко, в которой тот сообщал о просьбе отца, и небрежно отложил ее в сторону. Его письменные принадлежности стояли нетронутыми: писать Дику было некому, а от привычки заносить на бумагу дурно срифмованные строки он давно избавился сам.
Выйдя на середину комнаты, Дик привычно поправил перевязь для шпаги, – тяжелый эфес качнулся под левой ладонью, – накинул плащ и надел шляпу. За окном моросил дождь, улицы утопали в грязи, но идти было недалеко.
В книжной лавке «Павлинье перо» его знали и встретили, как дорогого гостя, – Дик всегда был щедр с хозяином. Мэтр Каос торопливо выбрался из глубины пыльного помещения и раскланялся с посетителем.
– Господин Найтон, добро пожаловать! Давно же вас не было видно, уже не чаял дожить до нашей встречи.
– Вы крепки, как карадская сосна, мэтр, – улыбнулся Дик.
Старичок дробно рассмеялся.
– И то верно. Но я все равно ждал вас. Ох, и загадали вы мне загадку в прошлый раз…
– Неужели нашли?
– А как же, – глаза букиниста сияли от удовольствия.
Он поманил Дика за собой в комнату за прилавком, где хранились самые ценные приобретения.
– Прошу, господин Найтон, – как бравый солдат, выполнивший свой долг, мэтр Каос горделиво выпрямил спину.
Дик осторожно взял в руки тоненькую книгу в простом переплете. На титульном листе значилось: «Искусство поединка», сочинение маэстро Алехандро Бенальмейды, переведенное и дополненное Зеоном Зелотисом». На мгновенье Дику показалось, что он вот-вот услышит насмешливый голос командира гвардии нар-шада Зегины, в воздухе повеет шадди и пряностями, зазвучит вдали чужая певучая речь… Крепко сжав книгу в руке, он потянулся за кошелем.
– Вы очень добры, – удивленно проговорил старик.
– Вы заслужили, мэтр.
Вернувшись к себе, Дик присел на подоконник, чтобы поймать тусклый дневной свет, раскрыл книгу и погрузился в мир фехтования.

* * *
– Ах, молодость, молодость… – со смешком приветствовал Петр Тагрин сына и его друга, слегка опоздавших к назначенному времени.
Несмотря на возраст, – Марко говорил, что, когда он родился, отцу исполнилось сорок три года, а в пятьдесят шесть он дал жизнь Иннасио, – проэдр-конхессор выглядел полным сил и идей балагуром, любителем вкусной еды и тонких вин. Однако подспудно чувствовалось, что лучше раздразнить дикого морисского льва, чем вызвать неудовольствие первейшего сановника Гайифы. Как-то в ночной вахте Фалько Имельди рассказал Дику, что врагов у Петра Тагрина нет, потому что последний, кто осмелился пойти против него, занемог после ужина во дворце проэдр-конхессора и той же ночью был отпет кардиналом Гайифы Андроником, также присутствовавшем на торжестве.
Однако сидя за столом с его высокопревосходительством не хотелось думать о мрачном. Он ярко и просто, не чинясь и не пренебрегая шуткой, говорил о вещах, самых обычных, умея повернуть их неожиданной стороной. Дик начинал понимать, почему он пользовался неограниченным влиянием на императора Дивина.
После ужина, за которым им составили компанию еще несколько приглашенных, они втроем перешли в библиотеку, где могли побеседовать, не опасаясь посторонних ушей.
– Что вы скажете об этом вине? – Петр Тагрин легко качнул бокал за ножку, наблюдая за игрой цвета.
– Отменное вино, отец, – учтиво ответил Марко.
Проэдр-конхессор бросил на сына взгляд, говоривший, что притворная вежливость его не обманула, и вздохнул.
– Только с годами начинаешь по-настоящему ценить некоторые вещи.
– Не упрекайте нас за то, что мы не обладаем вашим тонким вкусом, – со смехом возразил Марко.
– Отнюдь. Дело не во вкусе, а в опыте, мой дорогой. У каждого возраста – свои преимущества и недостатки: у юности, у молодости, у зрелости… В юности кровь кипит не от вина, а от любви, вы совершаете ошибки, за которое тяжелее всего расплачиваетесь, и если вам посчастливилось пережить юность, вы вступаете в молодость, понимаете, что любовь – это просто порыв, игра чувств, готовы на все, лишь бы отстоять свою свободу: свободу мыслить, творить, жить… а в зрелости ценится иное.
– К чему нам этот диспут, отец?
– К тому, что вы упорно не хотите задуматься о цели вашего мероприятия, ради которого я должен побеспокоить его величество.
– Но я много раз…
– Позвольте мне продолжить, – властно остановил сына проэдр-конхессор. – Господин Найтон, разрешите обратиться к вам с личным вопросом.
– Прошу вас, – не без заминки отозвался Дик. Ему не слишком хотелось участвовать в грядущем разговоре.
– Будь вам, скажем, шестнадцать лет, как бы вы объяснили себе желание некоего влиятельного сановника чужой державы поддержать и укрыть герцога в изгнании?
– Отец!
– Не нужно, Марко, – успокоил друга Дик. – Полагаю, ваше высокопревосходительство, я бы решил, что он делает это из добрых чувств и ради чести выступить за правое дело.
– А что вы думаете об этом теперь?
Дик думал, что проэдр-конхессор закрыл глаза на его пребывание в Гайифе по просьбе Марко, а еще потому, что именем герцога Окделла можно при необходимости внести смуту в Талиге, но ни одну из этих мыслей он не озвучил.
– Не возьмусь судить, ваше высокопревосходительство.
– Вот видите, сын мой, чем старше вы становитесь, тем богаче выбор причин, лежащих в основе ваших поступков. Я не могу просить его величество о покровительстве, обещая ему славу первооткрывателя. Ваше прошение даже не будет прочитано.
Тагрин вернул Марко папку с документами.
– Вы советуете мне отступить, отец? Вы же знаете, сколько почестей и богатств это принесет!
– Я советую вам вернуться и хорошенько подумать над тем, что вы пишите, – с усмешкой заключил проэдр-конхессор. – Я не вечен, учитесь привлекать сильных мира сего на свою сторону без моей помощи.
Марко нахмурился и коротко поклонился.
– Да, отец, благодарю.

* * *
Следующие дни Дик был предоставлен самому себе. Марко засел за бумаги, стараясь облечь их мечту в слова, которые убедили бы императора поддержать их начинание и субсидировать плаванье.
Тем временем Дик несколько раз побывал в доках, наблюдая за ремонтом «Северянки». Работы шли полным ходом, заодно с морисского корабля по его приказу сняли чертежи и обмерили паруса, чтобы изготовить запасные. «Святая Агата» по-прежнему казалась ему самым прекрасным судном в мире, но и шебека с каждым днем становилась все роднее.
Как-то вечером возвращаясь из доков вместе с Фалько Имельди, Дик обнаружил, что они свернули на улицу Роз, где над входом едва ли ни каждого дома ярко мерцал красный фонарь, а в окнах то и дело мелькали улыбчивые женские, а иногда и юношеские, лица. Видно, Имельди хорошо изучил эти места и уверенно вел Дика к небольшому двухэтажному дому, где его встретили как старого знакомого.
– Прежде чем сорвать розу, убедитесь в ее свежести, – напутствовал спутника квартермастер.
– Право, господин Имельди, если бы я не знал, что вы из Бордона, решил бы, что вы бергер, – улыбнулся Дик. – Очень уж вы обстоятельны.
– А если бы вы, господин Найтон, были постарше, вы бы помнили эпидемию фельпской болезни, которая бичом прошлась по всем портам Померанцевого моря лет десять назад. В Фельпе, к слову сказать, до сих пор не особенно разгуляешься после плаванья. Я слышал, недавно дуксы выпустили указ о восстановлении веселого квартала, потому что после его закрытия мужчины чересчур пристрастились к любви по-имперски.
– Выходит, нам повезло, что мы здесь.
– Выходит так. Ну, доброй ночи.
Квартермастера «Святой Агаты» увела крупная громкоголосая девица, а Дику приглянулась русоволосая красотка с надменным, как у кошки, взглядом. Он неохотно покинул ее, когда колокола окрестных церквей, – а их в округе было на удивление много, – зазвонили к полунощному бдению. На улице заметно похолодало, и Дик закутался в плащ. Он шел быстрым шагом по темным переулкам, которые успел неплохо изучить за время, проведенное в городе. До «Якоря» оставалось не больше четверти часа ходу, когда ему навстречу попались двое подвыпивших гуляк, судя по одежде, благородного происхождения. Заметив одинокого прохожего, они обменялись парой фраз и перешли на его сторону улицы.
– Пропустите нас, сударь, мы спешим, – произнес высокий.
Удачный день и приятный вечер заставили Дика забыть об осторожности.
– Охотно, сударь. Буду рад оказать вам услугу. Лошадей, чтобы они поспешили, пришпоривают. Может, и вам необходима помощь такого рода?
– Сударь, вы заслуживаете ответной любезности. Не укоротить ли вам язык? – предложил тот, что был пониже ростом.
Почти одновременно они обнажили шпаги. Дик пожалел, что не взял с собой кинжал, но успел намотать плащ на левую руку, прежде чем с двух сторон на него посыпались удары. Все разговоры прекратились, по тихой ночной улице разносился лишь звон клинков, звуки дыхания и редкие ругательства.
Выпад, укол, защита и снова нападение.
Вот вскрикнул и осел на землю высокий. Он стонал и не предпринимал попыток подняться.
Второй, разозлившись, усилил натиск. Дик почувствовал, что под рубаху забрался холод и мгновением позже ощутил, как жжет в боку. Он отступил, и его противник тут же воспользовался преимуществом. Дрался он, как завзятый бретер, разве что слишком горячился.
Дик решился использовать смертельный укол, который когда-то показал своему оруженосцу Алва, а позже научил его исполнению Бенальмейда. Он знал, что если допустит хотя бы небольшую неточность, то не успеет закрыться, но другого выхода не видел.
Он снова отступил, чтобы получить место для маневра и тут же ринулся вперед. Взмах. Выпад. Укол.
Дик подпустил противника слишком близко, его клинок со звоном встретился с чужим. Лезвия скрестились низко, у самой гарды, и дуэлянты оказались лицом к лицу друг к другу. В это мгновенье казалось, что весь мир сузился до их противоборства. Исчезли море, порт и город. Растворились в тени стены, крыши и заборы. Опустели, обезлюдели дома. Во всей Кэртиане существовали только двое, твердо намеренные убить один другого.
И тут Коротышка внезапно отступил. Под собственным весом Дик, как последний олух, попавшийся на детскую подначку, полетел вперед и упал. Противнику оставалось лишь проткнуть его. Он шагнул к Дику и с хриплым выдохом вложил в последний удар всю свою силу.
Краем сознания Дик понимал, что не успеет увернуться. Понимал он и то, что не сможет заслониться шпагой, но все равно медленно, – слишком медленно, – начал поднимать ее над собой. Сначала, ему показалось, что дрожит его рука, но затем осознал, что дрожит вся мостовая, словно по ней пронеслись приливные волны. Одна, другая, третья... Камни будто раскалились от ярости. Коротышка не удержался на ногах и упал на Дика. Он сдавленно вскрикнул и замер без движения. Дик осторожно потянул шпагу на себя. Гайифец заскулил от боли.
– Создатель, прими мою душу, – едва слышно пробормотал он и замолк.
Отчего-то от этих слов по спине пополз холодок, Дику показалось, что потянуло сыростью или, может, плесенью. Помогая себе руками, он поднялся ноги, выпрямился и осторожно подошел к Высокому. Тот тоже был мертв.
Оглядевшись и никого не увидев, – похоже, сотрясение земли не потревожило ни одного постороннего человека, – Дик убрал шпагу в ножны и поспешил домой. Он думал, что ему придется будить Брезье, но тот не спал.
– Ваша милость! – бледный и всклокоченный, словно увидел призрака, он всплеснул руками, заметив грязь на плаще и темное пятно на рубашке.
– Согрейте воды и принесите мне вина, – понемногу приходя в себя, приказал Дик.
Вид встревоженного слуги почему-то подействовал на него успокаивающе.
– Слушаюсь, сударь, – пробормотал Брезье. – Я мигом!
Дик скинул верхнее платье и присел на постель. Когда слуга вернулся, он уже крепко спал.

* * *
Дик ожидал, что придется потратить силы и средства, чтобы замять случившееся, но, казалось, внезапное исчезновение двух дворян никого не обеспокоило. Наутро он рассказал Марко о дуэли, и они вдвоем дошли до переулка, где все произошло, однако тел уже не было.
– Воришки и нищие обобрали бы их догола, но вряд ли стали бы убирать трупы, – озадаченно проговорил Марко.
– Создатель щедр на чудеса… как сказал бы брат Густав.
Если бы не легкий порез на боку, Дик решил бы, что и драка, и заступничество камней ему приснились.
– Может, он и щедр, но неплохо бы и тебе быть поосторожней.
– Слушаюсь, господин адмирал.
Следуя этому наказу, до середины месяца Зимних Волн Дик был занят подготовкой к плаванию. Он едва ли не ежедневно бывал в доках, наблюдал за тем, как идут приготовления и как продвигается ремонт «Северянки». Было решено отправляться в путь с наступлением весны, как только погода станет благоприятной для выхода в море. К этому сроку они успевали без труда.
Вечера проходили разнообразнее, чем дни. В Караде можно было найти развлечения на любой вкус, однако самое большое впечатление на Дика произвело выступление императорского театра, прибывшего по распоряжению проэдр-конхессора.
Актеры поставили одну из пьес Дидериха, но Дику казалось, что всем известные реплики рождаются у него на глазах, – настолько искусно и слаженно играли артисты. Вместе с главным героем он влюблялся, бился на дуэли, умирал… Марко оставил безуспешные попытки отвлечь Дика от сцены и предоставил другу наслаждаться зрелищем.
После такого вечера было бы неучтиво отказаться от приглашения проэдр-конхессора на ужин.
– Отец хочет повидаться перед отъездом в Паону, – объяснил друг.
За столом царила атмосфера веселья, но, когда после ужина их пригласили перейти в кабинет, Дик утвердился в догадке, что у отца Марко были особые причины устроить этот праздник.
В кабинете все свидетельствовало о скором отъезде хозяина. Вдоль книжных шкафов стояли два сундука, доверху наполненные бумагами. К стене был прислонен портрет императора, который неотлучно следовал за проэдр-конхессором в его путешествиях. Письменный стол без стопки кожаных, украшенных гербом, папок словно осиротел.
Петр Тагрин снял с шеи маленький ключик на цепочке, открыл им верхний ящик стола и передал Марко пухлый, запечатанный сургучом конверт.
– Его величество удостаивает вас чести именоваться имперской экспедицией, а также ходатайствует перед Агарисом о церковном благословлении вашего плавания.
Марко вспыхнул от радости.
– Благодарю, отец.
Проэдр-конхессор улыбнулся сыну и перевел взгляд на Дика.
– А это может заинтересовать вас, господин Найтон, – он протянул ему второй конверт.
Дик растерянно и даже с опаской вскрыл его. Ему в руки попали два мелко исписанных с обеих сторон листа бумаги.
– Это копия донесения, которое мы получили из Талига, господин Найтон. Мне думается, оно вас заинтересует.
По мере чтения Дик хмурился все сильнее.
– Здесь говорится, что скончалась принцесса Октавия, в приданое которой был назначен Надор…
– Земли вернулись короне, хотя, полагаю, не за горами то время, когда они перейдут младшей сестре. По возрасту она подходит для обручения с внуком Ноймаринена.
– Он ненавидел моего отца… – тихо, будто припоминая чужие слова, проговорил Дик. – Далеко же тянутся когти Северного волка.
– Возможно, дальше, чем вы думаете. Вы дошли до конца письма?
Дик вновь углубился в чтение.
– Кто-то устроил покушение на герцога Алва!
– Ворон живуч, – усмехнулся Тагрин. – Но как бы то ни было, если его не станет, трон перейдет герцогу Ноймаринену… Создатель, что за имена!
Дик промолчал, что с труднопроизносимыми гайифскими именами не сравнятся никакие иные. Он протянул конверт проэдр-конхессору.
– Зачем мне это? Дела Талига меня более не касаются.
Тагрин заложил обе руки за спину, бесцеремонно разглядывая друга сына.
– Затем, что вы живы, лишь пока никто не знает, кто вы… или кем вы были. Не проговоритесь, господин Найтон, потому что ваши враги очень могущественны. Не думаю, что их можно будет остановить. Ваш единственный шанс – это молчание и осторожность.
– Благодарю за предупреждение, – бесцветно ответил Дик, конверт все-таки остался у него.
Вместе с Марко они вышли на крыльцо дома. Дик глубоко вдохнул холодный воздух, стараясь успокоиться. Неожиданный порыв ветра выхватил письмо из его рук, и оно мягко опустилось на широкие каменные ступени. Дик тут же нагнулся за ним, и в это мгновенье раздался выстрел.
Распрямившись, Дик оглядел пустую улицу. Краем глаз он заметил лакеев, которые стояли у дверей и опрометью подбежали к ним. На их лицах был написан такой страх, что Дик невольно улыбнулся этому испугу мирных горожан перед звуками войны. Он хотел было спросить у Марко, не видел ли он, откуда стреляли, но не смог найти друга взглядом. Наконец, он понял, что произошло.
Это Марко лежал на серых плитах. Это его кровь стекала по ним темная, как выдержанное вино. Это его пронзила пуля, предназначенная Дику.
– Марко! – вне себя от ужаса выкрикнул он.
Его дрожащий голос заглушил уверенный бас Петра Тагрина, раздававший приказания слугам.
– Прочесать улицу, а ты беги за моим личным лекарем! Осторожно, заносите его в дом!
Двое лакеев отстранили Дика и бережно внесли сына хозяина внутрь. Дик шел за ними, как привязанный. Проэдр-конхессор еще раз оглядел улицу и перешагнул порог. Дверь за ним беззвучно закрылась.




Продолжение в комментариях

запись создана: 17.11.2019 в 22:14

@темы: ОЭ

Comments

[хэзел]

Захватывающая история. Начала и не могла оторваться. Удивительно живой, ощущаемый и до деталей продуманный мир, разнообразные второстепенные персонажи, которые едва ли не интереснее главных, весьма неожиданная судьба Дика, и очень интересно, куда она его приведет.

простите, что влезла в комментарии оставленные для продолжения, но молчать нельзя))

[so clumsy]

Мне очень приятно, Хэзел 😊 а продолжение еще пишется и появится в комментах не сегодня и не завтра, поэтому ваш отзыв в самый раз.

[so clumsy]

И скажу честно, что гораздо приятнее, когда к посту есть не только комментприи с продолжением текста, но и такие вдохновляющие слова.

[so clumsy]

– Его высокопревосходительство ожидает вас, – негромко доложил слуга.
Дик вторые сутки оставался в доме проэдр-конхессора, не желая надолго покидать друга. Умелый лекарь извлек пулю и сообщил, что надежда на выздоровление есть, если не начнется заражение. Отец Марко выслушал его молча и удалился в кабинет, куда по очереди допускались те, кого он вызвал. Теперь он нашел время для Дика, и тот с недобрыми предчувствиями последовал за лакеем.
Ничто в кабинете не напоминало о намерении его владельца покинуть дом. Портрет его величества Дивина вернулся на свое законное место над высоким креслом у стола, сундуки исчезли, перед Петром Тагрином лежал исписанный красивым почерком лист.
– Присаживайтесь, господин Найтон, – сухо предложил он.
Дик предпочел бы остаться на ногах, – это помогало сосредоточиться, однако отец Марко был настойчив.
– У меня есть для вас поручение.
– Слушаю вас, ваше высокопревосходительство.
– Но сначала я хотел бы узнать ваше мнение… Наш посол в Агарисе докладывает о любопытных мелочах, которые наводят на разные мысли. Что бы вы сказали, если бы узнали, что герцог Алва отправил ко двору его святейшества Эсперадора своего офицера для особых поручений с приказом найти любые документы, касающиеся родословных Великих домов?
От удивления Дик забыл об осторожности.
– Герцог Алва никогда не придавал значения подобными вещами.
– Значит, произошло нечто, заставившее его обратить на это внимание, – взгляд гайифского сановника словно прожигал насквозь.
– Сожалею, ваше высокопревосходительство, но я вряд ли смогу помочь. Не знаю никого, кто взялся бы объяснить, почему герцог Алва поступает так или иначе. К тому же двое Повелителей находятся в Талиге, не проще ли обратиться к ним, чем к Престолу веры?
– Трое, – мягко поправил его проэдр-конхессор.
Дик непонимающе посмотрел на него.
– В Талиге находятся трое Повелителей: Повелитель Молний, Повелитель Волн и Повелитель Ветра, не так ли, господин Найтон?
– Да, трое… – Дик мысленно обругал себя последними словами, заминка перед ответом, разумеется, не ускользнула от Тагрина.
– Наш посол пишет, что нашел одну старинную легенду, согласно которой в Великий Излом все Повелители должны провести некий обряд, чтобы сохранить сложившийся миропорядок… Но Излом прошел, а Ворон не такой человек, чтобы руководствоваться легендами, – словно про себя проговорил отец Марко.
Он перевел взгляд на окно, за которым виднелась непривычно пустая ратушная площадь: по его приказу во всех переулках поставили заставы, чтобы обезопасить тех, кто находился в доме.
– Собирайтесь, господин Найтон. Вы поедете со мной. Я хочу, чтобы вы услышали кое-что из первых уст.
Пожав плечами, Дик не стал задавать вопросов. Проэдр-конхессору не было нужды искать его согласия, что бы он ни решил, никто не смог бы ему помешать.
У крыльца дома их уже ждала карета с гербом Тагрина на дверце. Такая готовность окончательно убедила Дика в том, что дурное предчувствие его не обмануло.
Ехали они недолго и вышли у форта, охранявшего вход в гавань. Дик знал, что в Северном и Восточном бастионах содержатся заключенные, и тяжело вздохнул. По сравнению с Багерлее крепость была крохотной, как мошка рядом с летучей мышью, но какое это имеет значение для тех, кто томится внутри?
Тагрин, не оглядываясь, направился ко входу, пренебрежительно махнув рукой, веля Дику следовать за ним. Из внутреннего двора они свернули к Восточным воротам.

[so clumsy]

* * *
Они долго спускались по узкой лестнице и, наконец, вошли в небольшую сырую каморку с закрытым ставнями окном. У стены притулились два стула и стол, на котором стоял кувшин вина и две кружки. Здесь пахло тиной и нечистотами и еще чем-то, что Дик не смог сразу определить. Проэдр-конхессор сел и жестом предложил Дику последовать его примеру. Тяжелая, хорошо смазанная дверь снова беззвучно открылась, вошедший стражник поклонился и, дождавшись кивка вельможи, открыл ставни.
Против ожиданий светлее не стало, зато усилился странный тошнотворный запах.
– Это же паленая кожа! – не удержался от возгласа Дик.
Он присоединился к проэдр-конхессору и встал у окна. Теперь ему было видно, что оно выходило не наружу, а в большое, освещенное факелами помещение, и позволяло, оставаясь незамеченным, наблюдать за всем, что происходило в пыточной камере. С высоты, на которой они находились, Дик разглядел обнаженного изувеченного человека в цепях, палача с закрытым маской лицом и аккуратно одетого дознавателя, перекладывавшего листы бумаги.
– Итак, вы сознаетесь и раскаиваетесь в совершенных преступлениях?
– Да, да, я признаюсь! Только не надо больше… – арестант захлебнулся словами, однако этой фразы хватило, чтобы Дик узнал его.
– Там мой слуга, – почему-то шепотом произнес он.
– Следите за тем, что будет дальше, – не поворачиваясь к нему, проговорил Тагрин.
– Я зачитаю вам ваше признание, и вы подтвердите его. После этого мэтр Яцен вас освободит, – пообещал дознаватель.
– Да, да…
– Итак: я, Жак Брезье, также называемый братом Иоакимом из монастыря святого Клемента Ордена Истины, что расположен в Маллэ, в пределах государства Талиг, сим признаю, что нарушил границы Великой империи Гайифы, был уличен в изготовлении подложных писем и в 399 году Круга Скал осужден на каторжные работы.
Сим признаю, что в конце первого года Круга Ветра я бежал из тюрьмы Зиндзлари, где содержался в заключении, и обманом втерся в доверие к экипажу флотилии, возглавляемой Маркусом Тагрином, сыном его высокопревосходительства проэдр-конхессора Петра Тагрина.
Сим признаю, что по прибытию в Караду донес настоятелю монастыря святого Иакова о том, что под личиной Ричарда Найтона, приближенного Маркуса Тагрина, скрывается Повелитель Скал Ричард Окделл… К слову, как вы узнали об этом?
– Святой Алан… – прохрипел Брезье и облизнул губы. – Если б вы знали иконы… Одно лицо со святым Аланом.
Дик вздрогнул от отвращения. Дознаватель удовлетворенно кивнул.
– Продолжим: сим подтверждаю, что оный настоятель, отец Гелласий, доверил двум своим преданным прихожанам особую миссию, а именно выследить и убить Повелителя Скал.
Сим признаю, что после неудачного покушения упомянутый настоятель, отец Гелласий, приказал мне отравить Повелителя Скал…
– Я не стал, не стал! – выкрикнул Брезье. – Я не смог. Сказал, что яд его не взял… Это все отец Гелласий. Это все он!
– Почему отец Гелласий хотел смерти Повелителя Скал?
– Я не знаю… Клянусь, не знаю! Не надо! Только не это! Клянусь… Еще до Излома наш Магнус, его высокопреосвященство Клемент, разослал по всем монастырям Ордена письмо, в котором предупреждал против наследников демонов… Больше я ничего не знаю, клянусь! Я всего лишь мелкая сошка, нас не посвящали…
– О чем говорилось в письме?
– Я больше ничего не знаю, клянусь!
– Вы лжете, я вижу, что вы сказали не все. Говорите, иначе мэтр Яцен возьмется за клещи.
– Не знаю!
Дознаватель отошел в сторону, к арестованному приблизился палач. В руках он держал какой-то инструмент, который Дик не мог разглядеть, но Брезье его видел хорошо и начал подвывать от страха, как животное.
– Не надо… умоляю, не надо…
Раздался хруст костей, крик и плач, тонкий, будто скулил щенок.
– Продолжим, – голос дознавателя звучал невозмутимо. – О чем Магнус Клемент предупреждал в письме?
– Я не знаю… – захныкал Брезье. – Это дела магнусов и епископов… В письме все было переиначено, говорилось, что нужно следить за Повелителем Скал герцогом Окделлом, Повелителем Ветра Адгемаром Кагетским, Повелителем Волн принцем Раканом, Повелителем Молний герцогом Эпине… И за герцогом Алва тоже.
Если дознаватель и удивился прозвучавшим словам, то он не подал виду. А Петр Тагрин перевел тяжелый взгляд на Дика.
– Их всех нужно было убить?
– Нет… Нет. Принц Ракан и герцог Эпине были помечены его высокопреосвященством с помощью магии, они не представляли опасности. Об Адгемаре Кагетском никто не подозревал, кроме нас. А без них не провести обряда…
– Какого обряда?
– Они погубят всех.
– Говорите громче.
– Они погубят… все живое. Их… надо… остановить… во имя Создателя…
– Мэтр Яцен? – дознаватель повернулся к палачу.
Тот быстро осмотрел свою жертву.
– Сомлел, сударь. Толку от него сегодня не будет.
Петр Тагрин отошел от окна и сел за стол. Он щедро плеснул вина в обе кружки и отпил из своей. Дик медленно опустился на второй стул.
– Хотите мне что-нибудь сообщить, господин Найтон?
– Вы знаете, где отец Гелласий?
– Он скрылся накануне выстрела, ранившего моего сына. Все это, несомненно, его затея. Старая лиса!
– Разрешите мне заняться его поисками!
– Успокойтесь, его уже ищут. Его высокопреосвященство Андроник предупрежден о преступлениях, совершенных одной из его овечек… точнее, мышей. Его из-под земли достанут, и ему повезет, если это будет кардинал.
Проэдр-конхессор поднял кружку, словно произнес тост. Дик тоже пригубил вино, он только теперь понял, как пересохло во рту.
– Вы не ответили на мой вопрос, Повелитель Скал, – спокойно продолжил Тагрин.
Дик посмотрел ему прямо в глаза.
– Вам известно больше, чем мне, ваше высокопревосходительство.
– Но вы знали, что герцог Алва – не Повелитель Ветра, не так ли?
Дик склонил голову.
– Я знал только это.
– А что за обряд, который погубит все живое?
– Не представляю. Знаю лишь, что герцогу Алва не нужен обряд, если он пожелает разрушить мир.
– И все же он разыскивает наследников Абвениев… Догадывается ли он… – проэдр-конхессор закрыл глаза, откинулся на спинку стула и надолго замолчал.
В тишине было слышно, как с напитанного влагой потолка капает вода. Удары капель отмеряли время медленнее и ровнее, чем стук сердца.
– Господин Найтон, до выздоровления моего сына не будет и речи о том, чтобы вы с флотилией взялись за исполнение вашего плана. Вот мое поручение: возьмите «Настойчивый» – его еще мало знают и не сразу свяжут со мной, – и отправляйтесь в Агарис. Вы отвезете мое послание нашему послу Винию Идамидису.
Дика слегка мутило от стоявшего в каморке запаха, а голова была тяжелой, будто каменной. Он знал, что выбора у него нет, но все же рискнул спросить.
– Оно касается герцога Алва?
Тагрин внимательно взглянул на него.
– Я лишь выполню добрососедский долг по отношению к регенту союзного государства, господин Найтон. Полагаю, стоит помочь ему в его изысканиях, коль это в наших силах.
– Но почему?..
– Его величество Дивина и меня устраивает, что регент и герцог Ноймаринен всецело занимают друг друга. Истинники от своего не отступятся, а нам не хотелось бы усиления одного за счет гибели другого. Это нарушило бы … гармонию, вы не находите?
Помолчав, Дик произнес:
– Когда вы желаете, чтобы я выехал?
– Как можно скорее, господин Найтон.
– А что же будет с этим несчастным? Он умрет?
– Непременно, – мягко ответил проэдр-конхессор. – Со временем.

[so clumsy]

* * *
Весь путь до Агариса пришлось бороться с сильным встречным ветром, и хотя «Настойчивый» умело лавировал, капитан считал, что неблагоприятная погода стоила им недели задержек. Он был не слишком доволен неурочным плаванием, но с приказами проэдр-конхессора не спорят, а он велел доставить Ричарда Найтона в Агарис в самые короткие сроки и проследить за тем, чтобы тот благополучно вернулся в Караду.
Дик не сомневался в том, что у Леоника Вадиса были особые инструкции на его счет, что, конечно, не улучшало отношений между ними, но в первую очередь его волновало данное ему поручение. Если бы Петр Тагрин хорошо его знал, он бы понимал, что Дик никогда не сбежит, бросив раненого друга.
Разглядывая изящную гайифскую шкатулку, которую ему вручили для передачи послу, он много раз пытался угадать, правду ли ему сказал проэдр-конхессор о том, что решил передать сведенья, полученные от Брезье, Алве. В отличие от своего бывшего эра Дик всегда верил в особое предназначение Повелителей, за что тот не раз его высмеивал… Неужели прошло время, и Алва убедился, что был неправ?
Одни вопросы, как камни в лавине, влекли за собой другие… О каком обряде говорил Брезье? Действительно ли он грозил гибелью всему живому? Почему Алва разыскивал сведенья о потомках Абвениев? И связано ли это с Изломом, который уже прошел? Как Повелителем Ветра стал казарон Кагеты, а Повелителем Волн – Альдо?..
Во всем этом бурном потоке, лишь известие о том, что Придд оказался ненастоящим потомком Унда, вызвало мимолетное и мрачное удовлетворение, а вот горечь от мыслей об Альдо и его смерти была по-прежнему глубокой. В прошлой жизни герцог Окделл наивно надеялся, что принц Ракан великодушно дарует прощение Повелителю Ветра, если тот присягнет анаксу. Безумная ирония заключалась в том, что героев этой истории следовало поменять местами, – поворот, как из пьесы Дидериха, в жизни оказался верхом невероятия.
От путаных мыслей и бутылки вина, распитой в одиночестве в предоставленной ему каюте, Дик словно бы оказался в театре теней, который унес его в прошлое. Дрожит огонек свечи, выступают из тени черные силуэты неуклюжего мальчишки и блестящего Первого маршала: вот Дик восхищается его непринужденными манерами, а вот ненавидит за жестокую насмешку. Вот вызывает на дуэль, а вот готов идти за ним хоть на край света под лихой перебор гитарных струн. Вот он целует руку и приносит клятву, и вот всыпает яд в бокал… Сколько таких сцен промелькнет в теплом трепещущем свете язычка пламени? Гаснет свеча, исчезают фигуры, но занавес так и не опустился.
Порой Дику казалось, что все это происходило не с ним, а с кем-то другим, – с кем-то, кто из всех возможных выборов сделал наихудшие. Может быть, именно поэтому он старался не вспоминать о тех временах. Багряный Круг, Бенальмейда и Алайайа научили его тому, что нельзя жить прошлым, но, как выяснилось, нельзя и забывать.
Наверное, уже тогда Дик начал догадываться, что его будущее, как и гайифская шкатулка, скрывает в себе отравленную иглу. Ему просто нужно было немного времени, чтобы подготовиться.

[so clumsy]

* * *
Теплым и солнечным весенним утром на горизонте появилась гавань Агариса. Воды вблизи Святого города изобиловали рыбачьими лодками и небольшими кораблями, ходившими вдоль побережья. Ближе к полудню «Настойчивый» под бело-золотым флагом и черным вымпелом с золотой «розой ветров» на фок-мачте горделиво зашел в порт.
Расспросив встречных о том, как пройти на улицу Святой Марты, где квартировал посол империи, Дик, не теряя ни минуты, направился к нему. Виний Идамидис принял порученца проэдр-конхессора немедленно. Высокий и нескладный, как кузнечик, дипломат радушно приветствовал гостя, допустив, однако, досадную ошибку в его имени. На первый взгляд он казался недостаточно солидным, слишком неопытным, а потому отправленным подальше из Паоны в затишье Агариса. Если бы Дик только знал, что Святой город накануне конклава больше всего напоминает кишащий ызаргами лабиринт, он бы поостерегся скоропалительных выводов.
– Прошу вас подождать, господин Найтон, располагайтесь, я скоро вернусь, – Идамидис гостеприимно указал на удобное кресло, а сам бережно взял переданную ему шкатулку и удалился с ней в смежную комнату.
Вскоре он вернулся с бумагами в руках.
– Его высокопревосходительство просит передать важное сообщение офицеру для особых поручений герцога Алва… Какая жалость, что вас задержала непогода, господин Найтон. Виконт Валме буквально на той неделе сетовал, что вынужден вернуться в Олларию. Полагаю, вы с ним незнакомы?
Дик покачал головой, не желая вдаваться в подробности.
– Есть ли надежда нагнать виконта? Я мог бы выехать немедленно, – предложил он, не подумав о том, к чему могла бы привести его встреча с Валме.
– Что вы!– посол усмехнулся его горячности. – В этом нет необходимости. На этот случай его высокопревосходительство снабдил меня бумагами, подтверждающими, что я являюсь полномочным послом Империи. Я отправлюсь в Талиг и передам полученные известия.
По рассеянной улыбке, мелькнувшей на лице гайифца, Дик заключил, что ему удалось скрыть свои сомнения в дипломатическом гении нового знакомого.
– Я прикажу подготовить для вас комнаты в этом доме.
– Благодарю вас, но в этом нет необходимости. Мы отплывем, как только вы напишете ответ господину проэдр-конхессору.
Посол случайно задел рукавом стопку чистой бумаги, лежавшую на краю стола, и та разлетелась по всей комнате.
– Илий! – извиняющимся тоном позвал он, собирая ближайшие к нему листы.
В комнату немедля вошел слуга и стал привычно приводить кабинет в порядок.
– Прошу прощения, господин Найтон, я так неловок.
Дик вежливо промолчал.
– Однако его высокопревосходительство требует от меня определенных сведений, которые мне необходимо перепроверить. Боюсь, вам все же придется остаться в Агарисе на некоторое время.
– Вот как?
– Да, да… полагаю за неделю, – а может и быстрее, – я управлюсь.
– Неделю, – без выражения повторил Дик.
Посол обезоруживающе улыбнулся, но ответной улыбки не последовало. Дик понял, что ошибался на его счет.
– Проэдр-конхессор приказал вам задержать меня? – напрямик спросил он.
– Здесь вам будет очень удобно, дорогой господин Найтон, – заверил его посол. – К тому же, его высокопревосходительство написал, что в Караде у вас завелись враги, а тут вы будете в безопасности.
Дик встал и подошел прямо к Идамидису, словно намеревался бросить ему вызов.
– Я буду ждать письмо для его высокопревосходительства на борту «Настойчивого». Сожалею, если доставлю вам этим неудобства, – отчеканил он. – Не смею больше отрывать вас от дел.

[so clumsy]

* * *
В попытке Тагрина сыграть за его спиной не было ничего необычного, но Дик давно не испытывал такой ярости. Вся его жизнь оказалась перемолота в пыль, как зерна шадди, из-за того, что когда-то он оказался недостаточно проницателен и позволил другим решать за себя. Теперь из него опять хотели сделать марионетку…
Гнев не утихал, хотя возможность задержаться в Агарисе была ему на руку. После услышанных в пыточной камере признаний он больше не мог оставаться в стороне от этой темной истории, ставившей под угрозу не только его жизнь, но и жизни близких людей. В последний вечер перед отплытием из Карады в трактире «На якоре», куда он вернулся из дома проэдр-конхессора, собрались те, с кем он мог обсудить свое решение.
– Не лезли бы вы в это болото, господин Найтон, – предложил ему Фалько Имельди. – Поправится адмирал, и мы снова выйдем в море.
– Не могу с вами согласиться, друг мой, – возразил брат Густав. – Всегда лучше знать, чем гадать.
– Чего еще ждать от танкредианца, – усмехнулся квартермастер.
Они оба посмотрели на Дика.
– Брат Густав, говорят, перед Знаниями открыты все двери… – помолчав, произнес он. – Может быть, кто-то из ваших ученых братьев в Агарисе даст мне совет?
– Мои братья мертвы, а наша Белая библиотека была сожжена морисками, – мрачно ответил монах. – В Золотой зал вас не допустят без позволения Эсперадора… Правда, если меня не обманывает память, есть один путь. Много лет назад истинники схватили одного сьентифика – Сетта Тоорстена, который находился под покровительством нашего Магнуса. Мыши утверждали, что он искажает истинную веру своими изысканиями, а дело было в том, что он изучал все, связанное с древними легендами, обычаями, обрядами, особенно его интересовали Великие Изломы. Наш Магнус обратился к его Святейшеству Эсперадору Адриану, и сьентифик был спасен. Если он жив и если по-прежнему живет при нашей обители неподалеку от Агариса, попробуйте обратиться к нему.
– Благодарю вас.
– Только, господин Найтон, мыши успели знатно его попытать, а их укусы не проходят бесследно… Если найдете его, не будьте к нему слишком строги. А если он сам заартачится, скажите ему: «Истина превыше всего, но Знания выше Истины». Запомнили?
Дик кивнул.
Теперь, находясь в Агарисе, предоставленный самому себе на целую неделю, он решил с пользой истратить оставшееся время. Вспомнив рассказы брата Густава, Дик вышел на площадь Четырех фонтанов, которую в народе звали Совятней, и справа от собора святого Танкерда увидел дворец в строительных лесах.
Мориски не пощадили Белой библиотеки, в Агарисе они ничего – и никого – не пощадили. До их нападения библиотека танкредианцев насчитывала тысячи томов. Все, что было создано за последние четыре Круга и выдержало испытанием временем, было собрано, учтено и изучено монахами ордена самые ценные или ветхие экземпляры скрупулезно воспроизводились переписчиками и миниатюристами вручную, наиболее полезные книги и книги, посвященные наукам, одобренные Эсперадором, отдавались в гильдию печатников, последователям Николаоса Евангеллату. Ходили слухи, что кроме Золотого зала, где хранились редчайшие тома Золотых Земель, под землей находился Склеп нечестивцев, в котором были похоронены книги, отвергнутые и запрещенные Престолом веры.
Вместе со сновавшими повсюду монахами, послушниками и ремесленниками Дик вошел в распахнутые двери библиотеки. Ранее украшенные сценами из жизни святых Танкреда и Доминика стены здания теперь рассказывали историю морисского набега: подпалины от пожара так до конца и не очистили. Мраморный пол змеился трещинами, большинство окон, которые прежде радовали глаз яркими витражами, были заколочены. Однако наверху, под самым потолком, в люльке висел мастер, по свежему слою штукатурки намечавший контуры будущей фрески, а стекольщики трудились над восстановлением фасада. В помещении стоял шум работ, пахло клеем и красками. Если бы библиотека была живым существом, Дик бы сказал, что она жестоко изранена, но не сломлена и не убита. Брат Густав назвал бы ее восстановление милостью Создателя, но у Дика было странное чувство, будто библиотека была чем-то большим, чем хранилищем книг. Если бы люди когда-нибудь стали равны по мощи стихиям, именно библиотека – и, может быть, еще парусное судно, – стали бы воплощением их силы.
У одного из монахов Дик уточнил, как добраться до монастыря близ мыса Гана и – главное – пережил ли кто-либо из ее обитателей нападение морисков. Получив ответы на свои вопросы, он еще праздно побродил по улицам Агариса, вкусно поужинал в «Звезде и жезле» и к ночи вернулся на «Настойчивый».

[so clumsy]

* * *
Наняв коня у портового проходимца-трактирщика,Дик здорово переплатил, – Марко не зря шутил, что он так и не выучился считать деньги. За рыжую масть мерина прозвали Гоганом, он был спокойным, послушным и, несмотря на кличку, совершенно бесхитростным, а большего от него и не требовалось.
Дорога к монастырю шла вдоль высокого скалистого морского берега. И хотя Гоган то и дело норовил перейти из галопа в шаг, Дик беспрестанно подгонял его, наслаждаясь погожим ярким днем, свежим морским ветром и ощущением свободы. На половине пути он приметил удобное место для привала, привязал коня к низкой ветке дерева, достал из свертка хлеб и сыр, купленные у торговки на выезде из Агариса, и присел на нагретый солнцем валун.
Рядом с ним на камень опустилась большая белая чайка. Склонив голову на бок, она бесстрашно наблюдала за человеком. Дик загадал, что если птица улетит до его отъезда, то поездка в монастырь будет удачной, и неторопливо принялся за свой скромный завтрак.
Чайка все еще сидела неподалеку от него, когда он стряхнул с колета мягкие крошки. Махнув рукой на заключенное с самим собой пари, он поднялся на ноги, вывел коня на дорогу и сел в седло. Гоган мерно потрусил по дороге, его седок больше не оглядывался.
Убедившись, что объедков не осталось, чайка поднялась в воздух и долго парила в поисках добычи над накатывающими на скалы волнами.

[so clumsy]

* * *
Брат-привратник подробно расспросил нежданного посетителя о цели его приезда. Он показал, где можно напоить коня, и велел ждать у странноприимного дома. Дик уже успел заскучать, когда его окликнул неприветливый голос.
– Вы искали Сетта Тоорстена?
Невысокий мужчина с мелкими чертами лица подозрительно приглядывался к гостю обители.
– Верно. Это вы?
– Зовите меня брат Сетт, после нашествия черноголовых я принял постриг. А кто вы?
– Меня зовут Ричард Найтон. Мой друг, брат Густав из монастыря святого Танкреда в Агарисе, шлет вам наилучшие пожелания.
Дик заметил, что новоиспеченный монах часто резко дергает головой, и подумал, что тот болен либо сильно напуган, а потом вспомнил предупреждение брата Густава, и решил, что этот тик бывшей сьентифик получил в подарок в подвалах истинников.
– Вы ошиблись. Я не знаю никакого Густава, – брат Сетт развернулся, не желая продолжать разговор.
– Он просил вам напомнить, что… Истина превыше всего, но Знания выше Истины, – бросил Дик в спину удаляющемуся монаху своей единственный козырь.
Тот остановился и медленно оглянулся назад. Он словно заново внимательно изучил запыленный костюм и открытое лицо нового знакомого. Страх ушел из его глаз, сомнения остались.
– Как, вы сказали, вас зовут?
– Ричард Найтон.
– Что же вам угодно, Ричард Найтон? – непроизвольно дернув головой, спросил танкредианец.
– Брат Густав говорил, что будучи сьентификом вы изучали все, что связано с Великим Изломом.
Монах левой рукой указал на скамью, стоявшую у стены странноприимного дома.
– Давайте присядем, господин Найтон.
Дик невольно проследил за другой рукой танкредианца, скрытой широким рукавом рясы, и смутился от явной насмешки в его глазах.
– Это, – брат Сетт подтянул рукав и обнажил культю на месте правой ладони, – сделали те, кто последними расспрашивали меня о Великом Изломе. Они думали, что отрубив десницу, помешают мне писать, но, к несчастью для них, я оказался способен держать перо левой рукой.
– Мне жаль, – неловко пробормотал Дик.
Они сели на разные концы скамьи: охваченный горечью и разочарованием монах и путник, сосредоточенный, как перед боем.
– Почему вы расспрашиваете меня об Изломе?
Дик посмотрел ему в глаза и негромко произнес:
– Обстоятельства сложились так, что мне необходимо узнать все, что возможно об Изломах и о том, как они связаны с наследниками Абвениев. Это может оказаться вопросом жизни и смерти… Я не могу вам сказать всего, но я готов поклясться, что у меня нет злых намерений и я спрашиваю не из пустого любопытства.
– Поклясться кровью, полагаю? – невозмутимо уточнил брат Сетт.
Дик упрямо вскинул подбородок. Он открыл рот, но его остановили.
– Не стоит. На Изломе не нужно лишних клятв.
– Но ведь Излом уже прошел!
Монах отрицательно качнул головой.
– Звезды считают иначе. Блеск Дейне, самой переменчивой из аксенаев, почти не заметен в начале и конце Круга, но при должном внимании его все же можно отыскать. Он исчезает лишь в Излом. Попросите любого астронома, чтобы он показал вам Дейне. Ручаюсь, он не найдет ее на небосклоне. Я имел переписку на сей счет с астрономами Танкредианской академии, однако они склонны полагать, что это лишь единичный феномен… Что вы вообще знаете о Великих Изломах? Вы знакомы с историей Золотой Анаксии?
– Я читал «Историю золотых времен» Бриана Берра и «О великом» Либеана… И еще Иссерциала…
– Отлично, отлично… Хотя по большей части все это полная ерунда, – ворчливо проговорил сьентифик. – Наука не терпит неточности и вымыслов. Вы, верно, помните древнюю легенду о том, что наш мир был создан по воле Четырех?
– Разве это не кощунство? – осторожно спросил Дик.
Монах поморщился, как от боли.
– Что вы можете знать об этом? Вы и прочие узколобые неучи… Всякие Знания угодны Создателю. Что мешает вам думать, что и Четверых сотворил Он? – брат Сетт перевел дух и продолжил уже спокойнее: – Однажды в Белой библиотеке мне встретилась очень старая запись на древнегальтарском. Там говорилось, что каждый Великий Излом – это конец и начало Круга, его смерть и возрождение. Но, согласитесь, что если смерть – процесс естественный, неизбежный, то возрождение – это всегда чудо: оно требует особых знаний, усилий… и веры.
– Простите, брат, я не понимаю.
– Я и сам не могу объяснить все толком… Когда мне довелось изучать этот вопрос, ссылаясь на очень шаткие основания, – признаю это, – мною было выдвинуто предположение, что каждый Излом наследники Ушедших должны от имени предков поддерживать мир своей кровью… Говоря языком законников, это как печать на договоре о продлении мира, как Золотой договор, который действителен, только если все стороны его подписали.
Дик вскочил со скамьи, в волнении сделал несколько шагов и вернулся на свое место.
– Что значит «поддерживать мир своей кровью»?
– Точные описания не сохранились до наших дней, они были уничтожены во времена императора Эрнани Святого, но с определенной долей уверенности можно предположить, что речь идет о неком обряде, в котором участвовали Ракан и Повелители… Вероятно, кровавом обряде.
– Но… но вряд ли такой обряд проводили, когда Круг Молний сменился Кругом Скал.
– Скорее всего, в тот раз мир спасла какая-то уловка… Тем меньше вероятность, что на теперь нам повезет. Возможно, этот Излом может завершить Круг, но не дать начало новому.
– Отчего же истинники хотят приблизить конец мира? Вы знаете, что они пытались погубить Повелителей?
– Вот как?.. – задумчиво проговорил брат Сетт. – Они готовы лоб расшибить, лишь бы все было согласно Букве Эсператии. Про Дух им неведомо… Если бы Создатель к их упорству отмерил бы толику разума!
– Или пеньковой веревки, – мрачно буркнул Дик.
Монах мельком улыбнулся.
– Мыши верят в буллу Эсперадора Клеменция VI «О верованиях, кои умаляют мощь Создателя», которая не признана нашей Церковью, так как Его Святейшейство к концу жизни страдал душевным недугом. Если не ошибаюсь, там говорилось о противодействии Четырех воле Создателя… Абвении названы там захватчиками, а воинство Создателево призвано разгромить их. Все это от глупости.
– Почему?
– Если бы истинники, как я уже говорил, обладали толикой разума, они давно бы поняли, что невозможно извести род Повелителя. Да, они догадались, что наиболее уязвимы Повелители во время Великого Излома, когда в живых остается лишь один представитель рода, но в то же время никто не сможет навредить тем, кого хранит Кэртиана.
– Зачем она их хранит? – едва слышно пробормотал Дик.
– Такова воля Создателя, – лицо монаха было серьезным, в глазах светилась вера.
– А если обряда не проведут? Если кого-то из Повелителей все же убьют… или не найдут?
– Я монах Ордена Знаний, господин Найтон, я верю в разум, науку и опыт. Но я бы не советовала проверять это предположение на деле.

[so clumsy]

* * *
Весь обратный путь в Караду Дик много думал над словами сьентифика. На одной чаше весов лежала их с Марко мечта, на другой – неизвестные последствия, которыми грозили звезды и старые рукописи. Насколько он понял, без его присутствия Алва не сможет провести обряд, который помог бы Кэртиане преодолеть Излом. Это ставило Дика перед тяжелым выбором: в лучшем случае в Талиге его ждали неизвестный древний «кровавый» ритуал и плаха, а в худшем – участь всеми забытого безымянного узника, обреченного на пожизненное заключение. Но кто мог твердо пообещать, что стихийные бедствия не коснуться всех Золотых Земель, если он пренебрежет тем, что узнал? Мог ли он, Повелитель Скал и наследник Лита, не исполнить свой долг?
По вечерам лишний бокал вина нашептывал ему, чтобы все прочие провинции королевства разделили судьбу Надора, а утром свежий ветер гнал эти мысли прочь: каждый луч солнца, каждая волна в море доказывали, что мир прекрасен, и он не должен подвергать его опасности. Дик так и не отыскал ответа на свои вопросы, когда «Настойчивый» вошел в порт Карады.
Ему не терпелось увидеться с Марко, который все это время находился под пристальным наблюдением личного медика проэдр-конхессора. Он все еще не вставал и встретил Дика, сидя на кровати, облокотившись на мягкие подушки, заботливо подложенные слугой под спину.
– Ты решил, что раз я не могу пока выйти к морю, привести его сюда? – Марко был бледен, но хорошего расположения духа не терял.
Дик с сожалением оглянулся на оставленные им мокрые следы и почувствовал, что, несмотря на плотный плащ, колет и рубаха сильно промокли. На улице лило, как из ведра, по мостовой к морю сбегали бурливые ручейки.
– Мне сказали, уровень воды в Полтуке поднялся больше, чем на два бье, – хмуро проговорил он.
– Не тревожься, верфи и не такое выдерживали. До наводнений, как у наших добрых соседей в Талиге, нам далеко.
Дик настороженно поднял голову, и Марко ответил на непрозвучавший вопрос.
– Отцу сообщили о сильном паводке, где-то в Придде, если не ошибаюсь. А в Варасте, напротив, засуха. Должно быть, Сагранны задерживают дожди у нас… Похоже, в этом году Талигу не видать урожая.
Огонь в камине почти угас, но Дик не стал звать слуг. Выгадывая время для раздумий, он сам положил в топку бревно и поворошил угли чугунной кочергой.
– Твой лекарь говорит, что через пару недель ты будешь на ногах.
– Через неделю, – тут же возразил Марко.
Они одновременно улыбнулись.
– Есть вести о тех, кто стрелял? Об этом… отце Гелласии?
– Увы! Его высокопреосвященство просил передать отцу, что настоятель был найден мертвым в какой-то деревушке в Мирикии. Глоток вина, сдобренного дождевым корнем, избавил его многих бед.
– Поделом, – мрачно объявил Дик.
– Тогда чем ты расстроен? Поездка прошла неудачно? Опасные люди эти дипломаты. Не хотел бы я оказаться с ними в море во время шторма.
– Поездка… была сложной. И у меня из головы не идет это наводнение…
Дверь в комнату открылась, на пороге возник слуга.
– Его высокопревосходительство просит господина Найтона пройти в кабинет, когда ему будет удобно.
Переглянувшись с другом, Дик встал и поправил перевязь шпаги.
– Надеюсь, мы продолжим, когда ты освободишься? – напутствовал его Марко.
– И я надеюсь, – тихо ответил Дик.

[so clumsy]

* * *
Они обменялись приветствиями, как корабли в море пушечными выстрелами. «Освободите путь и держитесь подальше», – значили они.
– Я весьма благодарен вам, господин Найтон, за исполнение моего поручения. Виний Идамидис – подходящий человек, чтобы озвучить наши опасения регенту Талига.
– Уверен в этом, ваше высокопревосходительство.
– Как вам понравился Агарис и его окрестности? Вы побывали на мысе Гана, не так ли?
– Осведомленность вашего высокопревосходительства делает затруднительным мой ответ. Не хотелось бы утомлять вас деталями, которые и без того известны.
– Отнюдь. Я был бы рад, если бы вы поделились со мной своими беспристрастными суждениями об интересующих нас событиях. Столько всяких невероятных слухов и домыслов… Как тут отделить правду от выдумки? – и поскольку Дик молчал, проэдр-конхессор продолжил: – К слову, вы слышали о том, что принц Октавий, находившийся на попечении герцога Алва, скончался?
– Нет, – растеряно ответил Дик. – Это печально.
– Несомненно, но, вероятно, это меньшая из бед, занимающих регента. Запад Талига, – как, впрочем, и Улапп, и Ардору, – заливает Померанцевое море, а юг и восток не припомнят такой засушливой весны. Что же касается положения Надора, – не мне вам о нем говорить.
– Вас так тревожат тяготы, выпавшие на долю Талига?
– Меня тревожит, что стихийные бедствия не признают границ. Не хотелось бы подвергать подобному испытанию наши земли, если в моих силах этого избежать. Если это в моих силах! – Петр Тагрин не сдержался и стукнул ладонью по столу.
– Все мы в руце Создателя, – с подспудным вызовом произнес Дик.
– Или Леворукого, – проэдр-конхессор глубоко вздохнул, в его глазах Дик прочел непреклонность. – За дверью, господин Найтон, вас ждут двое гвардейцев, а у дома стоит конный отряд, который доставит вас в Талиг и передаст в руки регента. Пусть он решает эти загадки по собственному разумению. Империя более не желает давать вам прибежище.
– Прибежище дал мне ваш сын. И я всегда буду помнить его доброту… – Дик с удивлением заметил, что Тагрин словно бы смутился. – Мне кажется, вы, ваше высокопревосходительство, сами не слишком довольны своим решением. Я прав?
– Допустим, – осторожно проговорил проэдр-конхессор. – Вы смелый человек, пусть упрямы, как камень… и надежный друг моему сыну. Но речь идет о том, что выше людской привязанности. Вы это знаете.
Дик склонил голову.
– Тогда я скажу то, что придется вам по нраву. Я поеду в Талиг по своей воле, таково мое решение.
Он сам не смог бы сказать, когда принял его: когда увидел подтопленные верфи и пострадавшую от приливных волн «Северянку», когда вымпел с восьмиконечной эсперой взвился над «Настойчивым», когда снова увидел во сне рушащиеся стены Надорского замка или прямо сейчас, когда Тагрин говорил об угрозе, нависшей над всеми.
Проэдр-конхессор смерил его изучающим взглядом, словно искал подвох в произнесенных словах, а затем покачал головой, как сьентифик, проведший сотню опытов, завершившихся одинаковым результатом, и вдруг сто первый сумел его удивить.
– Я дам вам открытый паспорт, Ричард. И грамоту, подтверждающую, что вы выполняете дипломатическое поручение его величества Дивина VIII.
Как и Дик, он знал, что эти бумаги не защитят герцога Окделла, но это было все, что он мог сделать.
Дик невесело улыбнулся.
– Вы очень любезны, ваше высокопревосходительство.

[so clumsy]

* * *
И озеро, и городок, со всех сторон окруженные горами, назывались Регинхайм. Отсюда брала свое начало полноводная Эйна, на берегах которой через много хорн к западу лежала столица кесарии Дриксен Эйнрехт.
От Северных городских ворот круто вверх шла узкая мощеная дорога, местами превращавшаяся в настоящую лестницу. Поднимаясь все выше и выше, она закладывала шестнадцать петель и приводила усталого путника ко входу в регинхаймское аббатство. Его стены, сложенные из тех же пород, что и окрестные скалы, сливались с горами, такие же крепкие, суровые и неприступные.
Обитель, носящая имя святого Торквиния, большую часть года была закрыта от посторонних. Монахи сами обеспечивали себя всем необходимым, соблюдая строгий устав, положенный братьям Ордена Истины.
Отстояв полунощницу и благословив братию, настоятель покинул храм.
– Отец Готтард! – нагнал его приор, подстраивая свой размашистый шаг под твердую размеренную походку аббата. – Прежде чем отойти ко сну, не побеседуете ли вы еще раз с посланцем из Агариса?
– Я уже все сказал, брат Руфус. Я благодарен за оказанную честь, однако не чувствую в себе должной праведности, чтобы возглавить наш Орден в это тяжелое время.
Приор нахмурился, но продолжать разговор не стал, зная, что, раз приняв решение, настоятель от него не отступится.
Отец Готтард удалился в свои покои и долго молился, а затем накинул на сутану теплый плащ, – несмотря на позднюю весну в горах по ночам было холодно, – и вышел в безлюдный двор.
Подходило к концу самое темное время ночи, в окутавшей обитель тишине было слышно, как поскрипывали старые постройки, переступал с ноги на ногу конь гонца в стойлах у ворот. Аббат направился в противоположную от них сторону, вглубь маленького мирка, сотворенного им и его предшественниками. Мимо дормитория, за трапезную, вдоль стены, отгораживающей Истину от морока простецов.
В стене скрывалась потайная калитка, ключи от которой были лишь у него да у келаря. Отец Готтард неторопливо открыл замок и, не оглядываясь, нырнул в узкий лаз. Около сотни бье во мраке он прошел, ни разу не споткнувшись, – дорога была знакомой.
Так – во тьме и безмолвии – он покинул освященную Создателем землю и оказался за пределами обители. В укромной лощине темнота словно бы сгустилась, стала плотной, как туман, и холодной, как сталь.
Отец Готтард достал укрытую под плащом свечу, затеплил ее и укрепил в расщелине меж камнями. От слабого огонька тени дрогнули и неохотно расступились, – все, кроме одной.
Аббат мимоходом прижал руку к медальону на шее.
– Выходите, сударыня, – негромко позвал он.
Тень стала четкой, как вырезанный из бумаги силуэт, а затем по поверхности отвесной скалы, как по жидкому свинцу, разошлись круги, маленькая изящная ножка ступила на землю.
– Вы потерпели неудачу, – обвинение в голосе аббата мешалось с отвращением.
– Не отчаивайтесь, отче, наша святая Церковь учит нас, что отчаяние греховно по своей сути, – женский голос звучал нежно, как звон колокольчика.
– Если бы вы были верной дочерью Церкви, коей притворялись при жизни, вы нашли бы путь.
– А если бы вы были истинным сыном Церкви, вы бы не нарушили мой покой.
Отец Готтард понял, что крепко сжимает в руке медальон с женским локоном, и заставил себя отпустить его.
– Вы правы, – сурово проговорил он. – Но я надеялся, что то, что не может быть сделано живым, может быть исполнено мертвым… Я погубил свою душу, призвав вас из небытия. Но это было сделано ради высшей цели.
– Высшая цель… – женщина колко рассмеялась. – Мужские забавы!
– Забавы? Лишь раз в Круг мы можем вырвать наш мир из рук тех, кто ведет его во тьму. Мы можем разорвать связь, из-за который вынуждены ходить по кругу, раз за разом, Излом за Изломом, оказываться на краю гибели. Мы принесем миру свободу! А вы ведете себя, как ребенок.
Женщина выпрямилась и словно бы стала выше ростом, а затем резко, как змея, бросилась на священника. Талисман на его груди вспыхнул алым светом, и ее безжалостно отбросило, почти вплавило в скалу. Она тряхнула головой, убрала за глаз прядь пепельных волос и прошипела:
– Не смейте говорить мне о детях.
– Это была необходимость, сударыня, – вздохнул аббат. – Что значат их жизни по сравнению с жизнью Кэртианы? Если бы только взаимные подозрения вынудили регента и герцога Ноймаринена уничтожить друг друга…
– Если бы, если бы… Ни ваши безмозглые убийцы, ни безжалостные интриги, – ничто не может повредить герцогу Алва. А я не могу приблизиться к нему, он слишком горячий.
– Да, вы оказались ни на что не годны.
– Увы! – не скрывая иронии, молвила женщина. – Неужто ваша душа загублена напрасно?
Губы отца Готтарда презрительно скривились, но он удержался от резкой отповеди.
– Вы еще можете послужить благому делу, – задумчиво проговорил он. – Ведь вы можете прийти за своим убийцей? В этом вам ничто не должно помешать, не правда ли?
Женщина ненадолго замолчала.
– Я не вижу его, – наконец, признала она. – Разве Окделл не мертв?
– Мне донесли, что он жив, но, вероятно, сменил имя. Найдите регента Талига и держитесь поблизости. В конце концов, все потомки демонов окажутся рядом с ним.
– Не слишком ли вы вознеслись, отдавая приказы королеве?
– Делайте, что вам говорят, сударыня, и не забывайте, что жизни ваших сына и дочери в моих руках.
Та, что назвала себя королевой, не говоря ни слова, шагнула назад и снова превратилась в силуэт на стене, в тень, затерявшуюся среди других теней.

[eleo_hona]

Почти каждый день заглядывала в ваш дневник в ожидании продолжения. Эта чудесная история завораживает. Ричард едет в Талиг! Ох, что будет! Дождаться бы.
Вдохновения вам.

[so clumsy]

eleo_hona, спасибо вам! Буду стараться ☺